Эмери не мог поверить в то, что дядя Адобекк способен добровольно отказаться от всего этого.
– Уезжает в имение, – повторила стряпуха. – Нас оставляет. Меня и Фоллона. Чтобы мы служили вам.
– Ясно, – сказал Эмери. – Мы с братом жуткие люди. Есть о чем проливать слезы. Можете горевать и дальше, добрая хозяйка. Вас ждет ужасная участь.
Домнола поморгала, осознавая услышанное. Потом махнула рукой, словно отказываясь от всякой борьбы:
– Вы понимаете, что я имею в виду, молодой господин, и вам не пронять меня злыми шуточками… Мне нашего хозяина жаль, вот и все. А это чудище он с собой забирает.
Она с досадой плюнула в сторону спящего.
Эмери наклонился, рассматривая незнакомца, а после вскрикнул:
– Не тот ли это рыжий, с крашеными волосами? Где его дядя отыскал и почему привел к себе в дом?
Рыжий, с крашеными волосами, спал и даже не пошевелился: впервые за долгое время он смог уснуть спокойно, не чувствуя сквозь забытье боли в прикованной руке.
А Эмери выпрямился, покачал головой:
– Что еще затевает Адобекк?
– Не нашего с вами ума это дело, – заговорщически произнесла стряпуха. И, оставив овощи, сняла с полки кусок ветчины. – Возьмите, отнесите брату. Я для вас обоих приготовила. Несите же, пока господин Адобекк не вернулся и не забрал для своего урода.
– Спасибо тебе, Домнола, – поблагодарил Эмери. – Хоть для того, чтоб дядиному уроду не досталось, – назло съем!
С ветчиной под мышкой он начал подниматься по лестнице.
Ренье уже поправлялся: затягивалась рана, полученная на турнире, и, к удивлению молодого человека, уже не так саднило сердце при воспоминании об эльфийской королеве.
– Может быть, я бессердечный? – говорил Ренье брату, испытывая нечто вроде раскаяния. – Почему я до сих пор могу есть, пить, даже о женщинах думать опять начал?
– Потому что ты живой, – отвечал Эмери. – Потому что она для тебя стала чудесным воспоминанием. Как Эйле.
– Смерть Эйле изменила Талиессина почти до неузнаваемости, – возразил Ренье. – А ее смерть меня как будто почти и не задела…
– А тебе бы предпочтительнее прозябать остаток дней твоих с незаживающей раной в душе? – осведомился Эмери.
Ренье пожал плечами.
– Мне кажется, так было бы правильнее… – Вот и все, что он тогда сказал.
Появление брата с куском ветчины под мышкой вызвало некоторое оживление в комнате больного. Эмери приготовил закуски, разлил по стаканам вино и, дождавшись, пока Ренье набьет рот, сказал:
– Домнола утверждает, будто дядя намерен оставить столицу.
Ренье продолжал жевать.
– Вся прислуга и дом, очевидно, переходят к нам.
Никакой реакции.
– А на пороге кухни спит без задних ног тот самый рыжий, с крашеными волосами, который убил Эйле…
– Знаю, – с набитым ртом сказал Ренье.
– Откуда?
– Адобекк рассказывал.
– Что он тебе рассказывал?
– Что этот рыжий – его зовут Радихена, кстати, – может быть ему полезен. По-моему, дядя просто пожалел его. Удивительный он, наш дядя Адобекк! – продолжал Ренье задумчиво. – Когда я просил его разыскать и привезти в столицу возлюбленного Эйле, он устроил мне выволочку. Запретил даже упоминать о «пошлых любовных историях поселян» – как-то так он выразился. А сам, жалкий лицемер, принимает участие в судьбе этого парня – и хоть бы бровью повел…
– Вероятно, это потому, что Радихена может быть ему полезен, – сказал Эмери.
– Ты сам в это не веришь, – возразил брат. – Чем ему может быть полезен человек, по горло запутавшийся в чужих интригах? И для чего нашему дяде мог бы пригодиться Радихена? Дабы с его помощью публично обвинить Вейенто в организации покушения? Нет, Эмери, дядя просто увидел в нем нечто вроде возможного ученика. Адобекк, разумеется, будет это отрицать, но я-то уверен! Судя по тем крохам, которые обронила наша хищная птица, Радихена совершенно сломлен своим преступлением. Он рассматривает дядю как своего благодетеля. Следовательно, дядя может вить из него любые веревки. Чем он и займется – в замке бабушки Ронуэн, на покое.
– По-моему, мой младший брат стал циником, – задумчиво произнес Эмери, отбирая у него ветчину и мелко обкусывая ломоть с краю.
Ренье только отмахнулся.
– Ничего подобного. Кстати, почему мы пьем эту кислятину? Вылей в окно, пожалуйста. Только проследи, чтобы внизу непременно кто-нибудь шел.
Он пошарил у себя под кроватью и вытащил запечатанный узкогорлый сосуд.
