— Дерясин радушно протянул вошедшему руку, высвободил место около себя. — Это у него даже не черный юмор, а диагноз — открытая душевная язва. Когда-то за порнуху из института исключили. Вот с тех пор и числит себя мучеником прежнего режима.
— Салабон ты. — Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. — Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Так вот хочу представить — главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, — порнография «Лолита» или нет?
— И тогда не читал, и теперь недосуг. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом — и прихватили.
— За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся — Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?
— Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.
— Э-э, мужики, брэк! — попытался вмешаться Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но Забелин медлил вмешиваться, заинтригованный происходящим.
— Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! — закричал, брызгая слюной, Жукович. — Ну, хорошо. Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?!
— Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева — не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. Да не рыке даже. Так — цыкнули.
— Да пацаны были! А тут — всей махиной!
— Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.
— Да не тебе, паскуда!..
Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.
— Я так понимаю, Алексей Павлович… В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…
— Садитесь! И ты, Олег, сядь. — Забелин принял решение. — Словом, так: выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.
Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.
— Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.
Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.
— Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.
Наступила тишина — не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.
— Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании «Ликсон». Кто-нибудь помнит такую?
— Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, — безошибочно припомнил Астахов. В этом усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, — диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью.
Романтическая смесь эта давала удивительные практические результаты — любое претендовавшее на кредит предприятие, финансовое положение которого проверял мягкий, неспешно-благожелательный «лапочка» Астахов, через короткое время, к отчаянию его хитромудрых владельцев, оказывалось непристойно-прозрачным, словно сорокалетняя молодящаяся кокетка, обнажившаяся перед совращаемым юнцом при внезапно вспыхнувшем свете.
— Наш теперь это особнячок. Банк нам его уступает, отпускает, можно сказать, в свободное плавание, — к оживленной радости сидящих, подтвердил Забелин. — Яна, — нажал он на кнопку селектора, — ты в курсе распоряжения по банку?.. Да, да. Обеспечь, чтоб завтра посторонние съехали… Теперь о главном. — Он почувствовал себя фокусником, вытаскивающим из рукава все новые сюрпризы. — Объявляю стратегическую задачу — овладение контрольным пакетом крупного московского НИИ. Получив пакет, пакуем, чистим менеджмент и перепродаем крупному инвестору. Вот такая нехитрая идейка. Прошу высказываться.
Оживление спало, сидящие принялись переглядываться с кислыми лицами.
— И… такой инвестор есть? — Вопрос этот был общим.
— Будем говорить так — просматривается. Речь идет о ВНИИ «Информтехнология».
— Это ж возле Садового кольца. Девятнадцать тысяч квадратов площадей, — припомнил Астахов.
— Миллионов пятнадцать в долларах, — без энтузиазма прикинул Дерясин.
— К тому же весь напичкан оптико-волоконными сетями. Это оборонка, — безжалостно уточнил Забелин.
— Тогда не меньше двадцати. — Дерясин обреченно скорректировал цифру. — Как же ее взять-то без финансирования?
— Вот ты финансирование и обеспечишь.
— Может, лучше сразу его пристрелить, чтоб не мучился? — предложил гуманист Жукович.
— С завтрашнего дня готовь в банк заявку на кредитную линию, — едва скрывая торжество, приказал Забелин. — Второв подпишет. Конечно, о двадцати миллионах речи нет. Но в восемь должны уложиться.
Он оглядел приободрившиеся лица — сквозь пустые мечтания на их глазах проступила вполне перспективная реальность.
— Так Баландин теперь на кредитах, — осторожно напомнил Дерясин.
— Ничего. Упрется — пойдешь к Чугунову. Получать будем траншами. Первый — на один миллион долларов. Еще вопросы?
— Если позволите. — Непривычный к здешним обычаям Подлесный принялся было подниматься, но снова сел, осаженный взмахами рук. — «Информтехнология» — институт стратегический. Два года назад по просьбе Второва я его слегка «подрабатывал».
«Ах, сволочь какая, — восхищенно припомнил Забелин вчерашний разговор с шефом. — Ах, конспиратор задрипанный».
— Вокруг института много узлов вяжется. Иностранцы, знаю, крутились. Тут штурмом нельзя. Хорошо бы сперва обстановку прощупать.
— Да ты что?! — порадовался откровению Жукович. — Вот, стало быть, как надо?
И, отвечая на угрожающий взгляд Забелина, закончил:
— Не, ну, по-моему, он нас просто за лохов держит. Мы, мил человек, хоть и не искусствоведы, но этим делом не первый день промышляем, так что…
— Сколько вам нужно времени, чтоб представить первичную информацию? — Забелин раскрыл ежедневник.
— За неделю пробью. — На наскоки Жуковича Подлесный обращал внимания не больше, чем жеребец на досаждающего слепня перед тем, как хлестануть его хвостом.
— Неделя — много. Сегодня пятница плюс два выходных. В понедельник в девять жду результата. — И, не дожидаясь возражений, Забелин сделал пометку.
