– Дома эти потом сжечь. Вещи заберите, не надо, чтобы они пропадали. Да?
Не отвечая, мужчины бросились к кладовым. Талиессин проводил их взглядом. Облизал губы. Тотчас девочка-растрепа (когда только успела слезть с крыши?) подбежала и сунула ему в руки кувшин с холодной водой.
– Выпей, благодетель.
– Зови меня Гай, – сказал Талиессин.
– А меня – Хейта, – сказала она, как будто похвалялась.
Талиессин вернул ей кувшин и двинулся дальше по дороге. Дым пожара ел ему глаза, но Талиессин даже не моргал. Теперь он был частью этого пожара, и ничто здесь не могло устрашить его, ничто не в силах было причинить ему вред.
* * *
– Так и будешь сердиться на меня? – спросила Уида, поглядывая на Эмери сбоку.
На сей раз она приняла обличье благовоспитанной девушки; смуглая яркость ее лица и необычный разрез глаз казались всего-навсего эксцентричным способом наносить косметику. Для Уиды, по ее просьбе, Адобекк приобрел богатое дорожное платье: серое, с широкими рукавами и гладкой меховой оторочкой. Свои разбойничьи косы она убрала под плотное покрывало, также серое. Темный цвет кожи не так сильно контрастировал с серым и меньше обращал на себя внимание, как неизбежно случилось бы, будь ее покрывало, согласно обычаю, белым.
Глаза девушки поблескивали, и Эмери это не нравилось. Насколько он успел узнать Уиду, это означало, что у нее на уме какая-то каверза.
Он действительно отнюдь не был в восторге от их затеи, но мнением Эмери не интересовались, ни дядя Адобекк, ни Уида.
Когда стало известно, что Талиессин пропал, Адобекк счел необходимым отправить на поиски принца не большой отряд, а двух-трех человек, которые проделали бы весь путь незаметно и уладили бы вопрос без лишнего шума.
Первоначально предполагалось, что такими людьми будут сам Адобекк и один из его племянников, но затем вмешалась Уида.
– Я сама разыщу его, – объявила она. – Будет лучше, если мы с Талиессином встретимся случайно.
В уме Эмери вдруг зазвучала та самая одинокая нота, которая вылетала из-под пальца Уиды, когда девушка касалась клавикордов: тревожная, упрямая, обладающая множеством голосов. Он понял, что переубедить эльфийку невозможно, хуже того – она права. И со вздохом подержал ее:
Уида справится с этим делом лучше вас, дядя.
– Она не поедет одна, – всполошился Адобекк.
Он ощущал себя старой курицей, но ничего не мог поделать. С таким трудом найденная эльфийская невеста не должна сгинуть на дорогах королевства. И не важно, что станет тому причиной: злодейства врагов или ее собственное легкомыслие. Адобекку было бы спокойнее, если бы удалось запереть Уиду где-нибудь в казематах старой стены и держать там до тех пор, пока Талиессин не будет обнаружен и водворен обратно.
Однако царедворец понимал, что это невозможно. И втайне глубоко скорбел.
Разумеется, он испытывал радость оттого, что его внучатые племянники выросли, превратились в сообразительных, храбрых молодых людей, и все это произошло на глазах самого Адобекка (и не без его участия), но… Лучше бы они все-таки оставались милыми и послушными. Проклятье, он оказался не готов полностью доверять им. А еще эта Уида! Когда речь заходила о прекрасной эльфийской деве, в мыслях Адобекка рисовалось подобие его королевы: сдержанная и прекрасная, полная внутреннего света, глубокая натура, умеющая управлять людьми одной только своей женской притягательностью.
Моложе королевы – да, смуглее – да; но не такая же! Уида была некрасива, с манерами как у конюха, с громким смехом. Она вообще не обладала женской притягательностью, по мнению Адобекка. Не более чем связка жердин, на которую была похожа эльфийка.
– В ней нет музыки, – проговорился как-то раз Эмери.
Адобекк хорошо понял племянника. Именно так: нет музыки. А ведь даже у простушки Эйле имелась своя мелодия – незатейливая любовная песенка.
– И еще Уиду как-то раз чуть не повесили за конокрадство, – добавил Эмери обреченно.
На это умудренный жизнью Адобекк ответил почти так же, как некогда сама Уида:
– Ну так не повесили же, и на том спасибо.
Впервые Уида вызвала у Адобекка проблеск одобрения в тот день, когда попросила доставить ей дорожное платье и подробно описала какое.
А затем прибавила:
– Я взяла бы в спутники Эмери. Конечно, правильнее было бы выбрать Ренье, потому что он лучше знает Талиессина, но зато Эмери лучше знает меня…
И Эмери, как он ни противился, был снова оторван от любимых клавикордов, усажен на лошадь и отправлен в странствие. Понятное дело, он злился на Уиду и совершенно не скрывал этого.