– Подарок от того славного господина, которому я поддался на турнире, – пояснил Ренье. – С гигантским письмом. «…нимало не имел в намерениях Вас увечить, в чем заверяю… И подкрепляю сим дивным сосудом…» Точнее, сосудами. Я один уже выпил, пока ты занимался дворцовыми интригами и переживал за дядю Адобекка…
– У нас появился еще один друг, – заметил Эмери.
– Хоть какая-то польза от моего ранения… – Ренье вздохнул и поморщился: ему все еще было больно. – Что во дворце? Рассказывай. Умирающему интересно.
– Вейенто с супругой отбыли. Увезли с собой госпожу Даланн.
– Превосходно! – Ренье хлопнул в ладоши.
– Даже странно, что она оказалась такой злодейкой, – продолжал Эмери. – На занятиях у нее было интересно.
– Да брось ты, скука! Теоретическая эстетика… Разве можно красоту разложить по полочкам? Это все равно, что взять красивую женщину, разрезать ее на кусочки и изучать: чего же в ней такого красивого? Кишки вроде бы сизые, в желудке что-то не до конца переваренное…
– Замолчи, – попросил Эмери.
– Ладно, умолкаю. Расскажи про Аббану с Гальеном. Еще один сюрприз. Вот уж никогда бы не подумал, что они способны на подобные дела…
– Я виделся с Талиессином, – помолчав, сказал Эмери. – Точнее, я навещал Уиду. Она действительно выходит замуж. Завтра об этом будет объявлено официально.
– Она довольна?
– Не вполне…
– Почему? – насторожился Ренье.
– Потому что Талиессин ее не любит.
– Зачем же он женится?
– Она чистокровная эльфийка и к тому же беременна от него.
– Опять слухи?
– Не слухи. Я виделся с ними обоими. Я ведь только что тебе сказал! – Эмери вдруг рассердился. – По-моему, ты меня совершенно не слушаешь.
Ренье устроился удобнее на подушках.
– Да ладно тебе злиться, – миролюбиво произнес он. – Я желаю знать всю сплетню, в подробностях.
– Хорошо, вот тебе подробности… – Эмери смягчился. – Я навещал Уиду во дворце. На той половине дворца, которая принадлежала дофину. Собственно, она до сих пор ему принадлежит. Как и весь остальной дворец. Уида находилась в саду.
– Что делала?
– Просто валялась в траве, как она любит.
…Смотрела на высокие стебли и на белые цветки шиповника на фоне далекого неба, а потом вдруг увидела над собой лицо своего друга Эмери и лениво улыбнулась.
– Ложись рядом. – Она вытянула руку, приглашая его устраиваться под боком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Уезжает в имение, – повторила стряпуха. – Нас оставляет. Меня и Фоллона. Чтобы мы служили вам.
– Ясно, – сказал Эмери. – Мы с братом жуткие люди. Есть о чем проливать слезы. Можете горевать и дальше, добрая хозяйка. Вас ждет ужасная участь.
Домнола поморгала, осознавая услышанное. Потом махнула рукой, словно отказываясь от всякой борьбы:
– Вы понимаете, что я имею в виду, молодой господин, и вам не пронять меня злыми шуточками… Мне нашего хозяина жаль, вот и все. А это чудище он с собой забирает.
Она с досадой плюнула в сторону спящего.
Эмери наклонился, рассматривая незнакомца, а после вскрикнул:
– Не тот ли это рыжий, с крашеными волосами? Где его дядя отыскал и почему привел к себе в дом?
Рыжий, с крашеными волосами, спал и даже не пошевелился: впервые за долгое время он смог уснуть спокойно, не чувствуя сквозь забытье боли в прикованной руке.
А Эмери выпрямился, покачал головой:
– Что еще затевает Адобекк?
– Не нашего с вами ума это дело, – заговорщически произнесла стряпуха. И, оставив овощи, сняла с полки кусок ветчины. – Возьмите, отнесите брату. Я для вас обоих приготовила. Несите же, пока господин Адобекк не вернулся и не забрал для своего урода.
– Спасибо тебе, Домнола, – поблагодарил Эмери. – Хоть для того, чтоб дядиному уроду не досталось, – назло съем!
С ветчиной под мышкой он начал подниматься по лестнице.
Ренье уже поправлялся: затягивалась рана, полученная на турнире, и, к удивлению молодого человека, уже не так саднило сердце при воспоминании об эльфийской королеве.
– Может быть, я бессердечный? – говорил Ренье брату, испытывая нечто вроде раскаяния. – Почему я до сих пор могу есть, пить, даже о женщинах думать опять начал?
– Потому что ты живой, – отвечал Эмери. – Потому что она для тебя стала чудесным воспоминанием. Как Эйле.
– Смерть Эйле изменила Талиессина почти до неузнаваемости, – возразил Ренье. – А ее смерть меня как будто почти и не задела…
– А тебе бы предпочтительнее прозябать остаток дней твоих с незаживающей раной в душе? – осведомился Эмери.
Ренье пожал плечами.
– Мне кажется, так было бы правильнее… – Вот и все, что он тогда сказал.