Возражений не последовало. Напротив, не меняя выражения лица, Подлесный поднялся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Салабон ты. — Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. — Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Так вот хочу представить — главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, — порнография «Лолита» или нет?
— И тогда не читал, и теперь недосуг. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом — и прихватили.
— За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся — Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?
— Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.
— Э-э, мужики, брэк! — попытался вмешаться Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но Забелин медлил вмешиваться, заинтригованный происходящим.
— Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! — закричал, брызгая слюной, Жукович. — Ну, хорошо. Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?!
— Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева — не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. Да не рыке даже. Так — цыкнули.
— Да пацаны были! А тут — всей махиной!
— Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.
— Да не тебе, паскуда!..
Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.
— Я так понимаю, Алексей Павлович… В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…
— Садитесь! И ты, Олег, сядь. — Забелин принял решение. — Словом, так: выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.
Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.
— Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.
Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.
— Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.
Наступила тишина — не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.
— Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании «Ликсон». Кто-нибудь помнит такую?
— Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, — безошибочно припомнил Астахов. В этом усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, — диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью.
Романтическая смесь эта давала удивительные практические результаты — любое претендовавшее на кредит предприятие, финансовое положение которого проверял мягкий, неспешно-благожелательный «лапочка» Астахов, через короткое время, к отчаянию его хитромудрых владельцев, оказывалось непристойно-прозрачным, словно сорокалетняя молодящаяся кокетка, обнажившаяся перед совращаемым юнцом при внезапно вспыхнувшем свете.
— Наш теперь это особнячок. Банк нам его уступает, отпускает, можно сказать, в свободное плавание, — к оживленной радости сидящих, подтвердил Забелин. — Яна, — нажал он на кнопку селектора, — ты в курсе распоряжения по банку?.. Да, да. Обеспечь, чтоб завтра посторонние съехали… Теперь о главном. — Он почувствовал себя фокусником, вытаскивающим из рукава все новые сюрпризы. — Объявляю стратегическую задачу — овладение контрольным пакетом крупного московского НИИ. Получив пакет, пакуем, чистим менеджмент и перепродаем крупному инвестору. Вот такая нехитрая идейка. Прошу высказываться.
Оживление спало, сидящие принялись переглядываться с кислыми лицами.
— И… такой инвестор есть? — Вопрос этот был общим.
— Будем говорить так — просматривается. Речь идет о ВНИИ «Информтехнология».
— Это ж возле Садового кольца. Девятнадцать тысяч квадратов площадей, — припомнил Астахов.
— Миллионов пятнадцать в долларах, — без энтузиазма прикинул Дерясин.
— К тому же весь напичкан оптико-волоконными сетями. Это оборонка, — безжалостно уточнил Забелин.
— Тогда не меньше двадцати. — Дерясин обреченно скорректировал цифру. — Как же ее взять-то без финансирования?
— Вот ты финансирование и обеспечишь.
— Может, лучше сразу его пристрелить, чтоб не мучился? — предложил гуманист Жукович.
— С завтрашнего дня готовь в банк заявку на кредитную линию, — едва скрывая торжество, приказал Забелин. — Второв подпишет. Конечно, о двадцати миллионах речи нет. Но в восемь должны уложиться.
Он оглядел приободрившиеся лица — сквозь пустые мечтания на их глазах проступила вполне перспективная реальность.
— Так Баландин теперь на кредитах, — осторожно напомнил Дерясин.
— Ничего. Упрется — пойдешь к Чугунову. Получать будем траншами. Первый — на один миллион долларов. Еще вопросы?
— Если позволите. — Непривычный к здешним обычаям Подлесный принялся было подниматься, но снова сел, осаженный взмахами рук. — «Информтехнология» — институт стратегический. Два года назад по просьбе Второва я его слегка «подрабатывал».
«Ах, сволочь какая, — восхищенно припомнил Забелин вчерашний разговор с шефом. — Ах, конспиратор задрипанный».
— Вокруг института много узлов вяжется. Иностранцы, знаю, крутились. Тут штурмом нельзя. Хорошо бы сперва обстановку прощупать.
— Да ты что?! — порадовался откровению Жукович. — Вот, стало быть, как надо?
И, отвечая на угрожающий взгляд Забелина, закончил:
— Не, ну, по-моему, он нас просто за лохов держит. Мы, мил человек, хоть и не искусствоведы, но этим делом не первый день промышляем, так что…
— Сколько вам нужно времени, чтоб представить первичную информацию? — Забелин раскрыл ежедневник.
— За неделю пробью. — На наскоки Жуковича Подлесный обращал внимания не больше, чем жеребец на досаждающего слепня перед тем, как хлестануть его хвостом.
— Неделя — много. Сегодня пятница плюс два выходных. В понедельник в девять жду результата. — И, не дожидаясь возражений, Забелин сделал пометку.
Возражений не последовало. Напротив, не меняя выражения лица, Подлесный поднялся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76