Кожа у нее смуглая, может, она полукровка и кто-нибудь из ее родителей был индейского происхождения, может, она колдунья.
– Я совсем не заразная, – торопливо уверяет она. – Ни СПИДа, ни герпеса, ничего подобного. – Расставив все точки над «i», она улыбается. – Я бы никогда не обошлась так ни с тобой, ни с кем другим. – На мгновение она умолкает. – Не так уж часто мне предлагают остаться на ночь, чтобы я, – тут она начинает говорить очень тихо, почти шепотом, – не оценила это по достоинству.
– Проваливай.
– А... как же завтрак? Кофе? Я приготовила бы тебе омлет с красным перцем. – Она стоит с кухонной лопаточкой в одной руке и кастрюлькой знаменитой фирмы «Мелитта» – в другой. Она словно олицетворяет собой популярную телеведущую по разделу «кулинарного» искусства. И я счастливчик, что эта известная особа стоит сейчас в моей кухне.
– В двух кварталах отсюда «Макдональдс». Там делают яичницу «Макмаффин». Не Бог весть как, но есть можно. – Вернувшись в спальню, я сгребаю в охапку ее одежду, нижнее белье, туфли, сумочку, сваливаю все это на кушетку в гостиной. – Ну, одевайся и проваливай отсюда!
Она начинает плакать. Это не попытка разжалобить, не похоже на истерики, которые в свое время закатывала мне Холли, нет, тут притворством и не пахнет! Крупные, округлые слезинки, сотрясающиеся от рыданий плечи. Обхватив голову руками, я зажимаю уши.
– Слушай, извини. Я серьезно. Но мне пора на работу, я и так уже опаздываю. А ты что, на работу не торопишься?
– Я безработная, – всхлипывает она. Полотенце сползло с ее головы, она уткнулась в него лицом, мокрые волосы торчат во все стороны. – Уже четвертый месяц пошел, как меня уволили.
А теперь – как можно аккуратнее. Усади ее на кушетку. Сними халат. Натяни трусики, сначала – на ноги, потом – на задницу. Накинь платье. С лифчиком и колготками справится сама, их можно сунуть в сумочку. Надень туфли.
– Можно мне в ванную? – еле слышно спрашивает она. – Не хочется выходить на улицу в таком виде. – Повернувшись, она глядит на меня в упор так, что становится не по себе.
– Хочешь верь, хочешь нет, но у меня еще осталась гордость, – добавляет она, пытаясь вновь обрести уважение к себе.
– Само собой. – Мне неловко перед ней. – Не спеши. Кофе я сварю сам.
– Я знала, что ты не такой злой, каким кажешься, – говорит она и, вновь напустив на себя застенчивый вид, на манер героинь любовных романов, удаляется в ванную. Теперь, уже одетая, со спины она смотрится совсем неплохо. Я одергиваю себя; тоже мне, ценитель прекрасного! Дела твои, старина, и так хуже некуда. Ни к чему их усугублять.
Через несколько минут она выходит, уже надев лифчик и колготки, накрасившись и расчесав густые волосы. Безусловно лучше, хотя все равно не красавица, но теперь я не буду казниться весь день: в темном баре она сойдет за потаскушку, которой не откажешь в известной привлекательности. Она кладет сложенный пополам листок бумаги на кухонную стойку.
– Это номер моего телефона. На случай, если ты передумаешь и захочешь позвонить.
– Само собой, – киваю я. – Только не вздумай с утра пораньше забросить свою работенку и сутками напролет просиживать у телефона! – Тут я припоминаю: она ведь безработная. Ну, пусть дежурит у телефона хоть с утра до вечера, если ей так хочется.
Сделав шаг к выходу, она быстро оборачивается и, застав меня врасплох, жарко целует прямо в губы, прижимаясь ко мне всем телом. Это у нее хорошо получается, что меня, в общем-то, не удивляет. Помимо моей воли, пауза затягивается, потом я все же отстраняюсь.
– Очень жалко, что ты так напился, – говорит она с порога, – нам было так хорошо вдвоем! Тебе должно быть стыдно, что, в отличие от меня, эта чудесная ночь тебе так и не запомнилась.
2
Не успел я выпить первую чашку кофе, как меня огорошили приятным известием.
– Пойдем в зал заседаний. Нужно поговорить. – Энди Портильо, второй мой компаньон, отпрыск одного из старинных семейств потомственных землевладельцев, проживающих на севере Нью-Мексико. Крепкий, рослый малый, старше меня года на два, с виду похож на мусорщика, который, сидя на заднем откидном борту полутонки «шевроле» образца 1952 года, лопает кукурузные лепешки, купленные в передвижной закусочной. Внешность, конечно, может оказаться обманчивой: судя по дипломам в простых дешевых черных рамках, за плечами у него Оберлинский колледж и юридический факультет престижного и старейшего Колумбийского университета. Это не считая почетных премий и наград. Энди – визитная карточка нашей фирмы, гений, который предпочитает держаться в тени. Фред занимается гражданскими делами, у меня – уголовные. Пару лет назад, когда авторитетный журнал по вопросам права опубликовал обзорную статью о лучших адвокатах по уголовным делам в каждом штате, я попал в число тех, на кого пал выбор в Нью-Мексико. Неторопливо входя в зал суда, я принимаю довольно внушительный вид, о некоторых моих заключительных речах перед членами жюри присяжных в наших краях ходят легенды.
