Вейенто наблюдал за ней с досадой.
Королева рассеянно повернулась к Талиессину, явно намереваясь попросить у него кувшин. Она даже протянула руку – и вдруг вздрогнула всем телом. Схватилась за шест, к которому крепился балдахин. Бархатный навес сильно затрясся, тяжелые золотые кисти принялись болтаться из стороны в сторону.
Талиессин выронил кувшин, бросился к матери и успел подхватить ее, когда она начала падать.
Увлеченный своими раздумьями об Эльсион Лакар и об ущербности своей супруги, Вейенто не сразу заметил произошедшее. Он обернулся к августейшей кузине только в тот момент, когда совсем близко послышался шум.
Сын и мать – оба молчали. Талиессин держал ее на руках почти без усилий и с каждым мгновением ощущал, как она делается все более тяжелой. Очень медленно он опустился вместе с ней на землю. Она не отрываясь смотрела на него, не моргая, не шевелясь. Потом ее взор начал мутнеть.
Безмолвная, неподвижная, королева умирала – как будто уходила в тайну. Талиессин боялся отвести от нее взгляд: ему казалось, что, пока он смотрит, она будет оставаться с ним. Но вот он моргнул, а когда снова поднял веки, было уже поздно: она ушла.
Ему почудилось, будто на миг она исчезла совершенно – рассыпалась дрожащим прахом, – но затем иллюзия развеялась: телесная оболочка королевы по-прежнему покоилась у него на коленях. Тень накрыла лицо эльфийской дамы; закончилась ее ослепительная, тревожащая юность – она предстала воплощением совершенного покоя.
Талиессин коснулся ее волос, шеи и нащупал за ухом маленькую стрелу. Он осторожно потянул за оперение ногтями. Стрелка вышла легко, вновь готовая разить и жалить.
Талиессин поднял глаза и заметил герцога Вейенто. Грубое лицо герцога дрожало, каждая его черта, всегда такая определенная, резко и лаконично очерченная, тряслась и расплывалась: растянулись в плаче ноздри, расползлись губы, задергались, не зная, как им остановиться, брови, глаза размыло слезами.
Спустя миг Талиессин понял: лицо герцога исказило не горе – это был ужас.
Мгновение назад Вейенто думал об эльфийском волшебстве. Он повернулся – и увидел мертвую Эльсион Лакар. И понял, что не готов это увидеть. И никогда не будет готов к такому. Эльсион Лакар, существа Древней Крови, содержали в себе преизобилие жизни, и это преизобилие выплескивалось во внешний мир проявлениями, которые люди считали волшебством.
Смерть не была для Эльсион Лакар чем-то естественным, как была она привычным и обычным делом для людей. Смерть всегда приходила к ним в самых безобразных своих обличьях; она подкрадывалась к ним, как предатель, она ждала их в тумане, как чудовище из лабиринта, убитое королем Гионом.
Талиессин молча вертел в пальцах стрелу, убившую его мать. Вейенто водил глазами, пытаясь охватить всю картину в целом, – Талиессин, королева, наполовину сорванный балдахин, мерно болтающаяся золотая кисть, которая вот-вот стукнет Талиессина в середину лба… Но в фокусе неизменно оставалась эта стрелка.
Вейенто знал, у кого могла быть такая стрела. Подобным оружием обычно пользуются кочевники. Не всегда. Только в особых случаях. И герцог Вейенто уже догадывался, что случилось и почему. Более того, он уже принял решение.
И в тот миг, когда Вейенто принял решение, он ощутил внутри себя некий толчок. Как будто с момента смерти королевы время остановилось и только теперь соизволило двинуться дальше.
Вейенто обтер лицо ладонью и почувствовал, что ему невыносимо жарко.
По рядам придворных пробежала суета: вполголоса передавали ужасное известие. Вдруг громко зарыдала женщина, другая начала ее утешать; та вырвалась, бросилась бежать, зачем-то срывая с себя на бегу украшения и бросая их в пыль.
Толпа подалась вперед, солдаты с трудом сдерживали натиск простонародья, которое доселе мирно и весело глазело на скачки.
В единое мгновение все переменилось. Солнечный жар сгустился, стало тяжело дышать. Люди, задыхаясь, кричали, чтобы их пропустили к городу. Еще минута – и строй сломался. Крестьяне с их телегами, купцы, лошади, мулы, путешественники в экипажах – все это хлынуло на дорогу и смешалось с придворными.
Но сквозь общую сумятицу и шум Талиессин вдруг различил пронзительный вопль Генувейфы:
– Вот она!
