Рита Гомес показала, что, прежде чем наброситься на Бартлесса с ножом, рокеры прокалили его над костром. Мы еще подумали, что все это – чушь собачья, как и все, что она говорила. А теперь Грэйд излагает теорию, которая почти в точности совпадает с ее словами.
– Прошу прощения, Ваша честь. – Встав, я оглядываюсь на коллег. Они отвечают мне таким же тревожным взглядом. – Я сам прочел от корки до корки составленный доктором Грэйдом отчет о результатах вскрытия и все последующие его отчеты, относящиеся к данному делу. Ни в одном из них о раскаленных ножах не было сказано ни слова. – Я смотрю на Моузби. Этот ублюдок держится как ни в чем не бывало, словно кот, слопавший канарейку. – Ваша честь, если обвинение утаило от нас улики, улики, которые имеют отношение к данному делу, то мы хотели бы знать об этом. Причем немедленно.
«И тогда я смогу ходатайствовать о прекращении процесса на том основании, что в его ходе допущены нарушения закона», – как бы говорю я. Мартинес сразу чувствует, что я не договариваю. Он всем телом подается вперед, глядя на Моузби.
– Господин прокурор?
– Мы ничего не утаивали, Ваша честь, – отвечает Моузби, по всей видимости, не кривя душой. – Если уж на то пошло, этот вопрос подняли не мы, а защита в ходе перекрестного допроса, который состоялся менее двух часов назад. Пусть пеняют на себя. Доктор Грэйд наткнулся на интересные факты в журнале, которые, может, и не обязательно имеют отношение к непосредственной причине смерти Ричарда Бартлесса, но, пожалуй, помогут выявить определенные нестыковки в обстоятельствах, в каких был обнаружен труп. Если так, то, как мне кажется, мы вправе знать, о чем идет речь. Возможно, в итоге причастность подсудимых к убийству найдет новое подтверждение, – добавляет он.
Пол первым из нас поднимается с места. Ведь это после его вопроса Моузби подвернулся шанс, которого он не упустил.
– Ваша честь, нам нужно время на размышление.
– Согласен. В заседании суда объявляется перерыв до утра. – Мартинес ударяет молотком по столу и сразу же выходит из зала.
Грэйд покидает место для дачи свидетельских показаний. Моузби неторопливо направляется туда, где сидят обвинители. Что-то с нами неладно, ведь с самого начала суда он подстраивал нам эту ловушку, и в нее-то мы и угодили.
Мы совещаемся, и выясняется, что никто и слыхом не слыхивал об этом. Раскаленные ножи? Это какой-то ритуал, что ли? Мы отмахнулись от того, что говорила Рита Гомес, ее вранье и тупость были слишком очевидны. Но теперь, когда такой известный патологоанатом, как Грэйд, по сути, говорит то же самое, меня охватывает ужас.
Мы выпроваживаем Эллен, поручив ей проверить по медицинским и правовым журналам, насколько это соответствует действительности, затем расспрашиваем подзащитных. Рокеры не знают, о чем толкует Грэйд. Да и откуда им знать? Во-первых, они там не были. Вся эта история с раскаленными ножами их совершенно не волнует, в их представлении речь идет об очередной прокурорской затее, преследующей цель во что бы то ни стало пришить им дело.
16
– Что он сказал? Мэри-Лу вешает трубку.
– То же, что и остальные, – нет.
– Черт! – запрокинув голову, ору я.
– Вот-вот, смельчак!
На часах скоро полночь. Мы сидим у меня в кабинете. Последние несколько часов не отходим от телефонов, как во время программы Пи-би-эс по сбору средств на общественные нужды, пытаясь связаться с кем-нибудь из известных патологоанатомов, кто взял бы на себя труд опровергнуть показания Грэйда или, по крайней мере, усомниться в них. Мы даже не можем разыскать специалиста, который спешно, но тщательно изучит дело, особенно если это врач с такой же высокой репутацией, как и Грэйд.
– Труднее всего заставить врача сказать, что его коллега ошибается, – говорит Мэри-Лу. – Я даже не знаю, сколько наша адвокатская фирма принимает дел по обвинению врачей в преступной небрежности при лечении больных, причем на совершенно законном основании, и это без учета всяких придирок к работе «скорой», где с терапевта взятки гладки: ведь администрация больницы, в которой он числится, ни за что не согласится лишить этого врача привилегий. О том, чтобы самой принять участие в его профессиональной аттестации, речь даже не идет.
– Тут адвокаты им в подметки не годятся, – шутливо замечает Пол в присущей ему сдержанной манере.
Шутка встречается гробовым молчанием. Мы беспокойно ерзаем на местах, глядя друг на друга и по сторонам.
