Анту-умми запоздало пожалела о том, что не закрыла лицо.
Она не стала дожидаться слугу, а вернулась в свою каморку. Вскоре раздались его торопливые шаги, и комната озарилась желтым зыбким светом лампы, которую слуга держал обеими руками, точно дорогое стекло.
– Закрой дверь, – распорядилась Анту-умми. – Подойди. Поставь лампу на стол.
Перед ней, ожидая дальнейших приказаний, стоял юный еврей в плоской шапочке и грубом хитоне; за широким поясом жрица заметила рукоятку ножа. Юноша смотрел на нее, как на чудо света, и отвел глаза лишь тогда, когда она нахмурилась.
Анту-умми протянула ему завернутую в льняной лоскут табличку.
– Вот это, – проговорила она, – ты должен доставить в царскую канцелярию. Это важно. Как только письмо попадет к царю, такое начнется, ой, ой, – жрица прищурилась. – Постарайся выйти незаметно, никто, повторяю, никто не должен тебя видеть. Я щедро оплачу твою услугу. Держи!
Юноша взял сверток. Его горячие пальцы коснулись ее ладони. Анту-умми отдернула руку.
– Я.дам тебе восемь сиклей, – быстро сказала она. – Купишь себе новое платье и барана.
Еврей поклонился:
– Хорошо, госпожа. Я все сделаю.
– Смотри же, не обмани меня, – жрица ткнула указательным пальцем ему в грудь. – Не обмани, иначе я душу из тебя вытрясу. Ты меня не знаешь.
– Я все сделаю, – повторил юноша.
– Как вернешься, зайди ко мне. Я буду ждать. Стукни один раз, я сплю чутко. Ступай. Да, и скажи на кухне, чтобы принесли ужин и умыться.
Он поклонился и собрался идти.
– Письмо-то спрячь под одежду, умник! – крикнула она вдогонку и скрестила на груди руки.
Ужин принесли довольно быстро. Анту-умми не спеша поела, доставая щепотью тушеную чечевицу с овощами из маленького горшка. Вот и все, теперь можно покинуть столицу – возлюбленный город царя, гордость и красу царства, о котором она столько мечтала, – до следующего года. «Я все сделала правильно, и ты, верховный жрец Мардука, еще наплачешься кровавыми слезами. Ах, Варад-Син, Варад-Син, что ты сделал со мной… так ведь и я в долгу не осталась. А мальчик мой все равно будет служить во дворце, чего бы мне это ни стоило».
Анту-умми вздохнула и поднялась из-за стола. Она, оказывается, замечталась, а между тем прошел двойной час ночи. Она откинула крышку сундука, порылась в нем и достала маленький сундучок, искусно сплетенный из тростника; там-то в полотняных мешочках и лежали деньги. Жрица отсчитала восемь сиклей, подержала на ладони и добавила еще один. Красивый еврей, очень красивый. Она закусила губу. Нет, нет, она здесь, не для этого. Да и что он такое – мальчишка, раб. «Тогда за что девятый сикль? – спросила она себя и усмехнулась. – За взгляд, за то, что едва дышал, стоя передо мной. Пусть раб – какая разница! А ты, жрец, будь проклят. Ты не способен так чувствовать женщину!» И она вытряхнула на ладонь еще сикль.
Анту-умми так и не уснула. А когда в дверь коротко стукнули, пошла открывать.
– Нет, я не хочу, чтобы ты разговаривал со мной так! Ведь я твоя жена! – кричала Иштар-умми, хлопая бронзовым зеркалом по подушке. – Я твоя жена! Я люблю тебя! Я хочу знать о тебе все и желаю только добра!
Раскрасневшийся Адапа стоял перед ней, скрестив руки. Это был уже не первый каприз Иштар-умми. Она привыкла получать все, а если не удавалось сразу, начинала кричать. Нет, она была не глупой девушкой, Адапа признал это сразу. С ней интересно бывало поговорить, но ее истерики губили все хорошее, что только-только начало зарождаться между ними.
– Надеюсь, ты желаешь добра, – отвечал Адапа. – Но это не дает тебе права… не дает права…
– Что?
– Лезть в душу, Иштар-умми, – закончил Адапа.
– Адапа, милый! – глаза ее наполнились слезами. – Ведь мы только-только стали жить вместе. И вот ты уезжаешь. А я хочу, чтобы ты был со мной. Я, я, я ребенка хочу!
Адапа оторопел. У него вдруг похолодели руки. Он даже не думал об этом, но слово было произнесено его женой, и он вдруг с ужасом понял, что женитьба – не сон, не приятные минуты на ложе с этой красивой девушкой, что все всерьез и надолго, навсегда.
– Успокойся, – холодно сказал Адапа, – ты знаешь, я еду во дворец. Мне необходимо закончить курс обучения. Только так я смогу начать посещать школу Эсагилы.
– Ты бежишь от меня! – крикнула Иштар-умми и бросилась ничком на подушки.
– Нет, просто у меня дело.
– Бежишь! Бежишь! Что скажут люди? Гости не доели еще свадебные пироги, а я уже сижу одна.