– Твои дела хуже некуда, Уилл, – в лоб сообщает мне Фред.
– Знаю. Ничего, справлюсь. – Известно, что лучшая защита – это нападение, и я нападаю. – Слушайте, ребята, какого черта вы на меня набросились? Ведь я даже чашку кофе не успел выпить. – Я ослепительно улыбаюсь. Вот она, знаменитая улыбка Александера, которой я пользуюсь в зале суда. Люди говорят, что, глядя на меня, вспоминают Джека Николсона. Оно и понятно: ведь я перенял ее из фильмов с его участием.
Но их так просто не проведешь, слишком давно они меня знают.
– Ты помнишь госпожу Талиаферро? – спрашивает Энди, хотя заранее знает, что я отвечу. – Госпожу Ральф Талиаферро, милую старушку из Пуэбло, которая готова ежегодно платить нашей адвокатской конторе тридцать пять штук авансом за то, чтобы при необходимости обратиться к нам?
Я тяжело вздыхаю. Входит Сьюзен, ставит передо мной чашку кофе. Я пью, обжигаясь, несколько капель падают на стол. Она вытирает их и торопливо выходит: грозовые тучи под потолком комнаты продолжают сгущаться.
– В котором часу мы должны были с ней встретиться? – Невозможно все упомнить, особенно эти даты. Изо дня в день крутишься как белка в колесе. Я бросаю взгляд на настенные часы. Без четверти одиннадцать.
– В половине девятого, – отвечает Фред. – Ты пометил эту встречу в настольном календаре еще две надели назад. – Он кладет руку мне на плечо. Дружеским этот жест, пожалуй, не назовешь. – Она прилетела на собственном двухмоторном «лиэре», чтобы встретиться с компаньонами фирмы. Заметь, со всеми компаньонами, а так как речь идет об уголовном деле – ее непутевый сынок влип по уши, попавшись на взятке сотруднику Управления по контролю за применением законов о наркотиках, – то она была особенно заинтересована во встрече с нашим специалистом по уголовному праву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Я совсем не заразная, – торопливо уверяет она. – Ни СПИДа, ни герпеса, ничего подобного. – Расставив все точки над «i», она улыбается. – Я бы никогда не обошлась так ни с тобой, ни с кем другим. – На мгновение она умолкает. – Не так уж часто мне предлагают остаться на ночь, чтобы я, – тут она начинает говорить очень тихо, почти шепотом, – не оценила это по достоинству.
– Проваливай.
– А... как же завтрак? Кофе? Я приготовила бы тебе омлет с красным перцем. – Она стоит с кухонной лопаточкой в одной руке и кастрюлькой знаменитой фирмы «Мелитта» – в другой. Она словно олицетворяет собой популярную телеведущую по разделу «кулинарного» искусства. И я счастливчик, что эта известная особа стоит сейчас в моей кухне.
– В двух кварталах отсюда «Макдональдс». Там делают яичницу «Макмаффин». Не Бог весть как, но есть можно. – Вернувшись в спальню, я сгребаю в охапку ее одежду, нижнее белье, туфли, сумочку, сваливаю все это на кушетку в гостиной. – Ну, одевайся и проваливай отсюда!
Она начинает плакать. Это не попытка разжалобить, не похоже на истерики, которые в свое время закатывала мне Холли, нет, тут притворством и не пахнет! Крупные, округлые слезинки, сотрясающиеся от рыданий плечи. Обхватив голову руками, я зажимаю уши.
– Слушай, извини. Я серьезно. Но мне пора на работу, я и так уже опаздываю. А ты что, на работу не торопишься?
– Я безработная, – всхлипывает она. Полотенце сползло с ее головы, она уткнулась в него лицом, мокрые волосы торчат во все стороны. – Уже четвертый месяц пошел, как меня уволили.
А теперь – как можно аккуратнее. Усади ее на кушетку. Сними халат. Натяни трусики, сначала – на ноги, потом – на задницу. Накинь платье. С лифчиком и колготками справится сама, их можно сунуть в сумочку. Надень туфли.
– Можно мне в ванную? – еле слышно спрашивает она. – Не хочется выходить на улицу в таком виде. – Повернувшись, она глядит на меня в упор так, что становится не по себе.
– Хочешь верь, хочешь нет, но у меня еще осталась гордость, – добавляет она, пытаясь вновь обрести уважение к себе.
– Само собой. – Мне неловко перед ней. – Не спеши. Кофе я сварю сам.