– Сейчас уже поздно звонить кому бы то ни было и куда бы то ни было, – замечает Пол, глядя на часы. – Завтра с утра займемся этим снова.
– Завтра с утра нам надо быть в суде, – резко обрываю его я. Не выношу, когда меня щелкают по носу. – Терпеть не могу, когда меня прилюдно размазывают по стенке! Ощущение такое, будто ты не адвокат, а какой-то сопливый мальчишка.
– Ты несправедлив, – возражает Мэри-Лу. – И к самому себе, и ко всем нам.
Я и сам знаю, ну и что с того? Сегодня нас взяли и у всех на глазах размазали по стенке.
– К тому же ни в одном из документов, представленных в суде, об этом и не упоминалось, – добавляет она. – Мы не ясновидящие, чтобы знать заранее, как может повернуться дело.
– Мы должны это знать, – огрызаюсь я. – Так и делают все хорошие адвокаты. За это нам деньги платят. – Логики в моих словах нет и в помине, я сознаю это, но ничего не могу с собой поделать. Я просто сам не свой.
– Пожалуй, нам следовало повнимательнее отнестись к тому, что говорила Рита Гомес, – осторожно начинает Томми.
– То есть?
– Она ведь упомянула о ножах, которые нагревали над костром. Наверное, нам следовало бы, скажем, проверить, не был ли разожжен костер рядом с тем местом, где потом нашли труп.
– Проверять тут нечего, потому что все, что говорила Рита Гомес, – чушь собачья от начала и до конца! И мы это доказали на открытом судебном слушании.
– Но ведь присяжных по-прежнему нет в зале, – еле слышно укоризненным тоном говорит мне Пол.
– Ну и что? – Сегодня я готов рвать и метать, пожалуй, я отвернул бы башку собственной дочери, если бы она посмела так же искоса взглянуть на меня.
– Если ты ей не веришь, это еще не значит, что ей не верят и все остальные, – ровным голосом отвечает он. В отличие от меня, Пол не боец по натуре, он предпочитает в спокойной, ненавязчивой манере отстаивать то, что считает правильным. Это одно из тех качеств, которые я ценю. Как правило, ценю.
– Ты что, хочешь сказать, что ее слова не лишены правды?
– Уилл... – Мэри-Лу пробует разрядить напряженность.
– По-моему, в том, что они ее изнасиловали, сомневаться не приходится, – спокойно отвечает Пол.
– Их обвиняют не в изнасиловании!
– Ты спросил, верю ли я хоть чему-нибудь из того, о чем она говорила.
– О'кей! Допустим, они ее изнасиловали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Прошу прощения, Ваша честь. – Встав, я оглядываюсь на коллег. Они отвечают мне таким же тревожным взглядом. – Я сам прочел от корки до корки составленный доктором Грэйдом отчет о результатах вскрытия и все последующие его отчеты, относящиеся к данному делу. Ни в одном из них о раскаленных ножах не было сказано ни слова. – Я смотрю на Моузби. Этот ублюдок держится как ни в чем не бывало, словно кот, слопавший канарейку. – Ваша честь, если обвинение утаило от нас улики, улики, которые имеют отношение к данному делу, то мы хотели бы знать об этом. Причем немедленно.
«И тогда я смогу ходатайствовать о прекращении процесса на том основании, что в его ходе допущены нарушения закона», – как бы говорю я. Мартинес сразу чувствует, что я не договариваю. Он всем телом подается вперед, глядя на Моузби.
– Господин прокурор?
– Мы ничего не утаивали, Ваша честь, – отвечает Моузби, по всей видимости, не кривя душой. – Если уж на то пошло, этот вопрос подняли не мы, а защита в ходе перекрестного допроса, который состоялся менее двух часов назад. Пусть пеняют на себя. Доктор Грэйд наткнулся на интересные факты в журнале, которые, может, и не обязательно имеют отношение к непосредственной причине смерти Ричарда Бартлесса, но, пожалуй, помогут выявить определенные нестыковки в обстоятельствах, в каких был обнаружен труп. Если так, то, как мне кажется, мы вправе знать, о чем идет речь. Возможно, в итоге причастность подсудимых к убийству найдет новое подтверждение, – добавляет он.
Пол первым из нас поднимается с места. Ведь это после его вопроса Моузби подвернулся шанс, которого он не упустил.
– Ваша честь, нам нужно время на размышление.
– Согласен. В заседании суда объявляется перерыв до утра. – Мартинес ударяет молотком по столу и сразу же выходит из зала.
Грэйд покидает место для дачи свидетельских показаний. Моузби неторопливо направляется туда, где сидят обвинители. Что-то с нами неладно, ведь с самого начала суда он подстраивал нам эту ловушку, и в нее-то мы и угодили.
