Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.
— Николай Николаевич. — Забелин, опережая упрек, приобнял старика. — Видит Бог, не хотел я Юру забирать.
— Все знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж лучше при вас. Да?
Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, — год назад Клыня овдовел.
— А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? И то сказать, такие понабежали — это ж ужас. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация — это пульс банка. И как же зачастил! Я ничего не хочу сказать насчет Звонаревой. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.
Клыня воспроизвел неудовольствие многих в стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал «выдергивать» управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.
В кабинет начальника кадров, или, на новороссе, директора департамента персонала, Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых «спивок», как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.
Главный персональщик, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь взглядом законно раздраженного человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций — привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение — официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.
С этим выражением Каплун и поднялся.
— Не ждал без звонка, — признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме — как бы не уволили парня.
— Так твои изнапоминались. Давай приказ — подмахну. — Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки — было жарко — и, не церемонясь, заглянул в оставленный Каплуном текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение «Система внутренних коммуникаций — это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка».
— Не пишется, — пожаловался Каплун. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. — Как ты там?
— Там — это где?
Каплун мелко засмеялся, словно заслышав изящнейшую шутку.
— Ну темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.
— Так и спекулируем помаленьку.
«Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?» — М-да. Зол на тебя Папа, — посочувствовал Каплун. — До сих пор зол.
— Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.
— Это есть, — голосом увеличивая дистанцию, согласился Каплун.
— А что у вас новенького?
— Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.
Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос об истинной договоренности между ним и Второвым Каплун — а уж он-то из ближних! — не знал. И жесткое «мы», которым начальник кадров отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово «чистимся». Да, Второв последователен и в этом — времени не теряет.
— Сам-то к нам не надумал? — придвинулся Каплун. — Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Папа тебя ценит — уж я знаю. Хочешь, сведу?
Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.
— Что, уж и зайти не считаешь нужным? — игнорируя неловко приподнявшегося Каплуна, напустился он на Забелина.
— После планировал, — слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.
— Тогда все совпало. Пошли ко мне. — В речи Керзона не было обычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение начальника кадров, коротко приказал: — Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль уж в тягость? — И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся кадровику туго обтянутым банкирским задом.
— Там это… — Каплун чуть замешкался, но Керзон выжидательно стоял в дверях, и он, решившись, закончил: — Загогулину в приказе я за тебя сам поставлю. А в трудовой книжке записей делать не буду.
Даже здесь бывалый кадровик остался верен себе, оставляя пути для сближения. И хоть в сейфе у Забелина лежали еще две трудовые книжки, попрощался он с некоторой благодарностью.
Возвращающиеся с обеда сотрудники при виде спешащих руководителей, кивая, поспешно отодвигались к стенам с развешанными на них видами московских улиц. Второв начал собирать банковскую коллекцию вслед за Онлиевским. Тот увлекался видами Кремля. Второв отдавал предпочтение московской старине.
— М-да, любят тебя люди, — обнаружил неожиданную наблюдательность Керзон. Они ввалились в объемистый его кабинет, уставленный в отличие от прочих тяжелой антикварной мебелью. — Они ж не знают, кем ты оказался на самом деле.
— Палыч, не заносись на поворотах, — миролюбиво приобнял его за пухлое плечо Забелин. Но Керзона как раз и понесло.
— Экое благородство! Каплун, идущий на риск во имя другого. Да это все равно что Ионеско, пишущий методом соцреализма. — В банке шло повальное увлечение абстрактной драматургией. — Цирк они устроили. От должности его освободили. Отдался — так чего уж темнить? Тем паче цена не хилая — за восемь миллионов льготного кредита да особнячок — богатое отступное.
Он подышал, успокаиваясь.
— А ты мудрым оказался, Палыч. И — чего не думал — верток. Год сидели в одном кабинете, всем делились, а вот — не думал.
— Сам-то уверен, что не ошибаешься? Ведь сколько раз бывало, когда обрушивались мы на Второва. А потом — туман рассеивался, и кто прав выходил? Может, и впрямь в тумане то видит, что нам недоступно. Стратег-то он, чего говорить, каких мало.
— Да при чем тут это? Разве я против Папы? Это у него — кто не со мной, тот против. Вот и окружился шушерой. Разваливается банк. Папа его и рушит чем ни попадя. Славку Бажаева выгнал. Тот ему за три года половину Питера окучил. Каких клиентов отстроил. И мало — выгнал. «За появление на работе в нетрезвом состоянии». Менеджера высшего звена, который десятки миллионов банку принес, он как загулявшего слесарюгу… Да, пьет мужик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Николай Николаевич. — Забелин, опережая упрек, приобнял старика. — Видит Бог, не хотел я Юру забирать.
