Инцест всегда был в привычках вампиров. Инцест не только тела, но и духа, крови. А если ты прав... ну разве это не великолепное удовольствие — жениться на собственной праправнучке в десятом колене!
Ох уж эти Батории! И Элизабет, сама “кровавая графиня”! Во всяком случае, если сам я превратился в ничто, то о ней ходят легенды.
Так вот разговор об инцесте возвращает меня обратно к Яношу и к тому ужасному инцесту, когда он предал меня впервые. На чем я остановился?.. Ах, да...
Он был там — полностью погруженный в нее, стонущий и мычащий, как бык, роняющий пот и извергающий семя. В спальне царил ужасный беспорядок, повсюду была разбросана одежда, постель смята, что свидетельствовало о том, что бесстыдным блудом они занимались не только на столешнице. Ее мягкая грудь покраснела от его неистовых ласк, а бедрами она прижимала его к себе все крепче и крепче. Вот что я увидел из-за штор. Но еще больше, чем то, что я увидел, меня поразило то, что я услышал: моя Марилена называла собственного сына моим именем — Фаэтор!
В эту минуту я готов был сорвать шторы, броситься на них и убить обоих, будь уверен — мне очень хотелось поступить именно так. Но... но почему она называет его Фаэтор? И тут, когда он поднял ее со столешницы и, прижав к себе, стал раскачивать из стороны в сторону, вверх и вниз, я увидел ее лицо: несмотря на совершенно очевидную животную страсть, оно было абсолютно бесстрастным, пустым, лишенным всякого выражения. Глаза ее были широко раскрыты, а кожа совершенно бледная, хотя она должна была бы порозоветь, если учесть, каких усилий стоило ей это “ удовольствие”.
И тогда я сразу же понял, что она находилась под сильнейшим воздействием гипноза и совершенно не владела собой.
В тот момент я впервые осознал и то, сколь подлым и вероломным был мой сын, как бессовестно он обманывал меня все это время. Я понял, почему не распространялась на него моя власть Вамфира. Да потому, что он сам обладал могуществом и властью, но искусно скрывал от меня свои способности и возможности. Понял я и то, почему Марилена так не хотела отпускать меня в те ночи, когда мне необходимо было подкрепить свои силы, и то, что она говорила мне тогда, но в тот момент это не имело для меня смысла — я не понимал ее. В те часы, когда меня не было рядом, ей снились ужасные сны, но потом она не могла вспомнить, в чем именно они заключались. Я понял, как билась и металась она в постели, оставшись одна, как вставала по утрам совершенно измученная и обессиленная, как после тяжелой работы.
Да, весьма тяжелой, ибо он совершал работу, а ее при этом использовал, все это время заставляя ее верить, что страстным любовником был я. Он прикидывался мною, чтобы совершать преступное насилие над своей матерью! Но меня с ума сводила мысль: как часто он проделывал подобное?
Я рванулся вперед и буквально влетел в комнату, при этом сорванные мною шторы окутали меня как плащом. На стене висели скрещенные мечи. Я сдернул их и подскочил к Яношу, держа один из мечей высоко над головой. Я хотел разрубить его пополам, но он заметил меня и подставил под удар мать. Череп ее раскололся надвое, мозг вытек еще до того, как он выпустил обмякшее тело из своих объятий.
Ярость моя мгновенно улетучилась. Янош поморщился и оттолкнул от себя мою Марилену, а я подхватил ее и принялся баюкать на руках, как дитя, в то время как он бросился вон из спальни, оставив меня наедине с изуродованным телом...
Не знаю, сколько я просидел вот так, укачивая на руках ту, которой уже не было... Мысли, одна безумнее другой, стремительно проносились у меня в голове... Я отдам ей какую-то часть своего вампира — достаточную, чтобы возродить ее к жизни, залечить рану и придать ей сил... Она была мертва, но так не должно быть... она не может умереть... она может стать бессмертной. Но ведь тогда она изменится, перестанет быть моей Мариленой, а вместо этого станет полностью зависимой от меня, словно призрак пойдет туда, куда я ее позову... она станет вампиром. Нет, сама мысль о том, что она лишится воли и станет во всем подчиняться только моим желаниям и требованиям, была для меня невыносима.
Я мог, конечно, вскрыть ее тело и совершить акт некромантии, чтобы узнать все о подлости и низости моего ублюдка-сына. Ибо даже если сама она, находясь под гипнозом, ничего после не помнила о том, что делал с ней сын, дух ее помнил все, плоть ее не могла забыть об этом. Но я не в силах был совершить это, потому что знал, что даже мертвые испытывают мучительную боль от прикосновений некроманта. А я не хотел снова причинять ей боль и страдания. Ах, если бы только я был некроскопом, правда? Но в то время даже само это понятие не было мне известно.
