Но снилась ему и леди Карен, ее дом в царстве вампиров. Судя по всему, именно этот страшный сон и заставил его проснуться.
Где-то среди этих снов присутствовала и Сандра — его нынешняя и, как он надеялся, отныне долгая любовь. Сны о ней были очень похожи на явь, виделись ясно и отчетливо — возможно, причиной тому служила их близость к его теперешней жизни. Сны то жалили его, словно ядовитые стрелы, то сковывали ледяным ужасом.
Ему снилось, что он занимается любовью с теми женщинами, которых он знал раньше, или с той, которая была рядом с ним теперь. А иногда, что он занимается любовью с леди Карен, которую, к счастью, он не знал никогда — во всяком случае с этой стороны.
Сандра... с ней они занимались любовью несколько раз... хотя нет — много раз, однако удовлетворения от этого не получали. Это всегда происходило в ее доме в Эдинбурге при тусклом свете лампы под зеленым абажуром, стоявшей возле кровати. Гарри при этом не испытывал ни удовольствия, ни удовлетворения, а что касается Сандры... кто знает, какие чувства обуревали ее... Гарри, во всяком случае, казалось, что она искренне и всей душой любит его.
Он никогда не позволял себе выразить свою неудовлетворенность. И не потому даже, что не хотел причинить ей боль, скорее потому, что таким образом он мог выдать себя, сделать явной собственную ущербность. Да, именно ущербность, хотя в сравнении с другими мужчинами — а Гарри был не столь наивен, чтобы воображать, будто он единственный в жизни Сандры, — он, вероятно, казался Сандре едва ли не суперменом. В этом-то и состоял парадокс.
Он мог заниматься с ней любовью целый час, а иногда даже дольше, прежде чем достигал своего пика. Но суперменом он не был, во всяком случае в этом смысле. Все дело в том, что в постели он был будто бы не с ней. Он приходил к ней, мысленно будучи рядом с какой-либо другой женщиной. Например, с подружкой своего приятеля, иногда со случайной знакомой, таинственной женщиной в маске, даже рядом с подругой детства — маленькой Хелен или своей женой Брендой. Чертовски тяжело признаваться в этом даже самому себе, когда речь идет о женщине, которую, как тебе кажется, ты любишь и которая, несомненно, любит тебя!
Но именно эта его ущербность казалась Сандре очень привлекательной. Действительно, Гарри должен считать себя просто счастливчиком — об этом говорили ему все. Может быть, виной всему тускло-зеленое освещение ее комнаты? Гарри никогда не любил зеленый цвет. Глаза у нее тоже были зеленоватые, точнее — зеленовато-голубые.
Вот почему в снах о Сандре все было по-другому. В них он занимался с ней любовью, и это было восхитительно. Он был совсем близок к оргазму, когда внезапно проснулся... точнее — его разбудило ощущение того, что что-то должно произойти.
Он проснулся в собственной постели в своем загородном доме возле Боннирига, неподалеку от Эдинбурга, все еще держа в руках книгу... может быть, она и послужила причиной его странных снов? Вамфири!.. В этом не было ничего удивительного — вот уже в течение нескольких лет они присутствовали в его снах, оказывали на них влияние...
За окнами уже занимался рассвет. Сквозь узкие щелочки между шторами проникали слабые, зеленовато-серые лучи света, окрашивая воздух комнаты в тусклые цвета подводного мира.
Полуоткинувшись на подушки, Гарри постепенно приходил в себя, возвращаясь к реальности, и вдруг почувствовал, что в голове его зашумело, в ушах возник звон. Волосы его буквально встали дыбом. По-прежнему стоял и его член — видимо, все еще под воздействием сна. Гарри лежал обнаженный, напряженный до предела.
Он напряженно вслушивался в окружающие звуки: булькание в системе отопления, регулируемой таймером, нестройное щебетание первых проснувшихся поутру птиц, звуки пробуждающейся ото сна природы и занимающегося рассвета.
Гарри редко когда спал более двух часов подряд, а потому рассвет был для него любимым временем суток. Так приятно сознавать, что ночь прошла, что ничего не произошло и настает новый день. Но на этот раз он чувствовал, что происходит нечто необычное, и внимательно вглядывался в тускло-зеленого цвета пространство, не сводя глаз с распахнутой двери в спальню. Затуманенному сном взору все виделось неясно, очертания предметов расплывались. Во всей комнате не было ни одного четко обрисованного предмета. Напряжение все возрастало, еще больше усиливаясь из-за невозможности ясно видеть окружающее.