— Все знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж лучше при вас. Да?
Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, — год назад Клыня овдовел.
— А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? И то сказать, такие понабежали — это ж ужас. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация — это пульс банка. И как же зачастил! Я ничего не хочу сказать насчет Звонаревой. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.
Клыня воспроизвел неудовольствие многих в стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал «выдергивать» управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.
В кабинет начальника кадров, или, на новороссе, директора департамента персонала, Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых «спивок», как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.
Главный персональщик, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь взглядом законно раздраженного человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций — привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение — официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.
С этим выражением Каплун и поднялся.
— Не ждал без звонка, — признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме — как бы не уволили парня.
— Так твои изнапоминались. Давай приказ — подмахну. — Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки — было жарко — и, не церемонясь, заглянул в оставленный Каплуном текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение «Система внутренних коммуникаций — это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка».
— Не пишется, — пожаловался Каплун. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. — Как ты там?
— Там — это где?
Каплун мелко засмеялся, словно заслышав изящнейшую шутку.
— Ну темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.
— Так и спекулируем помаленьку.
«Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?» — М-да. Зол на тебя Папа, — посочувствовал Каплун. — До сих пор зол.
— Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.
— Это есть, — голосом увеличивая дистанцию, согласился Каплун.
— А что у вас новенького?
— Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.
Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос об истинной договоренности между ним и Второвым Каплун — а уж он-то из ближних! — не знал. И жесткое «мы», которым начальник кадров отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово «чистимся». Да, Второв последователен и в этом — времени не теряет.
— Сам-то к нам не надумал? — придвинулся Каплун. — Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Папа тебя ценит — уж я знаю. Хочешь, сведу?
Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.
— Что, уж и зайти не считаешь нужным? — игнорируя неловко приподнявшегося Каплуна, напустился он на Забелина.
— После планировал, — слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.
— Тогда все совпало. Пошли ко мне. — В речи Керзона не было обычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение начальника кадров, коротко приказал: — Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль уж в тягость? — И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся кадровику туго обтянутым банкирским задом.
— Там это… — Каплун чуть замешкался, но Керзон выжидательно стоял в дверях, и он, решившись, закончил: — Загогулину в приказе я за тебя сам поставлю. А в трудовой книжке записей делать не буду.
Даже здесь бывалый кадровик остался верен себе, оставляя пути для сближения. И хоть в сейфе у Забелина лежали еще две трудовые книжки, попрощался он с некоторой благодарностью.
Возвращающиеся с обеда сотрудники при виде спешащих руководителей, кивая, поспешно отодвигались к стенам с развешанными на них видами московских улиц. Второв начал собирать банковскую коллекцию вслед за Онлиевским. Тот увлекался видами Кремля. Второв отдавал предпочтение московской старине.
— М-да, любят тебя люди, — обнаружил неожиданную наблюдательность Керзон. Они ввалились в объемистый его кабинет, уставленный в отличие от прочих тяжелой антикварной мебелью. — Они ж не знают, кем ты оказался на самом деле.
— Палыч, не заносись на поворотах, — миролюбиво приобнял его за пухлое плечо Забелин. Но Керзона как раз и понесло.
— Экое благородство! Каплун, идущий на риск во имя другого. Да это все равно что Ионеско, пишущий методом соцреализма. — В банке шло повальное увлечение абстрактной драматургией. — Цирк они устроили. От должности его освободили. Отдался — так чего уж темнить? Тем паче цена не хилая — за восемь миллионов льготного кредита да особнячок — богатое отступное.
Он подышал, успокаиваясь.
— А ты мудрым оказался, Палыч. И — чего не думал — верток. Год сидели в одном кабинете, всем делились, а вот — не думал.
— Сам-то уверен, что не ошибаешься? Ведь сколько раз бывало, когда обрушивались мы на Второва. А потом — туман рассеивался, и кто прав выходил? Может, и впрямь в тумане то видит, что нам недоступно. Стратег-то он, чего говорить, каких мало.
— Да при чем тут это? Разве я против Папы? Это у него — кто не со мной, тот против. Вот и окружился шушерой. Разваливается банк. Папа его и рушит чем ни попадя. Славку Бажаева выгнал. Тот ему за три года половину Питера окучил. Каких клиентов отстроил. И мало — выгнал. «За появление на работе в нетрезвом состоянии». Менеджера высшего звена, который десятки миллионов банку принес, он как загулявшего слесарюгу… Да, пьет мужик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76