– Почему ты так уверена, что мы найдем его?
– Если бы ты был лошадью, Эмери, мне было бы легче найти с тобой общий язык, – ответила она неопределенно.
– Если бы я был лошадью, я бы, пожалуй, тебя лягнул, – сказал Эмери.
– Ну нет, – уверенно молвила она, – ты бы обожал меня, не сомневайся.
Она пожелала непременно завернуть на тот постоялый двор, где Эмери нанял Кустера.
– Для чего это тебе? – Эмери даже не пытался скрыть раздражение.
– Хочу посмотреть, в какой обстановке он жил, – пояснила Уида. – Видишь ли, я намерена взять его ко двору, когда взойду на трон.
– Кустера?
– А что такого? Он мне подходит.
– Ради всего небесного, Уида! – вспылил Эмери. – Мы потеряем время.
– Оставьте, сержант. Операцией руковожу я, и… А, вот, кажется, это заведение! – обрадовалась она, завидев вывеску постоялого двора. – Давай здесь пообедаем, а?
– Мы недавно завтракали в столице, – напомнил Эмери.
– Ты не любишь трактирную еду? – она изумленно подняла брови. – Я обожаю.
– А еще существуют полба и толченый овес, – проворчал Эмери.
Уида уже направила коня к постоялому двору. Ее подол с меховой оторочкой красиво развевался, приоткрывая стройную лодыжку; сапожки из тонкой кожи облегали ноги до середины икры. Уида сидела на коне уверенно, но чуть напрягала спину, как это делают дамы, когда красуются верхом. Обычно, насколько знал Эмери, Уида ехала развалившись в седле, как в кресле. Но сейчас она изображала аристократку.
Приостановившись, Уида обернулась к Эмери через плечо, блеснула улыбкой.
– Что же ты? Вперед!
На мгновение ему предстала смуглая красавица с точеными чертами лица и зовущим взором; затем видение исчезло. Уида чинно подъехала к дверям постоялого двора. Эмери смотрел, как она капризничает, требуя, чтобы ей держали стремя, чтобы ее поддерживали за руку, чтобы ей помогли сойти с коня, войти в двери, устроиться на скамье.
– В прошлый раз, когда я здесь была, – сказала она хозяину, подбежавшему к аристократической гостье, – у вас служил прелестный юноша, такой печальный и поэтический… Он весьма мне помог.
– А, Кустер, – сказал хозяин. – К несчастью, он умер.
– О! – воскликнула Уида, прикрывая лицо ладонью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Не отвечая, мужчины бросились к кладовым. Талиессин проводил их взглядом. Облизал губы. Тотчас девочка-растрепа (когда только успела слезть с крыши?) подбежала и сунула ему в руки кувшин с холодной водой.
– Выпей, благодетель.
– Зови меня Гай, – сказал Талиессин.
– А меня – Хейта, – сказала она, как будто похвалялась.
Талиессин вернул ей кувшин и двинулся дальше по дороге. Дым пожара ел ему глаза, но Талиессин даже не моргал. Теперь он был частью этого пожара, и ничто здесь не могло устрашить его, ничто не в силах было причинить ему вред.
* * *
– Так и будешь сердиться на меня? – спросила Уида, поглядывая на Эмери сбоку.
На сей раз она приняла обличье благовоспитанной девушки; смуглая яркость ее лица и необычный разрез глаз казались всего-навсего эксцентричным способом наносить косметику. Для Уиды, по ее просьбе, Адобекк приобрел богатое дорожное платье: серое, с широкими рукавами и гладкой меховой оторочкой. Свои разбойничьи косы она убрала под плотное покрывало, также серое. Темный цвет кожи не так сильно контрастировал с серым и меньше обращал на себя внимание, как неизбежно случилось бы, будь ее покрывало, согласно обычаю, белым.
Глаза девушки поблескивали, и Эмери это не нравилось. Насколько он успел узнать Уиду, это означало, что у нее на уме какая-то каверза.
Он действительно отнюдь не был в восторге от их затеи, но мнением Эмери не интересовались, ни дядя Адобекк, ни Уида.
Когда стало известно, что Талиессин пропал, Адобекк счел необходимым отправить на поиски принца не большой отряд, а двух-трех человек, которые проделали бы весь путь незаметно и уладили бы вопрос без лишнего шума.
Первоначально предполагалось, что такими людьми будут сам Адобекк и один из его племянников, но затем вмешалась Уида.
– Я сама разыщу его, – объявила она. – Будет лучше, если мы с Талиессином встретимся случайно.
В уме Эмери вдруг зазвучала та самая одинокая нота, которая вылетала из-под пальца Уиды, когда девушка касалась клавикордов: тревожная, упрямая, обладающая множеством голосов. Он понял, что переубедить эльфийку невозможно, хуже того – она права. И со вздохом подержал ее:
Уида справится с этим делом лучше вас, дядя.
