Лебовера с затаенным злорадством подумал о том, что упрямому владельцу десяти мясных лавок сейчас ничего не видно, коль скоро он наблюдает за спектаклем из окна своего дома. Но тут же отогнал эту мысль как постороннюю: ему показалось, что Софир плохо держится на канате. Неуверенно двигается, танцует без вдохновения. «Проклятый дурак, – подумал Лебовера и тут же адресовал ему жгучую молитву: – Будь лучше, мой мальчик, будь лучше!»
Софир, как будто услышав этот безмолвный призыв, ловко встал на руки и завел колени назад, затем поднялся на ноги, расставил руки в стороны и снова двинулся навстречу Ингалоре.
«Уже хорошо, – мысленно заклинал Лебовера. – Очень хорошо… Но ты можешь лучше…»
Лучи фонарей метались по площади, воздух наполнился хаосом света. В этом смятении на площади танцевали девочки – новички в труппе Лебоверы. От них многого не требовалось: несколько изящных па, а затем – трогательное падение, острые локотки закрывают опущенную голову, вся фигурка выражает ужас. Падение звезд.
И когда последняя девочка застыла, фонари разом погасли. Настала вечная ночь. В этой ночи вспыхнул факел, за ним – второй; в их багровом пламени все опаснее танцевали две луны, Ассэ и Стексэ, все более жестким становилось их взаимодействие, и в какой-то миг зрителям стало казаться, что танцовщики на канатах, протянутых над площадью, по-настоящему ненавидят друг друга, что это уже не танец, а едва прикрытое изяществом движений стремление уничтожить друг друга. Убить по-настоящему. Размозжить о камни.
И когда нога Ингалоры сорвалась с каната и казалось, что девушка вот-вот упадет на мостовую, по толпе протянулся долгий стон. Софир подбежал, торжествуя над соперницей, он занес ногу над ее головой, как бы намереваясь столкнуть ее, но она ухватилась рукой за его лодыжку. На миг оба зависли над бездной, а затем сплелись в объятии и замерли.
Канат начал опускаться, и чем ниже находились оба танцовщика, тем яснее видели зрители, что они глядят друг на друга сияющими глазами и улыбаются. Коснувшись носками мостовой, Софир легко поцеловал Ингалору в висок и убежал, а она, помедлив мгновение, пробежала между «упавшими звездами» и тоже скрылась.
Окруженные танцующими девочками, заговорили оба рыцаря.
Рыцарь Ночи сказал:
– Две луны – одна кровь.
А рыцарь Солнца отозвался:
– Они могут прятаться за тучами, но друг от друга им не скрыться. Через четырнадцать лет они сойдутся опять.
Их голоса утонули в громе клавикордов.
– Лично мне нравятся звездочки, – высказался торговец мясом. И выбросил из окна целую охапку заранее купленных цветов с криком: – Звезды!
Сминая лепестки и наполняя воздух резким запахом роз и резеды, девочки кружились в простеньком танце.
* * *
Уида смеялась, когда ей показали ребенка. Окна комнаты были плотно занавешены полотном, но свет на площади горел так ярко, что на фоне оконного проема Уида отчетливо видела кусок нарисованной скалы. Гром клавикордов разливался по ее комнате. Ей предлагали найти более спокойное помещение для родов, но эльфийка отказалась:
– Я не боюсь шума, и последнее, что может мне помешать, – это праздник. Сегодня хороший день, чтобы родить наследника…
Она рассталась с Талиессином накануне. Беременность Уиды почти не бросалась в глаза: она всегда носила просторные одежды, только теперь перестала туго подпоясываться. Талиессин оглядел жену беглым взглядом. Он казался озабоченным, однако вовсе не предстоящими ей родами, а задуманным праздником, к которому к тому же он приурочил казнь двоих мятежников.
– Вы боитесь, мой господин, – сказала Уида.
Он резко дернул головой.
– Чего же я, по-вашему, боюсь, любезная жена?
– Того, что алтарь не примет вашу кровь без крови вашей матери, – сказала Уида невозмутимо.
Талиессин потемнел.
– Да, – не стал отпираться он. – Боюсь. Но у меня нет выбора. Разве что…
– Я могла бы дать вам пузырек своей собственной крови, – задумчиво проговорила Уида. – Лебовера предлагал мне такой хитрый трюк. Вполне достойно артиста! Кстати, превосходный человек – этот Лебовера. Когда-нибудь я попрошусь выступать у него в труппе. Я ведь не королева, мне можно выступить в труппе?
– Да, – сказал Талиессин.
Он отвел глаза, и Уида поняла, что мысль подменить кровь тоже приходила ему в голову. Она положила руку ему на висок и прошептала:
– Вашу кровь примет алтарь.
Он стряхнул ее пальцы и сказал отчужденно:
– Так или иначе, сегодня в полночь все решится.
И ушел.
Уида улыбнулась. Она не ошиблась в своих ощущениях: схватки повторились.
Дом, где она решила родить Талиессину эльфийского наследника, некогда принадлежал Эйле. В комнатах на верхнем этаже, где окна стояли свободными, не закрытыми полотном, находилась нянька Талиессинова первенца, Горэм. Держа на руках мальчика, она стояла у окна и смотрела на пьесу. Ее муж, выполнявший большую часть работы по дому, не считая стряпни, ушел смотреть на казнь.
Горэм, бездетная немолодая особа, обладала большим опытом. Она вырастила восемь знатных детей, работая в разных семействах. Когда Талиессин нанял ее, чтобы она ухаживала за отпрыском наследниковой любовницы, она сразу поняла: вот ее последнее пристанище. Поставив на ноги такого ребенка, она больше не посмеет наниматься на работу к кому-либо другому.