– Я приеду вечером.
– Ты бежишь!
Иштар-умми залилась слезами. Он наклонился и поцеловал ее мокрые щеки. Очень красивая девушка, подумал он, но гримаса плача безобразит даже таких.
– Если ты говоришь, значит, так оно и есть, – проговорил он и вышел из комнаты. Во дворе, садясь в повозку, он слышал ее яростные вопли.
Адапа не лгал своей жене, говоря, что отправляется в дом табличек. Но была и другая цель, с которой он катил по кварталам Вавилона к дворцовому комплексу. Ламассатум говорила, что господин ее, высокопоставленный писец, живет во дворце со своей семьей и слугами, и теперь, приближаясь к его стенам, Адапа думал о том, что его возлюбленная находится сейчас там, в чреве гигантского сооружения. Каждая минута приближала его к ней, и все же Ламассатум была бесконечно далека. За истекшие дни он стал старше на жизнь, а Ламассатум, юная, будет властвовать над ним век, никогда не изменяясь.
С замиранием сердца он миновал ворота, дворца, где стояли вооруженные гвардейцы с ледяными глазами демонов темного мира. Пересек первый двор, весь желтый от солнечного света. Вокруг мелькали лица, голоса звучали со всех сторон, и он был как тень, призрак, проходящий сквозь барьеры. Какой-то нижний чин толкнул его на бегу и испуганно отпрянул. Адапа пошел дальше, не слушая его торопливых извинений. Здесь пахло ею, все было пропитано ее присутствием.
Старого учителя на месте не оказалось. Он был болен и уже третий день оставался в своем доме. Адапу встретили школьные приятели и учитель Бирас, как всегда хмурый, с поджатыми губами, похожий на ворона. День был посвящен шумерской культуре, уроки длились бесконечно, стены давили, Адапа впервые почувствовал себя плохо в закрытой комнате.
Как он ругал себя за то, что не узнал о возлюбленной больше, не знает даже имени человека, имеющего на нее права. Выйдя, наконец, на солнечный свет, он отдышался – вон колодец, откуда она доставала воду в тот день, когда Адапа впервые позвал ее на свидание. С глиняными табличками под мышкой он пошел прочь, не оглядываясь.
Адапа хотел отыскать Ламассатум, вернуть ей свободу. Теперь, женившись, он обладал достаточным состоянием, чтобы осуществить задуманное. Но больше всего на свете он хотел вернуть ее любовь. Покидая дворец, он заметил целую процессию священнослужителей во главе со жрецом-прорицателем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Она не стала дожидаться слугу, а вернулась в свою каморку. Вскоре раздались его торопливые шаги, и комната озарилась желтым зыбким светом лампы, которую слуга держал обеими руками, точно дорогое стекло.
– Закрой дверь, – распорядилась Анту-умми. – Подойди. Поставь лампу на стол.
Перед ней, ожидая дальнейших приказаний, стоял юный еврей в плоской шапочке и грубом хитоне; за широким поясом жрица заметила рукоятку ножа. Юноша смотрел на нее, как на чудо света, и отвел глаза лишь тогда, когда она нахмурилась.
Анту-умми протянула ему завернутую в льняной лоскут табличку.
– Вот это, – проговорила она, – ты должен доставить в царскую канцелярию. Это важно. Как только письмо попадет к царю, такое начнется, ой, ой, – жрица прищурилась. – Постарайся выйти незаметно, никто, повторяю, никто не должен тебя видеть. Я щедро оплачу твою услугу. Держи!
Юноша взял сверток. Его горячие пальцы коснулись ее ладони. Анту-умми отдернула руку.
– Я.дам тебе восемь сиклей, – быстро сказала она. – Купишь себе новое платье и барана.
Еврей поклонился:
– Хорошо, госпожа. Я все сделаю.
– Смотри же, не обмани меня, – жрица ткнула указательным пальцем ему в грудь. – Не обмани, иначе я душу из тебя вытрясу. Ты меня не знаешь.
– Я все сделаю, – повторил юноша.
– Как вернешься, зайди ко мне. Я буду ждать. Стукни один раз, я сплю чутко. Ступай. Да, и скажи на кухне, чтобы принесли ужин и умыться.
Он поклонился и собрался идти.
– Письмо-то спрячь под одежду, умник! – крикнула она вдогонку и скрестила на груди руки.
Ужин принесли довольно быстро. Анту-умми не спеша поела, доставая щепотью тушеную чечевицу с овощами из маленького горшка. Вот и все, теперь можно покинуть столицу – возлюбленный город царя, гордость и красу царства, о котором она столько мечтала, – до следующего года. «Я все сделала правильно, и ты, верховный жрец Мардука, еще наплачешься кровавыми слезами. Ах, Варад-Син, Варад-Син, что ты сделал со мной… так ведь и я в долгу не осталась. А мальчик мой все равно будет служить во дворце, чего бы мне это ни стоило».
