Это был образ, замысел – но здесь, среди бьющих с неба фонтанов, он обрел зримое воплощение, не будучи воплощенным в красках и холсте.
Элизахар смотрел то на девушку, то на созданное ею и вдруг с особенной остротой ощутил, насколько они с Фейнне разнятся – насколько не подходят друг другу. Он даже боялся заговаривать с ней о будущем. Так и не сказал ей о своем титуле, который, возможно, скоро унаследует – поскольку никто, даже герцог Ларренс, не собирается жить вечно.
Ему думалось: судьба дала ему несколько дней полного, ничем не омраченного счастья. Вдвоем с Фейнне, там, где их никто не найдет, никто не потревожит. И у нее появилось зрение. Все прочие мысли следовало отмести, изгнать и растоптать.
В шуме фонтанов Элизахару стало чудиться вдруг нечто противоестественное – нечто такое, чего не может быть, ни в эльфийском мире, ни в человеческом, потому что природа не в состоянии так сильно искажать самое себя. Может быть, дело в несовместимости шумящих голосов, которые угадывались за пением воды. Для людей естественно быть разобщенными, но водные струи не бывают настолько дисгармоничными.
Он обнял Фейнне, как будто искал у нее помощи посреди этого разлада вод. Она рассеянно прижалась к нему. В воздухе перед ней возникали и тотчас пропадали картины. Ей не требовалось теперь даже поднимать руку, чтобы что-то нарисовать, образы являлись сами собой, держались недолгое время и рассыпались на мириады мерцающих искр.
Создавалось ощущение, будто эти искры – живые существа, обитающие среди фонтанных струй. Та же сила, что заставляет их складываться в определенные узоры, вынуждает их бежать прочь друг от друга. Что-то взрывалось внутри каждой из картин и убивало ее.
– Я потеряла браслет! – послышался крик.
Этот голос, мелодичный, наполненный низко звучащей медью, показался еще одним соперником среди толкотни звуков; но нет – скоро среди фонтанных струй возникла женская фигура.
– Я видела ее прежде, – сказала Фейнне, с такой простотой произнося слово «видела», что сердце Элизахара стукнуло и на миг застыло. – Ее имя Аруидвар.
– Какая она? – спросил он.
– Красивая. Странная. Как можно описать эльфийку? Она везде и нигде.
Фейнне обвела в воздухе контур, кивнула собственному наброску, точно старому приятелю, и контур наполнился красками: появились раскосые, почти черные глаза, зеленоватые волосы – как окислившаяся медь, большой рот. Затем рисунок поднялся вверх, дрожа в воздухе, как будто сохраняться в целости давалось ему огромным напряжением воли. Некоторое время он был виден среди фонтанов, а потом приблизился к женской фигуре и лопнул, точно мыльный пузырь, осыпав Аруидвар водопадов разноцветных искр.
– Элизахар! – кричала она. – Я потеряла браслет!
– Она меня знает? – удивился Элизахар.
Фейнне прижалась к нему теснее.
– Не ходите туда. Никакого браслета она не теряла. Она играет.
Аруидвар раскинула руки и бросилась в ближайший фонтан. Струи подхватили ее, поволокли вниз. С того места, где стояли Элизахар и Фейнне, видно было, как водные потоки окутывают тело эльфийки, точно полосы ткани, как связывают ее и начинают переворачивать, запутывая все больше и больше.
В тот миг, когда она должна была с силой удариться о землю, водные путы лопнули, и Аруидвар, перевернувшись в падении, легко опустилась на ноги.
Вода струилась по ее телу, волосы, одежда – все было мокрым. Лицо ее сияло.
Она протянула к обоим наблюдателям руки, и с кончиков ее пальцев полились разноцветные струи.
– Я потеряла браслет! – снова крикнула она. – Уронила в водопад.
Элизахар посмотрел на Фейнне.
– Помочь ей?
Девушка вздохнула:
– Она не уйдет, пока не получит то, для чего приходила. Она ведь Эльсион Лакар.
– Любая женщина так поступает, – засмеялся Элизахар, но Фейнне даже не улыбнулась.
– Не любая.
– Там не в браслете дело, – сказал Элизахар задумчиво. – Она потеряла нечто большее, чем браслет.
– Или вообще ничего, – добавила Фейнне.
Аруидвар отступила, подняла над головой руки, зарылась ими в струи другого фонтана. Сквозь густую пелену воды видно было только, как сверкает, точно зеркало, ее темное лицо.
Зрелище завораживало: оно было красивым и вместе с тем отталкивающим, и все же Элизахар не мог оторвать глаз.
– Я пойду, – сказал он.