Каждый, кто когда-либо просыпался утром после обильных возлияний, поймет, что чувствовал в эти минуты Гарри. Ты не понимаешь толком, где находишься, не знаешь точно, где должен находиться и в то же время опасаешься, что не окажешься там, где необходимо. Но даже если ты знаешь, где находишься, ты все же до конца не уверен, что ты именно там, и даже в том, что ты — это ты, а не кто-то другой. Это одно из проявлений синдрома, известного под названием “никогда больше”!
Однако Гарри не был пьян — во всяком случае, он не помнил, чтобы пил.
Подобные пробуждения неизменно сопровождались у Гарри еще одним ощущением, всегда пугавшим его, — своего рода параличом. Он не мог даже шевельнуться. Он понимал, что это явление всего лишь сопровождает переход от сна к бодрствованию, но тем не менее ощущение было кошмарным. Он с трудом заставлял двигаться свои конечности, начиная с какой-нибудь одной руки или ноги. И вот сейчас он оказался парализованным — жили и двигались только глаза. Он изо всех сил вглядывался в темноту, царившую за открытой дверью спальни.
Что-то происходило... Это что-то заставило его проснуться... Именно оно лишило его возможности получить удовлетворение, извергнувшись в Сандру, и, наконец, испытать долгожданное удовольствие. Что-то происходило в доме...
Именно поэтому в ушах у него звенело, волосы на затылке шевелились и он испытывал чрезвычайную слабость. В воздухе стоял странный запах. В темноте за дверью ощущалось какое-то движение... Именно ощущалось, ибо он ничего не слышал. Кто-то приблизился к двери, замер за ней в непроглядной тьме...
— Кто здесь? — хотел было окликнуть Гарри, но — голос и язык ему не повиновались. Он сумел издать лишь тихий нечленораздельный звук. Из темноты возникла какая-то неясная тень. В зеленоватом неясном свете он увидел пупок, нижнюю часть живота, темные густые завитки волос на лобке, изгиб нежных женских бедер и верхнюю часть ног, ту, которая, как правило, не бывает прикрыта чулками. Она (правда, кто она, до сих пор не было известно) стояла прямо за дверью, и плоть ее мягко поблескивала в неясном свете. Он увидел, что она переступила с одной невидимой ноги на другую, бедра ее при этом колыхнулись. Над мягким, нежным животом, скрытые темнотой, должно быть, были груди, большие, как спелые плоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Где-то среди этих снов присутствовала и Сандра — его нынешняя и, как он надеялся, отныне долгая любовь. Сны о ней были очень похожи на явь, виделись ясно и отчетливо — возможно, причиной тому служила их близость к его теперешней жизни. Сны то жалили его, словно ядовитые стрелы, то сковывали ледяным ужасом.
Ему снилось, что он занимается любовью с теми женщинами, которых он знал раньше, или с той, которая была рядом с ним теперь. А иногда, что он занимается любовью с леди Карен, которую, к счастью, он не знал никогда — во всяком случае с этой стороны.
Сандра... с ней они занимались любовью несколько раз... хотя нет — много раз, однако удовлетворения от этого не получали. Это всегда происходило в ее доме в Эдинбурге при тусклом свете лампы под зеленым абажуром, стоявшей возле кровати. Гарри при этом не испытывал ни удовольствия, ни удовлетворения, а что касается Сандры... кто знает, какие чувства обуревали ее... Гарри, во всяком случае, казалось, что она искренне и всей душой любит его.
Он никогда не позволял себе выразить свою неудовлетворенность. И не потому даже, что не хотел причинить ей боль, скорее потому, что таким образом он мог выдать себя, сделать явной собственную ущербность. Да, именно ущербность, хотя в сравнении с другими мужчинами — а Гарри был не столь наивен, чтобы воображать, будто он единственный в жизни Сандры, — он, вероятно, казался Сандре едва ли не суперменом. В этом-то и состоял парадокс.
Он мог заниматься с ней любовью целый час, а иногда даже дольше, прежде чем достигал своего пика. Но суперменом он не был, во всяком случае в этом смысле. Все дело в том, что в постели он был будто бы не с ней. Он приходил к ней, мысленно будучи рядом с какой-либо другой женщиной. Например, с подружкой своего приятеля, иногда со случайной знакомой, таинственной женщиной в маске, даже рядом с подругой детства — маленькой Хелен или своей женой Брендой. Чертовски тяжело признаваться в этом даже самому себе, когда речь идет о женщине, которую, как тебе кажется, ты любишь и которая, несомненно, любит тебя!