– Она не поедет одна, – всполошился Адобекк.
Он ощущал себя старой курицей, но ничего не мог поделать. С таким трудом найденная эльфийская невеста не должна сгинуть на дорогах королевства. И не важно, что станет тому причиной: злодейства врагов или ее собственное легкомыслие. Адобекку было бы спокойнее, если бы удалось запереть Уиду где-нибудь в казематах старой стены и держать там до тех пор, пока Талиессин не будет обнаружен и водворен обратно.
Однако царедворец понимал, что это невозможно. И втайне глубоко скорбел.
Разумеется, он испытывал радость оттого, что его внучатые племянники выросли, превратились в сообразительных, храбрых молодых людей, и все это произошло на глазах самого Адобекка (и не без его участия), но… Лучше бы они все-таки оставались милыми и послушными. Проклятье, он оказался не готов полностью доверять им. А еще эта Уида! Когда речь заходила о прекрасной эльфийской деве, в мыслях Адобекка рисовалось подобие его королевы: сдержанная и прекрасная, полная внутреннего света, глубокая натура, умеющая управлять людьми одной только своей женской притягательностью.
Моложе королевы – да, смуглее – да; но не такая же! Уида была некрасива, с манерами как у конюха, с громким смехом. Она вообще не обладала женской притягательностью, по мнению Адобекка. Не более чем связка жердин, на которую была похожа эльфийка.
– В ней нет музыки, – проговорился как-то раз Эмери.
Адобекк хорошо понял племянника. Именно так: нет музыки. А ведь даже у простушки Эйле имелась своя мелодия – незатейливая любовная песенка.
– И еще Уиду как-то раз чуть не повесили за конокрадство, – добавил Эмери обреченно.
На это умудренный жизнью Адобекк ответил почти так же, как некогда сама Уида:
– Ну так не повесили же, и на том спасибо.
Впервые Уида вызвала у Адобекка проблеск одобрения в тот день, когда попросила доставить ей дорожное платье и подробно описала какое.
А затем прибавила:
– Я взяла бы в спутники Эмери. Конечно, правильнее было бы выбрать Ренье, потому что он лучше знает Талиессина, но зато Эмери лучше знает меня…
И Эмери, как он ни противился, был снова оторван от любимых клавикордов, усажен на лошадь и отправлен в странствие. Понятное дело, он злился на Уиду и совершенно не скрывал этого.
– Почему ты так уверена, что мы найдем его?
– Если бы ты был лошадью, Эмери, мне было бы легче найти с тобой общий язык, – ответила она неопределенно.
– Если бы я был лошадью, я бы, пожалуй, тебя лягнул, – сказал Эмери.
– Ну нет, – уверенно молвила она, – ты бы обожал меня, не сомневайся.
Она пожелала непременно завернуть на тот постоялый двор, где Эмери нанял Кустера.
– Для чего это тебе? – Эмери даже не пытался скрыть раздражение.
– Хочу посмотреть, в какой обстановке он жил, – пояснила Уида. – Видишь ли, я намерена взять его ко двору, когда взойду на трон.
– Кустера?
– А что такого? Он мне подходит.
– Ради всего небесного, Уида! – вспылил Эмери. – Мы потеряем время.
– Оставьте, сержант. Операцией руковожу я, и… А, вот, кажется, это заведение! – обрадовалась она, завидев вывеску постоялого двора. – Давай здесь пообедаем, а?
– Мы недавно завтракали в столице, – напомнил Эмери.
– Ты не любишь трактирную еду? – она изумленно подняла брови. – Я обожаю.
– А еще существуют полба и толченый овес, – проворчал Эмери.
Уида уже направила коня к постоялому двору. Ее подол с меховой оторочкой красиво развевался, приоткрывая стройную лодыжку; сапожки из тонкой кожи облегали ноги до середины икры. Уида сидела на коне уверенно, но чуть напрягала спину, как это делают дамы, когда красуются верхом. Обычно, насколько знал Эмери, Уида ехала развалившись в седле, как в кресле. Но сейчас она изображала аристократку.
Приостановившись, Уида обернулась к Эмери через плечо, блеснула улыбкой.
– Что же ты? Вперед!
На мгновение ему предстала смуглая красавица с точеными чертами лица и зовущим взором; затем видение исчезло. Уида чинно подъехала к дверям постоялого двора. Эмери смотрел, как она капризничает, требуя, чтобы ей держали стремя, чтобы ее поддерживали за руку, чтобы ей помогли сойти с коня, войти в двери, устроиться на скамье.
– В прошлый раз, когда я здесь была, – сказала она хозяину, подбежавшему к аристократической гостье, – у вас служил прелестный юноша, такой печальный и поэтический… Он весьма мне помог.
– А, Кустер, – сказал хозяин. – К несчастью, он умер.
– О! – воскликнула Уида, прикрывая лицо ладонью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119