И быстро шагнул навстречу Аруидвар. Фейнне заметалась на месте. Ей хотелось крикнуть ему, чтобы он остался с нею, чтобы не приближался к эльфийской деве, у которой явно на уме какая-то проказа. Среди Эльсион Лакар были такие, что преследовали влюбленных и старались разрушить их чувство. Истинная любовь неразрушима, говорили они, но попробовать стоит.
Элизахар остановился в десятке шагов от Аруидвар. Теперь он отчетливо видел ее всю: очень смуглую, гибкую, очень высокую. Ее кожа светилась, каждый изгиб ее тела переливался сиянием, а глаза, напротив, были матовыми и тусклыми.
Она засмеялась, рассматривая Элизахара в упор, отступила еще на шаг и вдруг пропала среди струй фонтана. Вода поглотила ее.
В тот же миг Элизахар увидел на дне ущелья браслет: широкий золотой ободок, массивный, украшенный десятками самоцветов. Такое украшение вызывающе смотрится на тонком смуглом запястье, оно красиво на руке царственной особы и отвратительно на жирной лапе торговца. Изобилие украшений на этой вещи требовало особенного отношения, и Элизахар вдруг хорошо понял, почему Аруидвар так огорчалась из-за своей потери.
Он осторожно начал спускаться. Сперва это удавалось ему без особого труда, но затем выступы на скале стали значительно меньше, сам отвес – куда круче, но главное – камень здесь был сырой, скользкий, пальцы едва могли держаться.
Рев фонтанных струй был внизу почти невыносим. Диссонансы избивали слух, терзали его – так, как в другом мире бил бы по обнаженной спине кнут.
Неожиданно Элизахар понял, что не может выбраться. Струи были кругом, они обступили его и сомкнулись, тесно сплетясь, как ветви терновника. Пустые пространства между фонтанами были теперь затянуты картинами.
И каждая обладала собственным звучанием, как если бы Элизахар очутился в комнате, у которой вместо стен – раскрытые двери, и каждая, в свою очередь, ведет в другую комнату, а там, в той, другой комнате, происходят какие-то бурные, шумные события.
«Может быть, здесь родина музыки, – подумал Элизахар. – В первозданной грубости, страстная, она появляется на свет в фонтанных струях, низвергающихся с неба, а дальше – расходится по сторонам. Некоторые люди в силах услышать ее и записать, а другие – только воспринимают и передают, даже не подозревая об этом».
Он почти совсем добрался до браслета и потянулся уже, чтобы поднять вещь, когда неожиданно ощутил чье-то близкое присутствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Элизахар смотрел то на девушку, то на созданное ею и вдруг с особенной остротой ощутил, насколько они с Фейнне разнятся – насколько не подходят друг другу. Он даже боялся заговаривать с ней о будущем. Так и не сказал ей о своем титуле, который, возможно, скоро унаследует – поскольку никто, даже герцог Ларренс, не собирается жить вечно.
Ему думалось: судьба дала ему несколько дней полного, ничем не омраченного счастья. Вдвоем с Фейнне, там, где их никто не найдет, никто не потревожит. И у нее появилось зрение. Все прочие мысли следовало отмести, изгнать и растоптать.
В шуме фонтанов Элизахару стало чудиться вдруг нечто противоестественное – нечто такое, чего не может быть, ни в эльфийском мире, ни в человеческом, потому что природа не в состоянии так сильно искажать самое себя. Может быть, дело в несовместимости шумящих голосов, которые угадывались за пением воды. Для людей естественно быть разобщенными, но водные струи не бывают настолько дисгармоничными.
Он обнял Фейнне, как будто искал у нее помощи посреди этого разлада вод. Она рассеянно прижалась к нему. В воздухе перед ней возникали и тотчас пропадали картины. Ей не требовалось теперь даже поднимать руку, чтобы что-то нарисовать, образы являлись сами собой, держались недолгое время и рассыпались на мириады мерцающих искр.
Создавалось ощущение, будто эти искры – живые существа, обитающие среди фонтанных струй. Та же сила, что заставляет их складываться в определенные узоры, вынуждает их бежать прочь друг от друга. Что-то взрывалось внутри каждой из картин и убивало ее.
– Я потеряла браслет! – послышался крик.
Этот голос, мелодичный, наполненный низко звучащей медью, показался еще одним соперником среди толкотни звуков; но нет – скоро среди фонтанных струй возникла женская фигура.
– Я видела ее прежде, – сказала Фейнне, с такой простотой произнося слово «видела», что сердце Элизахара стукнуло и на миг застыло. – Ее имя Аруидвар.
– Какая она? – спросил он.
– Красивая. Странная. Как можно описать эльфийку? Она везде и нигде.