Толпа на миг раздалась, и принц увидел, как девушка – сумасшедшая гробовщица из Коммарши, с которой так ласково обошлась королева, – запрыгнула на плечи к рослой особе, девице-капитану из армии Ларренса. Талиессину не положено было знать эту девицу, но Гай был с ней знаком. Они встречались накануне битвы с кочевниками и даже разговаривали. Он вспомнил ее имя – Аббана. Тогда она убила пленницу – «освободила от страданий». Она из тех, кто присваивает себе право решать чужие судьбы. Аббана – так ее зовут.
Картина была настолько странной даже для происходящего сейчас на дороге, что обращала на себя всеобщее внимание. Генувейфа, черная косматая тень, размахивала левой рукой, а правой вцепилась в светлые волосы Аббаны. Ее противница, крепкая, мужеподобная особа, отчаянно ругаясь, пыталась скинуть с себя этого демона, но тщетно.
Гальен, подбежав, бросился на помощь подруге и схватил Генувейфу за ногу. Та принялась брыкаться. И все это время гробовщица завывала на все лады, призывала помощь и изрыгала проклятия.
Талиессин встретился взглядом с Вейенто.
– Побудьте с ней, – сказал он, передавая ему тело матери.
Он вскочил и побежал туда, где разгоралась потасовка. Поравнявшись с дамами – победительницей скачек и прекрасной герцогиней, – Талиессин на ходу бросил Уиде:
– Идем со мной.
И, оставив Ибор в одиночестве – держать лошадь, остаток пути они продолжили вместе. Им пришлось расталкивать людей – зевак, любителей помахать кулаками, любопытствующих, сочувствующих. Все сословия смешались, никто не обращал на это внимания. Творилось нечто невероятное. Талиессин ловил счастливые взгляды: эти люди считали, что им ужасно повезло, коль скоро они очутились в гуще столь захватывающего события.
Уида ни о чем не спрашивала. Проталкивалась сквозь толпу, стараясь держаться рядом с Талиессином. Пару раз она пускала в ход кулаки. Один недовольный купчишка схватил ее за плечо и попытался оттолкнуть в сторону. Талиессин, обернувшись, резким тычком в лоб, между глаз, отбросил его; затем взял эльфийку за руку и потащил за собой.
Они успели вовремя: Гальен уже сбросил Генувейфу на землю и придавил ее к дороге, встав обоими коленями ей на плечи. Генувейфа продолжала вырываться, но даже ее неиссякаемые силы были на исходе. Вся в пыли, с расквашенным носом, она хрипло дышала, водя головой из стороны в сторону. Аббана, освобожденная от «наездницы», стояла рядом с маленькой трубкой в одной руке и отравленной стрелкой – в другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Королева рассеянно повернулась к Талиессину, явно намереваясь попросить у него кувшин. Она даже протянула руку – и вдруг вздрогнула всем телом. Схватилась за шест, к которому крепился балдахин. Бархатный навес сильно затрясся, тяжелые золотые кисти принялись болтаться из стороны в сторону.
Талиессин выронил кувшин, бросился к матери и успел подхватить ее, когда она начала падать.
Увлеченный своими раздумьями об Эльсион Лакар и об ущербности своей супруги, Вейенто не сразу заметил произошедшее. Он обернулся к августейшей кузине только в тот момент, когда совсем близко послышался шум.
Сын и мать – оба молчали. Талиессин держал ее на руках почти без усилий и с каждым мгновением ощущал, как она делается все более тяжелой. Очень медленно он опустился вместе с ней на землю. Она не отрываясь смотрела на него, не моргая, не шевелясь. Потом ее взор начал мутнеть.
Безмолвная, неподвижная, королева умирала – как будто уходила в тайну. Талиессин боялся отвести от нее взгляд: ему казалось, что, пока он смотрит, она будет оставаться с ним. Но вот он моргнул, а когда снова поднял веки, было уже поздно: она ушла.
Ему почудилось, будто на миг она исчезла совершенно – рассыпалась дрожащим прахом, – но затем иллюзия развеялась: телесная оболочка королевы по-прежнему покоилась у него на коленях. Тень накрыла лицо эльфийской дамы; закончилась ее ослепительная, тревожащая юность – она предстала воплощением совершенного покоя.
Талиессин коснулся ее волос, шеи и нащупал за ухом маленькую стрелу. Он осторожно потянул за оперение ногтями. Стрелка вышла легко, вновь готовая разить и жалить.
Талиессин поднял глаза и заметил герцога Вейенто. Грубое лицо герцога дрожало, каждая его черта, всегда такая определенная, резко и лаконично очерченная, тряслась и расплывалась: растянулись в плаче ноздри, расползлись губы, задергались, не зная, как им остановиться, брови, глаза размыло слезами.
Спустя миг Талиессин понял: лицо герцога исказило не горе – это был ужас.
Мгновение назад Вейенто думал об эльфийском волшебстве. Он повернулся – и увидел мертвую Эльсион Лакар. И понял, что не готов это увидеть. И никогда не будет готов к такому. Эльсион Лакар, существа Древней Крови, содержали в себе преизобилие жизни, и это преизобилие выплескивалось во внешний мир проявлениями, которые люди считали волшебством.