Анту-умми вздохнула и поднялась из-за стола. Она, оказывается, замечталась, а между тем прошел двойной час ночи. Она откинула крышку сундука, порылась в нем и достала маленький сундучок, искусно сплетенный из тростника; там-то в полотняных мешочках и лежали деньги. Жрица отсчитала восемь сиклей, подержала на ладони и добавила еще один. Красивый еврей, очень красивый. Она закусила губу. Нет, нет, она здесь, не для этого. Да и что он такое – мальчишка, раб. «Тогда за что девятый сикль? – спросила она себя и усмехнулась. – За взгляд, за то, что едва дышал, стоя передо мной. Пусть раб – какая разница! А ты, жрец, будь проклят. Ты не способен так чувствовать женщину!» И она вытряхнула на ладонь еще сикль.
Анту-умми так и не уснула. А когда в дверь коротко стукнули, пошла открывать.
– Нет, я не хочу, чтобы ты разговаривал со мной так! Ведь я твоя жена! – кричала Иштар-умми, хлопая бронзовым зеркалом по подушке. – Я твоя жена! Я люблю тебя! Я хочу знать о тебе все и желаю только добра!
Раскрасневшийся Адапа стоял перед ней, скрестив руки. Это был уже не первый каприз Иштар-умми. Она привыкла получать все, а если не удавалось сразу, начинала кричать. Нет, она была не глупой девушкой, Адапа признал это сразу. С ней интересно бывало поговорить, но ее истерики губили все хорошее, что только-только начало зарождаться между ними.
– Надеюсь, ты желаешь добра, – отвечал Адапа. – Но это не дает тебе права… не дает права…
– Что?
– Лезть в душу, Иштар-умми, – закончил Адапа.
– Адапа, милый! – глаза ее наполнились слезами. – Ведь мы только-только стали жить вместе. И вот ты уезжаешь. А я хочу, чтобы ты был со мной. Я, я, я ребенка хочу!
Адапа оторопел. У него вдруг похолодели руки. Он даже не думал об этом, но слово было произнесено его женой, и он вдруг с ужасом понял, что женитьба – не сон, не приятные минуты на ложе с этой красивой девушкой, что все всерьез и надолго, навсегда.
– Успокойся, – холодно сказал Адапа, – ты знаешь, я еду во дворец. Мне необходимо закончить курс обучения. Только так я смогу начать посещать школу Эсагилы.
– Ты бежишь от меня! – крикнула Иштар-умми и бросилась ничком на подушки.
– Нет, просто у меня дело.
– Бежишь! Бежишь! Что скажут люди? Гости не доели еще свадебные пироги, а я уже сижу одна.
– Я приеду вечером.
– Ты бежишь!
Иштар-умми залилась слезами. Он наклонился и поцеловал ее мокрые щеки. Очень красивая девушка, подумал он, но гримаса плача безобразит даже таких.
– Если ты говоришь, значит, так оно и есть, – проговорил он и вышел из комнаты. Во дворе, садясь в повозку, он слышал ее яростные вопли.
Адапа не лгал своей жене, говоря, что отправляется в дом табличек. Но была и другая цель, с которой он катил по кварталам Вавилона к дворцовому комплексу. Ламассатум говорила, что господин ее, высокопоставленный писец, живет во дворце со своей семьей и слугами, и теперь, приближаясь к его стенам, Адапа думал о том, что его возлюбленная находится сейчас там, в чреве гигантского сооружения. Каждая минута приближала его к ней, и все же Ламассатум была бесконечно далека. За истекшие дни он стал старше на жизнь, а Ламассатум, юная, будет властвовать над ним век, никогда не изменяясь.
С замиранием сердца он миновал ворота, дворца, где стояли вооруженные гвардейцы с ледяными глазами демонов темного мира. Пересек первый двор, весь желтый от солнечного света. Вокруг мелькали лица, голоса звучали со всех сторон, и он был как тень, призрак, проходящий сквозь барьеры. Какой-то нижний чин толкнул его на бегу и испуганно отпрянул. Адапа пошел дальше, не слушая его торопливых извинений. Здесь пахло ею, все было пропитано ее присутствием.
Старого учителя на месте не оказалось. Он был болен и уже третий день оставался в своем доме. Адапу встретили школьные приятели и учитель Бирас, как всегда хмурый, с поджатыми губами, похожий на ворона. День был посвящен шумерской культуре, уроки длились бесконечно, стены давили, Адапа впервые почувствовал себя плохо в закрытой комнате.
Как он ругал себя за то, что не узнал о возлюбленной больше, не знает даже имени человека, имеющего на нее права. Выйдя, наконец, на солнечный свет, он отдышался – вон колодец, откуда она доставала воду в тот день, когда Адапа впервые позвал ее на свидание. С глиняными табличками под мышкой он пошел прочь, не оглядываясь.
Адапа хотел отыскать Ламассатум, вернуть ей свободу. Теперь, женившись, он обладал достаточным состоянием, чтобы осуществить задуманное. Но больше всего на свете он хотел вернуть ее любовь. Покидая дворец, он заметил целую процессию священнослужителей во главе со жрецом-прорицателем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66