Потом замер и в упор посмотрел на меня. Я удивилась, неужели он вспомнил то утро на арене? Не подумав, я протянула в качестве подарка свой букетик цветов.
Как молния метнулась в мою сторону лапа, кривые когти разодрали ткань на рукаве, прежде чем выхватили букетик. Толчок зверя был настолько силен, что я упала на мостовую. Толпа ахнула.
Идер, который был вдвое ниже медведя, стал карабкаться ему на спину, зажав в руке кинжал и посылая проклятия. Повиснув у хищника на плечах, коротышка раз за разом погружал клинок в густой мех и жир, прикрывающий затылок зверя.
Медведь яростно затрясся, вырывая цепь из рук поводыря. На секунду притихшая толпа взревела снова. Одни бросились прочь, другие окружили Идера и хищника, пытаясь оторвать взбесившегося уэльсца от их талисмана, кто-то нападал на животное, помогая Идеру.
Кровь хлестала повсюду: на меня, на камни мостовой. Я с ужасом смотрела, как надо мной молотили руки, ноги и челюсти, то отодвигаясь в сторону, то приближаясь к самой голове. Крики, стоны и бесконечный рев доносились из живого кома, и тот вдруг рухнул под собственным весом на землю.
Наконец наступила тишина. Людской ком начал распадаться, и я поднялась на ноги. Там и сям я видела пораненные руки, разбитые носы, но, кроме Идера и медведя, все были больше потрясены, чем искалечены.
Не говоря ни слова, Гвин оттащил брата от неподвижного зверя, а дрессировщик опустился на колени подле умирающего животного. Море крови растеклось по булыжной мостовой, и из груди моей вырвался стон. Я так же не хотела смерти медведя, как не хотела гибели Ланса, и меня охватило горькое ощущение никчемности своей судьбы. Толпы любопытных горожан беспомощно смотрели на свой талисман и что-то в ужасе бормотали.
Идер никак не мог отдышаться на руках брата. Он был весь покрыт кровью, хотя никто не мог бы сказать, чья это кровь: его или медведя.
Вся дрожа, я встала рядом со своим спасителем на колени и взяла его руку. Глаза коротышки бесцельно блуждали, и я испугалась, что он встретит из-за меня свою смерть.
С неимоверным усилием Идер остановил взгляд на моем лице и тяжело прохрипел:
– Теперь, когда Ланселота нет на свете, я хотел бы занять его место, миледи.
Его просьба была настолько неожиданной, что на секунду я лишилась дара речи, но, прежде чем успела ответить, Идер потерял сознание.
– Он всегда был романтиком, – объяснил Гвин, пожимая плечами. – Хотел стать вашим защитником с тех пор, как впервые увидел вас. Наверное, единственный при дворе, кто обрадовался уходу Ланселота.
В изумлении я не отрывала глаз от обоих Мужчин и размышляла, что уж слишком оба они не в себе.
– Клянусь, я и не подозревала… – выдавила я.
– В этом нет ничего особенного, ваше величество. Любой знает, что бретонец был вашим фаворитом, а поскольку он являлся и лучшим воином королевства, естественно, что вы сделали его своим защитником. Чего вы на самом деле не знаете, так это сколько мужчин готовы оспаривать эту честь, – Гвин проказливо улыбнулся мне и обратил взор на брата. – Идер больше напуган, чем ранен. Пара дней ухода – и он снова будет на ногах.
В этот момент ко мне протолкалась Элизабель – ее нарядное платье было так же заляпано грязью и кровью, как и мое. Она настояла на том, чтобы осмотреть мою руку, которая, к удивлению, даже не оказалась задетой, когда медвежьи когти рвали мне рукав.
– Нам лучше уйти, миледи, – она предложила мне руку. – Вам нужно причесаться, да и все остальное не мешает привести в порядок.
Я кивнула, обрадованная подоспевшей помощью, поднялась с колен, и мы отправились к крепости. И Элизабель, и Гвин оказались хорошими няньками: я провалялась до вечера, а Идер встал на ноги к исходу следующего дня. Он передвигался осторожно, как человек, оберегающий помятые ребра, но, кажется, обошелся без серьезных увечий и, похоже, не собирался принимать участие в турнире.
С момента исчезновения Ланса у меня вошло в привычку приглашать каждый вечер за стол рядом с собой одного из воинов. И в первый же вечер после возвращения Идера ко двору он сидел подле меня. Так я хотела всем показать, что ценю проявленную им ради меня доблесть. На самом же деле я испытывала большее сострадание к медведю, чем к человеку. Но мы дружески болтали, и я с облегчением поняла, что из-за своей природной застенчивости Идер не станет продолжать попыток сделаться моим защитником.
