— Вылавливают людей, как рыбу сетями,— сказал Тон то.
— И чего только не придумают! — раздался чей-то испуганный голос.
Тонто чувствовал себя теперь уже гораздо увереннее, к нему почти вернулась его всегдашняя наглость. Он даже попытался содрать взятку с Филиппо, зная, что Филиппо был самым богатым из беженцев:
— Я могу замолвить словечко о твоем сыне перед немецким капитаном, которого хорошо знаю, если, конечно, ты меня об этом попросишь.
Может быть, Филиппо, который был очень напуган, согласился бы начать переговоры с Тонто, но совершенно неожиданно для всех выступил вперед Микеле и резко сказал, обращаясь к Тонто:
— Чего тебе еще здесь надо? Катись восвояси.
Мы все страшно испугались, потому что у Тонто
были ручные гранаты и ружье, а Микеле безоружен. Но Тонто беспрекословно покорился Микеле.
— Если так, то делайте как хотите... я ухожу,— сказал он неохотно, поднялся и вышел из домика. Все вышли за ним, а Микеле, прежде чем Тонто скрылся из наших глаз, закричал ему вслед:
— А ты, вместо того чтобы предлагать свои услуги другим, позаботься лучше о себе... Не сегодня-завтра немцы отберут у тебя ружье и пошлют копать окопы, как Северино.
Тонто обернулся и показал Микеле два пальца, согнутые, как рога, что означало заклинание: «Типун тебе на язык». Больше мы никогда не видели его.
После ухода Тонто Микеле пошел вместе с нами к нашему домику. Я и Розетта продолжали говорить о случившемся и жалели бедного Северино, потерявшего не только свое добро, но еще и свободу. Микеле молчал и шел, опустив с мрачным видом голову, но вдруг пожал плечами и сказал:
— Так ему и надо.
Я возразила:
— Как ты можешь говорить так? Бедняжку сначала ограбили, а теперь он может и жизни лишиться.
Микеле помолчал немного и вдруг закричал:
— Пока они не потеряют всего, ничего не поймут!.. Они созреют только тогда, когда потеряют все, будут страдать и плакать кровавыми слезами.
— Но, Микеле,— возразила я ему,— ведь он делал это не ради наживы, а для семьи.
Микеле засмеялся неприятным смехом:
— Семья! Великое оправдание всех подлостей, совершаемых у нас в стране. Ну что ж, тем хуже для семьи.
Коли уж я опять заговорила о Микеле, то должна еще раз подчеркнуть, что у него был действительно странный характер. Через два дня после исчезновения Северино, разговаривая о том и о сем, кто-то из нас заметил, что в долгие зимние вечера совсем нечем заняться. Микеле на это сказал, что, если мы хотим, он с удовольствием почитает нам что-нибудь вслух. Мы с радостью согласились, хотя и не привыкли к книгам, как я об этом, кажется, уже говорила, но в нашем положении книги могли отвлечь немного от мрачных мыслей. Я думала, что Микеле хочет прочитать нам какой-нибудь роман, и спросила у него:
— Что ты нам будешь читать? Историю какой-нибудь любви?
Он ответил улыбаясь:
— Ты угадала, я буду читать вам о любви.
Было решено, что Микеле будет читать нам вслух в шалаше после ужина: вечером мы совсем не знали, чем заполнить время. Эта сцена врезалась мне в память, сама не знаю почему, может, потому, что я увидела тогда Микеле со стороны, которой я в нем еще не знала. Я вспоминаю, как мы сидели в полумраке вокруг угасающего огня — я с Розеттой и семья Париде,— разместившись на чурбанах и скамейках, за спиной у Микеле висела масляная лампа, при свете которой он собирался читать нам. Шалаш выглядел очень мрачно, с потолка свешивались черные кружева копоти, такие легкие, что при малейшем дуновении приходили в движение; в глубине шалаша, еле заметная в темноте, сидела мать Париде, похожая на ведьму из Беневенто, такая она
была старая и сморщенная, и все время пряла шерсть. Мы с Розеттой радовались, что Микеле будет читать, но Париде и его семья были не слишком довольны: проработав весь день, к вечеру они уставали и хотели спать. Обычно они ложились очень рано. Дети уже спали, устроившись около матерей. Прежде чем приступить к чтению, Микеле сказал, вытаскивая из кармана небольшую книжечку:
— Чезира хотела послушать рассказ о любви, вот я и почитаю об этом.
Одна из женщин, скорее из вежливости, чем из интереса, спросила, было ли это на самом деле или это выдуманная история; Микеле ответил, что это, вероятно, выдумали, но так, как будто на самом деле это случилось. Разговаривая, он открыл книжку и надел очки; наконец он сказал нам, что прочитает несколько эпизодов из жизни Христа, описанных в евангелии. Мы все были разочарованы, потому что думали услышать чтение настоящего романа, кроме того, нам кажется скучным все, что относится к религии, может быть потому, что мы занимаемся религией по обязанности, а не для удовольствия. Париде, выражая наше общее чувство, сказал, что жизнь Христа нам всем известна и такое чтение не даст ничего нового. Розетта промолчала, но позже, когда мы с ней вернулись в свою комнатку, она заметила:
— Если он не верит в Христа, то почему не оставит его в покое?
Но хотя Розетта казалась рассерженной, в тоне ее не было враждебности, потому что Микеле был ей симпатичен, пусть даже она, как, впрочем, все остальные здесь, не совсем понимала его.
В ответ на слова Париде Микеле с улыбкой спросил:
— Ты в этом уверен? — а затем объявил нам, что прочитает эпизод с Лазарем.— Вы помните его?
Все мы слыхали имя Лазаря, но вопрос Микеле заставил нас подумать о том, что мы не знаем, кто был Лазарь и что он делал. Может быть, Розетта и знала, но она и на этот раз не открыла рта.
— Вот видите,— сказал тогда Микеле спокойным, но торжествующим тоном,— говорили, что знаете жизнь Христа, а сами даже не знаете, кто был Лазарь, хотя
этот эпизод изображен на иконах в храмах, в храме такая икона тоже есть.
Париде, думая, что Микеле упрекает его, заметил:
— Ты ведь знаешь: чтобы сходить в храм в долину, надо потерять целый день? Мы должны работать и не можем тратить время даже для того, чтобы ходить в храм.
Микеле ничего не сказал и приступил к чтению.
Я уверена, что всем, кто будет читать эти мои воспоминания, известно, что говорится в притче о Лазаре, и я не буду писать об этом, тем более что Микеле прочел ее без всяких пояснений. Если же кто-нибудь не читал этой притчи, пусть прочитает в Евангелии. Замечу только, что во время чтения на лицах крестьян можно было увидеть если не скуку, то, во всяком случае, равнодушие и разочарование. Они хотели услышать любовную историю, а Микеле читал им историю о совершенном чуде, и мне показалось, что ни крестьяне, ни сам Микеле в это чудо не верят. Разница между ними заключалась в том, что крестьяне скучали, двое из женщин стали разговаривать между собой вполголоса, а третья отчаянно зевала, даже Париде, казавшийся самым внимательным, сидел, склонившись вперед, с совершенно невыразительным и бесчувственным лицом, а Микеле чем дальше читал, тем более казался растроганным чудом, в которое сам не верил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99