Мы совещаемся, и выясняется, что никто и слыхом не слыхивал об этом. Раскаленные ножи? Это какой-то ритуал, что ли? Мы отмахнулись от того, что говорила Рита Гомес, ее вранье и тупость были слишком очевидны. Но теперь, когда такой известный патологоанатом, как Грэйд, по сути, говорит то же самое, меня охватывает ужас.
Мы выпроваживаем Эллен, поручив ей проверить по медицинским и правовым журналам, насколько это соответствует действительности, затем расспрашиваем подзащитных. Рокеры не знают, о чем толкует Грэйд. Да и откуда им знать? Во-первых, они там не были. Вся эта история с раскаленными ножами их совершенно не волнует, в их представлении речь идет об очередной прокурорской затее, преследующей цель во что бы то ни стало пришить им дело.
16
– Что он сказал? Мэри-Лу вешает трубку.
– То же, что и остальные, – нет.
– Черт! – запрокинув голову, ору я.
– Вот-вот, смельчак!
На часах скоро полночь. Мы сидим у меня в кабинете. Последние несколько часов не отходим от телефонов, как во время программы Пи-би-эс по сбору средств на общественные нужды, пытаясь связаться с кем-нибудь из известных патологоанатомов, кто взял бы на себя труд опровергнуть показания Грэйда или, по крайней мере, усомниться в них. Мы даже не можем разыскать специалиста, который спешно, но тщательно изучит дело, особенно если это врач с такой же высокой репутацией, как и Грэйд.
– Труднее всего заставить врача сказать, что его коллега ошибается, – говорит Мэри-Лу. – Я даже не знаю, сколько наша адвокатская фирма принимает дел по обвинению врачей в преступной небрежности при лечении больных, причем на совершенно законном основании, и это без учета всяких придирок к работе «скорой», где с терапевта взятки гладки: ведь администрация больницы, в которой он числится, ни за что не согласится лишить этого врача привилегий. О том, чтобы самой принять участие в его профессиональной аттестации, речь даже не идет.
– Тут адвокаты им в подметки не годятся, – шутливо замечает Пол в присущей ему сдержанной манере.
Шутка встречается гробовым молчанием. Мы беспокойно ерзаем на местах, глядя друг на друга и по сторонам.
– Сейчас уже поздно звонить кому бы то ни было и куда бы то ни было, – замечает Пол, глядя на часы. – Завтра с утра займемся этим снова.
– Завтра с утра нам надо быть в суде, – резко обрываю его я. Не выношу, когда меня щелкают по носу. – Терпеть не могу, когда меня прилюдно размазывают по стенке! Ощущение такое, будто ты не адвокат, а какой-то сопливый мальчишка.
– Ты несправедлив, – возражает Мэри-Лу. – И к самому себе, и ко всем нам.
Я и сам знаю, ну и что с того? Сегодня нас взяли и у всех на глазах размазали по стенке.
– К тому же ни в одном из документов, представленных в суде, об этом и не упоминалось, – добавляет она. – Мы не ясновидящие, чтобы знать заранее, как может повернуться дело.
– Мы должны это знать, – огрызаюсь я. – Так и делают все хорошие адвокаты. За это нам деньги платят. – Логики в моих словах нет и в помине, я сознаю это, но ничего не могу с собой поделать. Я просто сам не свой.
– Пожалуй, нам следовало повнимательнее отнестись к тому, что говорила Рита Гомес, – осторожно начинает Томми.
– То есть?
– Она ведь упомянула о ножах, которые нагревали над костром. Наверное, нам следовало бы, скажем, проверить, не был ли разожжен костер рядом с тем местом, где потом нашли труп.
– Проверять тут нечего, потому что все, что говорила Рита Гомес, – чушь собачья от начала и до конца! И мы это доказали на открытом судебном слушании.
– Но ведь присяжных по-прежнему нет в зале, – еле слышно укоризненным тоном говорит мне Пол.
– Ну и что? – Сегодня я готов рвать и метать, пожалуй, я отвернул бы башку собственной дочери, если бы она посмела так же искоса взглянуть на меня.
– Если ты ей не веришь, это еще не значит, что ей не верят и все остальные, – ровным голосом отвечает он. В отличие от меня, Пол не боец по натуре, он предпочитает в спокойной, ненавязчивой манере отстаивать то, что считает правильным. Это одно из тех качеств, которые я ценю. Как правило, ценю.
– Ты что, хочешь сказать, что ее слова не лишены правды?
– Уилл... – Мэри-Лу пробует разрядить напряженность.
– По-моему, в том, что они ее изнасиловали, сомневаться не приходится, – спокойно отвечает Пол.
– Их обвиняют не в изнасиловании!
– Ты спросил, верю ли я хоть чему-нибудь из того, о чем она говорила.
– О'кей! Допустим, они ее изнасиловали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146