Но именно эта его ущербность казалась Сандре очень привлекательной. Действительно, Гарри должен считать себя просто счастливчиком — об этом говорили ему все. Может быть, виной всему тускло-зеленое освещение ее комнаты? Гарри никогда не любил зеленый цвет. Глаза у нее тоже были зеленоватые, точнее — зеленовато-голубые.
Вот почему в снах о Сандре все было по-другому. В них он занимался с ней любовью, и это было восхитительно. Он был совсем близок к оргазму, когда внезапно проснулся... точнее — его разбудило ощущение того, что что-то должно произойти.
Он проснулся в собственной постели в своем загородном доме возле Боннирига, неподалеку от Эдинбурга, все еще держа в руках книгу... может быть, она и послужила причиной его странных снов? Вамфири!.. В этом не было ничего удивительного — вот уже в течение нескольких лет они присутствовали в его снах, оказывали на них влияние...
За окнами уже занимался рассвет. Сквозь узкие щелочки между шторами проникали слабые, зеленовато-серые лучи света, окрашивая воздух комнаты в тусклые цвета подводного мира.
Полуоткинувшись на подушки, Гарри постепенно приходил в себя, возвращаясь к реальности, и вдруг почувствовал, что в голове его зашумело, в ушах возник звон. Волосы его буквально встали дыбом. По-прежнему стоял и его член — видимо, все еще под воздействием сна. Гарри лежал обнаженный, напряженный до предела.
Он напряженно вслушивался в окружающие звуки: булькание в системе отопления, регулируемой таймером, нестройное щебетание первых проснувшихся поутру птиц, звуки пробуждающейся ото сна природы и занимающегося рассвета.
Гарри редко когда спал более двух часов подряд, а потому рассвет был для него любимым временем суток. Так приятно сознавать, что ночь прошла, что ничего не произошло и настает новый день. Но на этот раз он чувствовал, что происходит нечто необычное, и внимательно вглядывался в тускло-зеленого цвета пространство, не сводя глаз с распахнутой двери в спальню. Затуманенному сном взору все виделось неясно, очертания предметов расплывались. Во всей комнате не было ни одного четко обрисованного предмета. Напряжение все возрастало, еще больше усиливаясь из-за невозможности ясно видеть окружающее.
Каждый, кто когда-либо просыпался утром после обильных возлияний, поймет, что чувствовал в эти минуты Гарри. Ты не понимаешь толком, где находишься, не знаешь точно, где должен находиться и в то же время опасаешься, что не окажешься там, где необходимо. Но даже если ты знаешь, где находишься, ты все же до конца не уверен, что ты именно там, и даже в том, что ты — это ты, а не кто-то другой. Это одно из проявлений синдрома, известного под названием “никогда больше”!
Однако Гарри не был пьян — во всяком случае, он не помнил, чтобы пил.
Подобные пробуждения неизменно сопровождались у Гарри еще одним ощущением, всегда пугавшим его, — своего рода параличом. Он не мог даже шевельнуться. Он понимал, что это явление всего лишь сопровождает переход от сна к бодрствованию, но тем не менее ощущение было кошмарным. Он с трудом заставлял двигаться свои конечности, начиная с какой-нибудь одной руки или ноги. И вот сейчас он оказался парализованным — жили и двигались только глаза. Он изо всех сил вглядывался в темноту, царившую за открытой дверью спальни.
Что-то происходило... Это что-то заставило его проснуться... Именно оно лишило его возможности получить удовлетворение, извергнувшись в Сандру, и, наконец, испытать долгожданное удовольствие. Что-то происходило в доме...
Именно поэтому в ушах у него звенело, волосы на затылке шевелились и он испытывал чрезвычайную слабость. В воздухе стоял странный запах. В темноте за дверью ощущалось какое-то движение... Именно ощущалось, ибо он ничего не слышал. Кто-то приблизился к двери, замер за ней в непроглядной тьме...
— Кто здесь? — хотел было окликнуть Гарри, но — голос и язык ему не повиновались. Он сумел издать лишь тихий нечленораздельный звук. Из темноты возникла какая-то неясная тень. В зеленоватом неясном свете он увидел пупок, нижнюю часть живота, темные густые завитки волос на лобке, изгиб нежных женских бедер и верхнюю часть ног, ту, которая, как правило, не бывает прикрыта чулками. Она (правда, кто она, до сих пор не было известно) стояла прямо за дверью, и плоть ее мягко поблескивала в неясном свете. Он увидел, что она переступила с одной невидимой ноги на другую, бедра ее при этом колыхнулись. Над мягким, нежным животом, скрытые темнотой, должно быть, были груди, большие, как спелые плоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158