Вот так я и продолжал сидеть, пока не высохли на мне брызги крови и мозга, пока не закоченело в моих руках тело Марилены. Горе и отчаяние постепенно притупились, и ко мне вновь возвратилась способность соображать, а гнев мой еще больше усилился. Я непременно убью Яноша, он будет умирать медленно и мучительно — в этом у меня не было никаких сомнений. Но прежде чем убить, я должен был его найти.
Я взял себя в руки и призвал к себе Григория Зирру и других предводителей моих зганов. Некоторые из них спали в нижних этажах моего замка, где во времена былого послабления к ним с моей стороны они жили практически постоянно. Теперь этому конец, ибо, начиная с этой минуты, все изменится — наступают суровые времена.
— Это сделал твой внук, — обратился я к Григорию Зирре, указывая на тело Марилены, — в ком заговорила нечистая кровь Зирра. А потому я проклинаю и придаю анафеме зганов Зирра! Вам нет больше места в доме Ференци! Убирайся вместе со всеми своими людьми, и отныне я не желаю вас больше видеть ни здесь, ни где-либо поблизости!
Когда он ушел, я обратился к одному из предводителей моих зганов, тому, который некогда разговаривал со мной и кто посмел проявить фамильярность по отношению ко мне и слишком распустил свой язык.
— Как могло случиться подобное? — сурово спросил я его. — Почему в мое отсутствие вы не охраняли как следует то, что мне принадлежит?
— Но, господин мой! — отвечал он. — Ведь вы поручили следить за домом и поместьем своему сыну! — Он пожал плечами, как мне показалось, совершенно равнодушно. — Вот уже много лет я не пользуюсь вашим доверием и расположением.
— А разве ты не зган? — прорычал я, чувствуя, как просыпается во мне вампир, как растут мои зубы и ногти превращаются в острые ножи. — И разве я не Ференци?! С каких это пор я должен просить о том, что по праву принадлежит мне от рождения, и приказывать исполнить то, что испокон веков было твоими обязанностями?
Я говорил очень тихо и спокойно, но все, кто находился со мной в комнате, слегка попятились, за исключением того, с кем я разговаривал, ибо я схватил его за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Ох уж эти Батории! И Элизабет, сама “кровавая графиня”! Во всяком случае, если сам я превратился в ничто, то о ней ходят легенды.
Так вот разговор об инцесте возвращает меня обратно к Яношу и к тому ужасному инцесту, когда он предал меня впервые. На чем я остановился?.. Ах, да...
Он был там — полностью погруженный в нее, стонущий и мычащий, как бык, роняющий пот и извергающий семя. В спальне царил ужасный беспорядок, повсюду была разбросана одежда, постель смята, что свидетельствовало о том, что бесстыдным блудом они занимались не только на столешнице. Ее мягкая грудь покраснела от его неистовых ласк, а бедрами она прижимала его к себе все крепче и крепче. Вот что я увидел из-за штор. Но еще больше, чем то, что я увидел, меня поразило то, что я услышал: моя Марилена называла собственного сына моим именем — Фаэтор!
В эту минуту я готов был сорвать шторы, броситься на них и убить обоих, будь уверен — мне очень хотелось поступить именно так. Но... но почему она называет его Фаэтор? И тут, когда он поднял ее со столешницы и, прижав к себе, стал раскачивать из стороны в сторону, вверх и вниз, я увидел ее лицо: несмотря на совершенно очевидную животную страсть, оно было абсолютно бесстрастным, пустым, лишенным всякого выражения. Глаза ее были широко раскрыты, а кожа совершенно бледная, хотя она должна была бы порозоветь, если учесть, каких усилий стоило ей это “ удовольствие”.
И тогда я сразу же понял, что она находилась под сильнейшим воздействием гипноза и совершенно не владела собой.
В тот момент я впервые осознал и то, сколь подлым и вероломным был мой сын, как бессовестно он обманывал меня все это время. Я понял, почему не распространялась на него моя власть Вамфира. Да потому, что он сам обладал могуществом и властью, но искусно скрывал от меня свои способности и возможности. Понял я и то, почему Марилена так не хотела отпускать меня в те ночи, когда мне необходимо было подкрепить свои силы, и то, что она говорила мне тогда, но в тот момент это не имело для меня смысла — я не понимал ее. В те часы, когда меня не было рядом, ей снились ужасные сны, но потом она не могла вспомнить, в чем именно они заключались. Я понял, как билась и металась она в постели, оставшись одна, как вставала по утрам совершенно измученная и обессиленная, как после тяжелой работы.