Появление брата с куском ветчины под мышкой вызвало некоторое оживление в комнате больного. Эмери приготовил закуски, разлил по стаканам вино и, дождавшись, пока Ренье набьет рот, сказал:
– Домнола утверждает, будто дядя намерен оставить столицу.
Ренье продолжал жевать.
– Вся прислуга и дом, очевидно, переходят к нам.
Никакой реакции.
– А на пороге кухни спит без задних ног тот самый рыжий, с крашеными волосами, который убил Эйле…
– Знаю, – с набитым ртом сказал Ренье.
– Откуда?
– Адобекк рассказывал.
– Что он тебе рассказывал?
– Что этот рыжий – его зовут Радихена, кстати, – может быть ему полезен. По-моему, дядя просто пожалел его. Удивительный он, наш дядя Адобекк! – продолжал Ренье задумчиво. – Когда я просил его разыскать и привезти в столицу возлюбленного Эйле, он устроил мне выволочку. Запретил даже упоминать о «пошлых любовных историях поселян» – как-то так он выразился. А сам, жалкий лицемер, принимает участие в судьбе этого парня – и хоть бы бровью повел…
– Вероятно, это потому, что Радихена может быть ему полезен, – сказал Эмери.
– Ты сам в это не веришь, – возразил брат. – Чем ему может быть полезен человек, по горло запутавшийся в чужих интригах? И для чего нашему дяде мог бы пригодиться Радихена? Дабы с его помощью публично обвинить Вейенто в организации покушения? Нет, Эмери, дядя просто увидел в нем нечто вроде возможного ученика. Адобекк, разумеется, будет это отрицать, но я-то уверен! Судя по тем крохам, которые обронила наша хищная птица, Радихена совершенно сломлен своим преступлением. Он рассматривает дядю как своего благодетеля. Следовательно, дядя может вить из него любые веревки. Чем он и займется – в замке бабушки Ронуэн, на покое.
– По-моему, мой младший брат стал циником, – задумчиво произнес Эмери, отбирая у него ветчину и мелко обкусывая ломоть с краю.
Ренье только отмахнулся.
– Ничего подобного. Кстати, почему мы пьем эту кислятину? Вылей в окно, пожалуйста. Только проследи, чтобы внизу непременно кто-нибудь шел.
Он пошарил у себя под кроватью и вытащил запечатанный узкогорлый сосуд.
– Подарок от того славного господина, которому я поддался на турнире, – пояснил Ренье. – С гигантским письмом. «…нимало не имел в намерениях Вас увечить, в чем заверяю… И подкрепляю сим дивным сосудом…» Точнее, сосудами. Я один уже выпил, пока ты занимался дворцовыми интригами и переживал за дядю Адобекка…
– У нас появился еще один друг, – заметил Эмери.
– Хоть какая-то польза от моего ранения… – Ренье вздохнул и поморщился: ему все еще было больно. – Что во дворце? Рассказывай. Умирающему интересно.
– Вейенто с супругой отбыли. Увезли с собой госпожу Даланн.
– Превосходно! – Ренье хлопнул в ладоши.
– Даже странно, что она оказалась такой злодейкой, – продолжал Эмери. – На занятиях у нее было интересно.
– Да брось ты, скука! Теоретическая эстетика… Разве можно красоту разложить по полочкам? Это все равно, что взять красивую женщину, разрезать ее на кусочки и изучать: чего же в ней такого красивого? Кишки вроде бы сизые, в желудке что-то не до конца переваренное…
– Замолчи, – попросил Эмери.
– Ладно, умолкаю. Расскажи про Аббану с Гальеном. Еще один сюрприз. Вот уж никогда бы не подумал, что они способны на подобные дела…
– Я виделся с Талиессином, – помолчав, сказал Эмери. – Точнее, я навещал Уиду. Она действительно выходит замуж. Завтра об этом будет объявлено официально.
– Она довольна?
– Не вполне…
– Почему? – насторожился Ренье.
– Потому что Талиессин ее не любит.
– Зачем же он женится?
– Она чистокровная эльфийка и к тому же беременна от него.
– Опять слухи?
– Не слухи. Я виделся с ними обоими. Я ведь только что тебе сказал! – Эмери вдруг рассердился. – По-моему, ты меня совершенно не слушаешь.
Ренье устроился удобнее на подушках.
– Да ладно тебе злиться, – миролюбиво произнес он. – Я желаю знать всю сплетню, в подробностях.
– Хорошо, вот тебе подробности… – Эмери смягчился. – Я навещал Уиду во дворце. На той половине дворца, которая принадлежала дофину. Собственно, она до сих пор ему принадлежит. Как и весь остальной дворец. Уида находилась в саду.
– Что делала?
– Просто валялась в траве, как она любит.
…Смотрела на высокие стебли и на белые цветки шиповника на фоне далекого неба, а потом вдруг увидела над собой лицо своего друга Эмери и лениво улыбнулась.
– Ложись рядом. – Она вытянула руку, приглашая его устраиваться под боком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119