В тот год мы решили сначала провести заседание Круглого Стола, потом турнир и лишь на третий вечер великий праздник урожая. Когда члены Братства рассаживались по местам, я заметила, что Инид и Герайнт по-прежнему счастливы вместе, хотя никаких следов беременности – настоящей или прошлой – я не увидела. А вот Иронсид был так сражен темноволосой королевой, что торжественно преподнес ей букетик цветов, когда проходил мимо. Этот жест мне показался таким странным для старого грешника, что я не смогла сдержать улыбки. Все-таки, несмотря на гнусную историю у переправы, за его шумливостью пряталась сентиментальная натура.
Агрикола прибыл с длиннолицым бледным племянником на плече, а Багдемагус гордо прошагал к стулу, объявляя всем, кто мог слышать его по пути, что люди Дорсета просили его стать постоянным связным между ними и высоким двором. Я не удивилась, что не приехали Нимю и Пеллеас. Они счастливо жили в своем отдаленном крошечном владении, а поскольку Нимю так много времени провела с нами прошлой осенью, трудно было рассчитывать на ее появление, если только Артуру не грозила беда.
Казалось странным, что в зале нет ни Пеллинора, ни Ламорака. До сих пор Пелли не пропустил ни одного заседания Круглого Стола, и весь день я ловила себя на том, что поглядываю на дверь, ожидая, что вот-вот в базилику вломится могучий военачальник из Рекина.
Новости этого года в основном оказались мирными – больше чем обычно переселенцев пересекло Северное море и обосновалось на побережье Нортумбрии, за Стеной. Уэль, сын Кава, не давал покоя соседям, но разве такое не случалось и раньше? Все согласились, что наконец нам удалось достигнуть мира, и произнесли по этому поводу немало тостов и поздравлений.
Артур рассказал о том, как изучал «Эдикт», но воздержался от прямых споров по поводу того, какие нам нужны законы, и перевел разговор на торговлю. Пикты с готовностью согласились привозить нам свое вересковое пиво в обмен на «кость» каракатицы с восточного побережья и соль из Дроутвича. Кельты меняли бочонки с сельдью на пряжки и сбрую ирландского ювелира из Мота в Регеде. Когда-то девчонкой я завороженно наблюдала, как к моему дню рождения он выделывал брошь с голубой эмалью. Годы спустя мы с Артуром заказали ему золотые с красным шишечки для рыцарей Круглого Стола, и с тех пор он прославился на всю Британию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Как молния метнулась в мою сторону лапа, кривые когти разодрали ткань на рукаве, прежде чем выхватили букетик. Толчок зверя был настолько силен, что я упала на мостовую. Толпа ахнула.
Идер, который был вдвое ниже медведя, стал карабкаться ему на спину, зажав в руке кинжал и посылая проклятия. Повиснув у хищника на плечах, коротышка раз за разом погружал клинок в густой мех и жир, прикрывающий затылок зверя.
Медведь яростно затрясся, вырывая цепь из рук поводыря. На секунду притихшая толпа взревела снова. Одни бросились прочь, другие окружили Идера и хищника, пытаясь оторвать взбесившегося уэльсца от их талисмана, кто-то нападал на животное, помогая Идеру.
Кровь хлестала повсюду: на меня, на камни мостовой. Я с ужасом смотрела, как надо мной молотили руки, ноги и челюсти, то отодвигаясь в сторону, то приближаясь к самой голове. Крики, стоны и бесконечный рев доносились из живого кома, и тот вдруг рухнул под собственным весом на землю.
Наконец наступила тишина. Людской ком начал распадаться, и я поднялась на ноги. Там и сям я видела пораненные руки, разбитые носы, но, кроме Идера и медведя, все были больше потрясены, чем искалечены.
Не говоря ни слова, Гвин оттащил брата от неподвижного зверя, а дрессировщик опустился на колени подле умирающего животного. Море крови растеклось по булыжной мостовой, и из груди моей вырвался стон. Я так же не хотела смерти медведя, как не хотела гибели Ланса, и меня охватило горькое ощущение никчемности своей судьбы. Толпы любопытных горожан беспомощно смотрели на свой талисман и что-то в ужасе бормотали.
Идер никак не мог отдышаться на руках брата. Он был весь покрыт кровью, хотя никто не мог бы сказать, чья это кровь: его или медведя.
Вся дрожа, я встала рядом со своим спасителем на колени и взяла его руку. Глаза коротышки бесцельно блуждали, и я испугалась, что он встретит из-за меня свою смерть.
С неимоверным усилием Идер остановил взгляд на моем лице и тяжело прохрипел:
– Теперь, когда Ланселота нет на свете, я хотел бы занять его место, миледи.