– Я знала, что ты не такой злой, каким кажешься, – говорит она и, вновь напустив на себя застенчивый вид, на манер героинь любовных романов, удаляется в ванную. Теперь, уже одетая, со спины она смотрится совсем неплохо. Я одергиваю себя; тоже мне, ценитель прекрасного! Дела твои, старина, и так хуже некуда. Ни к чему их усугублять.
Через несколько минут она выходит, уже надев лифчик и колготки, накрасившись и расчесав густые волосы. Безусловно лучше, хотя все равно не красавица, но теперь я не буду казниться весь день: в темном баре она сойдет за потаскушку, которой не откажешь в известной привлекательности. Она кладет сложенный пополам листок бумаги на кухонную стойку.
– Это номер моего телефона. На случай, если ты передумаешь и захочешь позвонить.
– Само собой, – киваю я. – Только не вздумай с утра пораньше забросить свою работенку и сутками напролет просиживать у телефона! – Тут я припоминаю: она ведь безработная. Ну, пусть дежурит у телефона хоть с утра до вечера, если ей так хочется.
Сделав шаг к выходу, она быстро оборачивается и, застав меня врасплох, жарко целует прямо в губы, прижимаясь ко мне всем телом. Это у нее хорошо получается, что меня, в общем-то, не удивляет. Помимо моей воли, пауза затягивается, потом я все же отстраняюсь.
– Очень жалко, что ты так напился, – говорит она с порога, – нам было так хорошо вдвоем! Тебе должно быть стыдно, что, в отличие от меня, эта чудесная ночь тебе так и не запомнилась.
2
Не успел я выпить первую чашку кофе, как меня огорошили приятным известием.
– Пойдем в зал заседаний. Нужно поговорить. – Энди Портильо, второй мой компаньон, отпрыск одного из старинных семейств потомственных землевладельцев, проживающих на севере Нью-Мексико. Крепкий, рослый малый, старше меня года на два, с виду похож на мусорщика, который, сидя на заднем откидном борту полутонки «шевроле» образца 1952 года, лопает кукурузные лепешки, купленные в передвижной закусочной. Внешность, конечно, может оказаться обманчивой: судя по дипломам в простых дешевых черных рамках, за плечами у него Оберлинский колледж и юридический факультет престижного и старейшего Колумбийского университета. Это не считая почетных премий и наград. Энди – визитная карточка нашей фирмы, гений, который предпочитает держаться в тени. Фред занимается гражданскими делами, у меня – уголовные. Пару лет назад, когда авторитетный журнал по вопросам права опубликовал обзорную статью о лучших адвокатах по уголовным делам в каждом штате, я попал в число тех, на кого пал выбор в Нью-Мексико. Неторопливо входя в зал суда, я принимаю довольно внушительный вид, о некоторых моих заключительных речах перед членами жюри присяжных в наших краях ходят легенды.
– Твои дела хуже некуда, Уилл, – в лоб сообщает мне Фред.
– Знаю. Ничего, справлюсь. – Известно, что лучшая защита – это нападение, и я нападаю. – Слушайте, ребята, какого черта вы на меня набросились? Ведь я даже чашку кофе не успел выпить. – Я ослепительно улыбаюсь. Вот она, знаменитая улыбка Александера, которой я пользуюсь в зале суда. Люди говорят, что, глядя на меня, вспоминают Джека Николсона. Оно и понятно: ведь я перенял ее из фильмов с его участием.
Но их так просто не проведешь, слишком давно они меня знают.
– Ты помнишь госпожу Талиаферро? – спрашивает Энди, хотя заранее знает, что я отвечу. – Госпожу Ральф Талиаферро, милую старушку из Пуэбло, которая готова ежегодно платить нашей адвокатской конторе тридцать пять штук авансом за то, чтобы при необходимости обратиться к нам?
Я тяжело вздыхаю. Входит Сьюзен, ставит передо мной чашку кофе. Я пью, обжигаясь, несколько капель падают на стол. Она вытирает их и торопливо выходит: грозовые тучи под потолком комнаты продолжают сгущаться.
– В котором часу мы должны были с ней встретиться? – Невозможно все упомнить, особенно эти даты. Изо дня в день крутишься как белка в колесе. Я бросаю взгляд на настенные часы. Без четверти одиннадцать.
– В половине девятого, – отвечает Фред. – Ты пометил эту встречу в настольном календаре еще две надели назад. – Он кладет руку мне на плечо. Дружеским этот жест, пожалуй, не назовешь. – Она прилетела на собственном двухмоторном «лиэре», чтобы встретиться с компаньонами фирмы. Заметь, со всеми компаньонами, а так как речь идет об уголовном деле – ее непутевый сынок влип по уши, попавшись на взятке сотруднику Управления по контролю за применением законов о наркотиках, – то она была особенно заинтересована во встрече с нашим специалистом по уголовному праву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146