Смерть не была для Эльсион Лакар чем-то естественным, как была она привычным и обычным делом для людей. Смерть всегда приходила к ним в самых безобразных своих обличьях; она подкрадывалась к ним, как предатель, она ждала их в тумане, как чудовище из лабиринта, убитое королем Гионом.
Талиессин молча вертел в пальцах стрелу, убившую его мать. Вейенто водил глазами, пытаясь охватить всю картину в целом, – Талиессин, королева, наполовину сорванный балдахин, мерно болтающаяся золотая кисть, которая вот-вот стукнет Талиессина в середину лба… Но в фокусе неизменно оставалась эта стрелка.
Вейенто знал, у кого могла быть такая стрела. Подобным оружием обычно пользуются кочевники. Не всегда. Только в особых случаях. И герцог Вейенто уже догадывался, что случилось и почему. Более того, он уже принял решение.
И в тот миг, когда Вейенто принял решение, он ощутил внутри себя некий толчок. Как будто с момента смерти королевы время остановилось и только теперь соизволило двинуться дальше.
Вейенто обтер лицо ладонью и почувствовал, что ему невыносимо жарко.
По рядам придворных пробежала суета: вполголоса передавали ужасное известие. Вдруг громко зарыдала женщина, другая начала ее утешать; та вырвалась, бросилась бежать, зачем-то срывая с себя на бегу украшения и бросая их в пыль.
Толпа подалась вперед, солдаты с трудом сдерживали натиск простонародья, которое доселе мирно и весело глазело на скачки.
В единое мгновение все переменилось. Солнечный жар сгустился, стало тяжело дышать. Люди, задыхаясь, кричали, чтобы их пропустили к городу. Еще минута – и строй сломался. Крестьяне с их телегами, купцы, лошади, мулы, путешественники в экипажах – все это хлынуло на дорогу и смешалось с придворными.
Но сквозь общую сумятицу и шум Талиессин вдруг различил пронзительный вопль Генувейфы:
– Вот она!
Толпа на миг раздалась, и принц увидел, как девушка – сумасшедшая гробовщица из Коммарши, с которой так ласково обошлась королева, – запрыгнула на плечи к рослой особе, девице-капитану из армии Ларренса. Талиессину не положено было знать эту девицу, но Гай был с ней знаком. Они встречались накануне битвы с кочевниками и даже разговаривали. Он вспомнил ее имя – Аббана. Тогда она убила пленницу – «освободила от страданий». Она из тех, кто присваивает себе право решать чужие судьбы. Аббана – так ее зовут.
Картина была настолько странной даже для происходящего сейчас на дороге, что обращала на себя всеобщее внимание. Генувейфа, черная косматая тень, размахивала левой рукой, а правой вцепилась в светлые волосы Аббаны. Ее противница, крепкая, мужеподобная особа, отчаянно ругаясь, пыталась скинуть с себя этого демона, но тщетно.
Гальен, подбежав, бросился на помощь подруге и схватил Генувейфу за ногу. Та принялась брыкаться. И все это время гробовщица завывала на все лады, призывала помощь и изрыгала проклятия.
Талиессин встретился взглядом с Вейенто.
– Побудьте с ней, – сказал он, передавая ему тело матери.
Он вскочил и побежал туда, где разгоралась потасовка. Поравнявшись с дамами – победительницей скачек и прекрасной герцогиней, – Талиессин на ходу бросил Уиде:
– Идем со мной.
И, оставив Ибор в одиночестве – держать лошадь, остаток пути они продолжили вместе. Им пришлось расталкивать людей – зевак, любителей помахать кулаками, любопытствующих, сочувствующих. Все сословия смешались, никто не обращал на это внимания. Творилось нечто невероятное. Талиессин ловил счастливые взгляды: эти люди считали, что им ужасно повезло, коль скоро они очутились в гуще столь захватывающего события.
Уида ни о чем не спрашивала. Проталкивалась сквозь толпу, стараясь держаться рядом с Талиессином. Пару раз она пускала в ход кулаки. Один недовольный купчишка схватил ее за плечо и попытался оттолкнуть в сторону. Талиессин, обернувшись, резким тычком в лоб, между глаз, отбросил его; затем взял эльфийку за руку и потащил за собой.
Они успели вовремя: Гальен уже сбросил Генувейфу на землю и придавил ее к дороге, встав обоими коленями ей на плечи. Генувейфа продолжала вырываться, но даже ее неиссякаемые силы были на исходе. Вся в пыли, с расквашенным носом, она хрипло дышала, водя головой из стороны в сторону. Аббана, освобожденная от «наездницы», стояла рядом с маленькой трубкой в одной руке и отравленной стрелкой – в другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119