Фейнне обвела в воздухе контур, кивнула собственному наброску, точно старому приятелю, и контур наполнился красками: появились раскосые, почти черные глаза, зеленоватые волосы – как окислившаяся медь, большой рот. Затем рисунок поднялся вверх, дрожа в воздухе, как будто сохраняться в целости давалось ему огромным напряжением воли. Некоторое время он был виден среди фонтанов, а потом приблизился к женской фигуре и лопнул, точно мыльный пузырь, осыпав Аруидвар водопадов разноцветных искр.
– Элизахар! – кричала она. – Я потеряла браслет!
– Она меня знает? – удивился Элизахар.
Фейнне прижалась к нему теснее.
– Не ходите туда. Никакого браслета она не теряла. Она играет.
Аруидвар раскинула руки и бросилась в ближайший фонтан. Струи подхватили ее, поволокли вниз. С того места, где стояли Элизахар и Фейнне, видно было, как водные потоки окутывают тело эльфийки, точно полосы ткани, как связывают ее и начинают переворачивать, запутывая все больше и больше.
В тот миг, когда она должна была с силой удариться о землю, водные путы лопнули, и Аруидвар, перевернувшись в падении, легко опустилась на ноги.
Вода струилась по ее телу, волосы, одежда – все было мокрым. Лицо ее сияло.
Она протянула к обоим наблюдателям руки, и с кончиков ее пальцев полились разноцветные струи.
– Я потеряла браслет! – снова крикнула она. – Уронила в водопад.
Элизахар посмотрел на Фейнне.
– Помочь ей?
Девушка вздохнула:
– Она не уйдет, пока не получит то, для чего приходила. Она ведь Эльсион Лакар.
– Любая женщина так поступает, – засмеялся Элизахар, но Фейнне даже не улыбнулась.
– Не любая.
– Там не в браслете дело, – сказал Элизахар задумчиво. – Она потеряла нечто большее, чем браслет.
– Или вообще ничего, – добавила Фейнне.
Аруидвар отступила, подняла над головой руки, зарылась ими в струи другого фонтана. Сквозь густую пелену воды видно было только, как сверкает, точно зеркало, ее темное лицо.
Зрелище завораживало: оно было красивым и вместе с тем отталкивающим, и все же Элизахар не мог оторвать глаз.
– Я пойду, – сказал он.
И быстро шагнул навстречу Аруидвар. Фейнне заметалась на месте. Ей хотелось крикнуть ему, чтобы он остался с нею, чтобы не приближался к эльфийской деве, у которой явно на уме какая-то проказа. Среди Эльсион Лакар были такие, что преследовали влюбленных и старались разрушить их чувство. Истинная любовь неразрушима, говорили они, но попробовать стоит.
Элизахар остановился в десятке шагов от Аруидвар. Теперь он отчетливо видел ее всю: очень смуглую, гибкую, очень высокую. Ее кожа светилась, каждый изгиб ее тела переливался сиянием, а глаза, напротив, были матовыми и тусклыми.
Она засмеялась, рассматривая Элизахара в упор, отступила еще на шаг и вдруг пропала среди струй фонтана. Вода поглотила ее.
В тот же миг Элизахар увидел на дне ущелья браслет: широкий золотой ободок, массивный, украшенный десятками самоцветов. Такое украшение вызывающе смотрится на тонком смуглом запястье, оно красиво на руке царственной особы и отвратительно на жирной лапе торговца. Изобилие украшений на этой вещи требовало особенного отношения, и Элизахар вдруг хорошо понял, почему Аруидвар так огорчалась из-за своей потери.
Он осторожно начал спускаться. Сперва это удавалось ему без особого труда, но затем выступы на скале стали значительно меньше, сам отвес – куда круче, но главное – камень здесь был сырой, скользкий, пальцы едва могли держаться.
Рев фонтанных струй был внизу почти невыносим. Диссонансы избивали слух, терзали его – так, как в другом мире бил бы по обнаженной спине кнут.
Неожиданно Элизахар понял, что не может выбраться. Струи были кругом, они обступили его и сомкнулись, тесно сплетясь, как ветви терновника. Пустые пространства между фонтанами были теперь затянуты картинами.
И каждая обладала собственным звучанием, как если бы Элизахар очутился в комнате, у которой вместо стен – раскрытые двери, и каждая, в свою очередь, ведет в другую комнату, а там, в той, другой комнате, происходят какие-то бурные, шумные события.
«Может быть, здесь родина музыки, – подумал Элизахар. – В первозданной грубости, страстная, она появляется на свет в фонтанных струях, низвергающихся с неба, а дальше – расходится по сторонам. Некоторые люди в силах услышать ее и записать, а другие – только воспринимают и передают, даже не подозревая об этом».
Он почти совсем добрался до браслета и потянулся уже, чтобы поднять вещь, когда неожиданно ощутил чье-то близкое присутствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119