Его просьба была настолько неожиданной, что на секунду я лишилась дара речи, но, прежде чем успела ответить, Идер потерял сознание.
– Он всегда был романтиком, – объяснил Гвин, пожимая плечами. – Хотел стать вашим защитником с тех пор, как впервые увидел вас. Наверное, единственный при дворе, кто обрадовался уходу Ланселота.
В изумлении я не отрывала глаз от обоих Мужчин и размышляла, что уж слишком оба они не в себе.
– Клянусь, я и не подозревала… – выдавила я.
– В этом нет ничего особенного, ваше величество. Любой знает, что бретонец был вашим фаворитом, а поскольку он являлся и лучшим воином королевства, естественно, что вы сделали его своим защитником. Чего вы на самом деле не знаете, так это сколько мужчин готовы оспаривать эту честь, – Гвин проказливо улыбнулся мне и обратил взор на брата. – Идер больше напуган, чем ранен. Пара дней ухода – и он снова будет на ногах.
В этот момент ко мне протолкалась Элизабель – ее нарядное платье было так же заляпано грязью и кровью, как и мое. Она настояла на том, чтобы осмотреть мою руку, которая, к удивлению, даже не оказалась задетой, когда медвежьи когти рвали мне рукав.
– Нам лучше уйти, миледи, – она предложила мне руку. – Вам нужно причесаться, да и все остальное не мешает привести в порядок.
Я кивнула, обрадованная подоспевшей помощью, поднялась с колен, и мы отправились к крепости. И Элизабель, и Гвин оказались хорошими няньками: я провалялась до вечера, а Идер встал на ноги к исходу следующего дня. Он передвигался осторожно, как человек, оберегающий помятые ребра, но, кажется, обошелся без серьезных увечий и, похоже, не собирался принимать участие в турнире.
С момента исчезновения Ланса у меня вошло в привычку приглашать каждый вечер за стол рядом с собой одного из воинов. И в первый же вечер после возвращения Идера ко двору он сидел подле меня. Так я хотела всем показать, что ценю проявленную им ради меня доблесть. На самом же деле я испытывала большее сострадание к медведю, чем к человеку. Но мы дружески болтали, и я с облегчением поняла, что из-за своей природной застенчивости Идер не станет продолжать попыток сделаться моим защитником.
В тот год мы решили сначала провести заседание Круглого Стола, потом турнир и лишь на третий вечер великий праздник урожая. Когда члены Братства рассаживались по местам, я заметила, что Инид и Герайнт по-прежнему счастливы вместе, хотя никаких следов беременности – настоящей или прошлой – я не увидела. А вот Иронсид был так сражен темноволосой королевой, что торжественно преподнес ей букетик цветов, когда проходил мимо. Этот жест мне показался таким странным для старого грешника, что я не смогла сдержать улыбки. Все-таки, несмотря на гнусную историю у переправы, за его шумливостью пряталась сентиментальная натура.
Агрикола прибыл с длиннолицым бледным племянником на плече, а Багдемагус гордо прошагал к стулу, объявляя всем, кто мог слышать его по пути, что люди Дорсета просили его стать постоянным связным между ними и высоким двором. Я не удивилась, что не приехали Нимю и Пеллеас. Они счастливо жили в своем отдаленном крошечном владении, а поскольку Нимю так много времени провела с нами прошлой осенью, трудно было рассчитывать на ее появление, если только Артуру не грозила беда.
Казалось странным, что в зале нет ни Пеллинора, ни Ламорака. До сих пор Пелли не пропустил ни одного заседания Круглого Стола, и весь день я ловила себя на том, что поглядываю на дверь, ожидая, что вот-вот в базилику вломится могучий военачальник из Рекина.
Новости этого года в основном оказались мирными – больше чем обычно переселенцев пересекло Северное море и обосновалось на побережье Нортумбрии, за Стеной. Уэль, сын Кава, не давал покоя соседям, но разве такое не случалось и раньше? Все согласились, что наконец нам удалось достигнуть мира, и произнесли по этому поводу немало тостов и поздравлений.
Артур рассказал о том, как изучал «Эдикт», но воздержался от прямых споров по поводу того, какие нам нужны законы, и перевел разговор на торговлю. Пикты с готовностью согласились привозить нам свое вересковое пиво в обмен на «кость» каракатицы с восточного побережья и соль из Дроутвича. Кельты меняли бочонки с сельдью на пряжки и сбрую ирландского ювелира из Мота в Регеде. Когда-то девчонкой я завороженно наблюдала, как к моему дню рождения он выделывал брошь с голубой эмалью. Годы спустя мы с Артуром заказали ему золотые с красным шишечки для рыцарей Круглого Стола, и с тех пор он прославился на всю Британию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125