Да, весьма тяжелой, ибо он совершал работу, а ее при этом использовал, все это время заставляя ее верить, что страстным любовником был я. Он прикидывался мною, чтобы совершать преступное насилие над своей матерью! Но меня с ума сводила мысль: как часто он проделывал подобное?
Я рванулся вперед и буквально влетел в комнату, при этом сорванные мною шторы окутали меня как плащом. На стене висели скрещенные мечи. Я сдернул их и подскочил к Яношу, держа один из мечей высоко над головой. Я хотел разрубить его пополам, но он заметил меня и подставил под удар мать. Череп ее раскололся надвое, мозг вытек еще до того, как он выпустил обмякшее тело из своих объятий.
Ярость моя мгновенно улетучилась. Янош поморщился и оттолкнул от себя мою Марилену, а я подхватил ее и принялся баюкать на руках, как дитя, в то время как он бросился вон из спальни, оставив меня наедине с изуродованным телом...
Не знаю, сколько я просидел вот так, укачивая на руках ту, которой уже не было... Мысли, одна безумнее другой, стремительно проносились у меня в голове... Я отдам ей какую-то часть своего вампира — достаточную, чтобы возродить ее к жизни, залечить рану и придать ей сил... Она была мертва, но так не должно быть... она не может умереть... она может стать бессмертной. Но ведь тогда она изменится, перестанет быть моей Мариленой, а вместо этого станет полностью зависимой от меня, словно призрак пойдет туда, куда я ее позову... она станет вампиром. Нет, сама мысль о том, что она лишится воли и станет во всем подчиняться только моим желаниям и требованиям, была для меня невыносима.
Я мог, конечно, вскрыть ее тело и совершить акт некромантии, чтобы узнать все о подлости и низости моего ублюдка-сына. Ибо даже если сама она, находясь под гипнозом, ничего после не помнила о том, что делал с ней сын, дух ее помнил все, плоть ее не могла забыть об этом. Но я не в силах был совершить это, потому что знал, что даже мертвые испытывают мучительную боль от прикосновений некроманта. А я не хотел снова причинять ей боль и страдания. Ах, если бы только я был некроскопом, правда? Но в то время даже само это понятие не было мне известно.
Вот так я и продолжал сидеть, пока не высохли на мне брызги крови и мозга, пока не закоченело в моих руках тело Марилены. Горе и отчаяние постепенно притупились, и ко мне вновь возвратилась способность соображать, а гнев мой еще больше усилился. Я непременно убью Яноша, он будет умирать медленно и мучительно — в этом у меня не было никаких сомнений. Но прежде чем убить, я должен был его найти.
Я взял себя в руки и призвал к себе Григория Зирру и других предводителей моих зганов. Некоторые из них спали в нижних этажах моего замка, где во времена былого послабления к ним с моей стороны они жили практически постоянно. Теперь этому конец, ибо, начиная с этой минуты, все изменится — наступают суровые времена.
— Это сделал твой внук, — обратился я к Григорию Зирре, указывая на тело Марилены, — в ком заговорила нечистая кровь Зирра. А потому я проклинаю и придаю анафеме зганов Зирра! Вам нет больше места в доме Ференци! Убирайся вместе со всеми своими людьми, и отныне я не желаю вас больше видеть ни здесь, ни где-либо поблизости!
Когда он ушел, я обратился к одному из предводителей моих зганов, тому, который некогда разговаривал со мной и кто посмел проявить фамильярность по отношению ко мне и слишком распустил свой язык.
— Как могло случиться подобное? — сурово спросил я его. — Почему в мое отсутствие вы не охраняли как следует то, что мне принадлежит?
— Но, господин мой! — отвечал он. — Ведь вы поручили следить за домом и поместьем своему сыну! — Он пожал плечами, как мне показалось, совершенно равнодушно. — Вот уже много лет я не пользуюсь вашим доверием и расположением.
— А разве ты не зган? — прорычал я, чувствуя, как просыпается во мне вампир, как растут мои зубы и ногти превращаются в острые ножи. — И разве я не Ференци?! С каких это пор я должен просить о том, что по праву принадлежит мне от рождения, и приказывать исполнить то, что испокон веков было твоими обязанностями?
Я говорил очень тихо и спокойно, но все, кто находился со мной в комнате, слегка попятились, за исключением того, с кем я разговаривал, ибо я схватил его за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158