После смерти Эйле Талиессин исчез, но за дом было заплачено до конца года, и Горэм не решилась бросить работу. Королева не выказывала ни малейшего интереса к ребенку своего сына, рожденному какой-то белошвейкой. Во всяком случае, внешне этот интерес никак не проявлялся. Горэм было жаль мальчика, такого хорошенького и здорового, да только никому не нужного.
Про себя она решила забрать маленького Гайфье себе, если отец его так и пропадет неизвестно где и не заявит на младенца своих прав.
Но Талиессин вернулся и почти сразу же ввалился в дом, который нанимал для Эйле. Он возобновил контракт, заплатил еще за три года вперед, а затем поднялся в светлую детскую и потребовал, чтобы ему продемонстрировали сына.
Гайфье за это время сильно вырос. Талиессин с интересом понаблюдал, как младенец проделывает свои нехитрые трюки вроде попыток приподняться и встать на ножки, хватаясь за опору. Потом похвалил Горэм, подарил ей коралловые бусы и сказал, что наведается через пару дней.
Однако он исчез и пришел лишь долгое время спустя. И не один, а с женщиной. С темнокожей зеленоглазой женщиной, которая неуловимо напоминала ее величество правящую королеву.
Талиессин показал ее Горэм так, словно она была бессловесным созданием, и сказал:
– Вот моя жена, и она должна родить. Следи за ней хорошенько. Ты все понимаешь, Горэм? Моя жена должна родить хорошенького, здорового ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Софир, как будто услышав этот безмолвный призыв, ловко встал на руки и завел колени назад, затем поднялся на ноги, расставил руки в стороны и снова двинулся навстречу Ингалоре.
«Уже хорошо, – мысленно заклинал Лебовера. – Очень хорошо… Но ты можешь лучше…»
Лучи фонарей метались по площади, воздух наполнился хаосом света. В этом смятении на площади танцевали девочки – новички в труппе Лебоверы. От них многого не требовалось: несколько изящных па, а затем – трогательное падение, острые локотки закрывают опущенную голову, вся фигурка выражает ужас. Падение звезд.
И когда последняя девочка застыла, фонари разом погасли. Настала вечная ночь. В этой ночи вспыхнул факел, за ним – второй; в их багровом пламени все опаснее танцевали две луны, Ассэ и Стексэ, все более жестким становилось их взаимодействие, и в какой-то миг зрителям стало казаться, что танцовщики на канатах, протянутых над площадью, по-настоящему ненавидят друг друга, что это уже не танец, а едва прикрытое изяществом движений стремление уничтожить друг друга. Убить по-настоящему. Размозжить о камни.
И когда нога Ингалоры сорвалась с каната и казалось, что девушка вот-вот упадет на мостовую, по толпе протянулся долгий стон. Софир подбежал, торжествуя над соперницей, он занес ногу над ее головой, как бы намереваясь столкнуть ее, но она ухватилась рукой за его лодыжку. На миг оба зависли над бездной, а затем сплелись в объятии и замерли.
Канат начал опускаться, и чем ниже находились оба танцовщика, тем яснее видели зрители, что они глядят друг на друга сияющими глазами и улыбаются. Коснувшись носками мостовой, Софир легко поцеловал Ингалору в висок и убежал, а она, помедлив мгновение, пробежала между «упавшими звездами» и тоже скрылась.
Окруженные танцующими девочками, заговорили оба рыцаря.
Рыцарь Ночи сказал:
– Две луны – одна кровь.
А рыцарь Солнца отозвался:
– Они могут прятаться за тучами, но друг от друга им не скрыться. Через четырнадцать лет они сойдутся опять.
Их голоса утонули в громе клавикордов.
– Лично мне нравятся звездочки, – высказался торговец мясом. И выбросил из окна целую охапку заранее купленных цветов с криком: – Звезды!
Сминая лепестки и наполняя воздух резким запахом роз и резеды, девочки кружились в простеньком танце.
* * *
Уида смеялась, когда ей показали ребенка. Окна комнаты были плотно занавешены полотном, но свет на площади горел так ярко, что на фоне оконного проема Уида отчетливо видела кусок нарисованной скалы. Гром клавикордов разливался по ее комнате. Ей предлагали найти более спокойное помещение для родов, но эльфийка отказалась:
– Я не боюсь шума, и последнее, что может мне помешать, – это праздник. Сегодня хороший день, чтобы родить наследника…
Она рассталась с Талиессином накануне. Беременность Уиды почти не бросалась в глаза: она всегда носила просторные одежды, только теперь перестала туго подпоясываться. Талиессин оглядел жену беглым взглядом. Он казался озабоченным, однако вовсе не предстоящими ей родами, а задуманным праздником, к которому к тому же он приурочил казнь двоих мятежников.
– Вы боитесь, мой господин, – сказала Уида.
Он резко дернул головой.
– Чего же я, по-вашему, боюсь, любезная жена?
– Того, что алтарь не примет вашу кровь без крови вашей матери, – сказала Уида невозмутимо.
Талиессин потемнел.
– Да, – не стал отпираться он. – Боюсь. Но у меня нет выбора. Разве что…
– Я могла бы дать вам пузырек своей собственной крови, – задумчиво проговорила Уида. – Лебовера предлагал мне такой хитрый трюк. Вполне достойно артиста! Кстати, превосходный человек – этот Лебовера. Когда-нибудь я попрошусь выступать у него в труппе. Я ведь не королева, мне можно выступить в труппе?
– Да, – сказал Талиессин.
Он отвел глаза, и Уида поняла, что мысль подменить кровь тоже приходила ему в голову. Она положила руку ему на висок и прошептала:
– Вашу кровь примет алтарь.
Он стряхнул ее пальцы и сказал отчужденно:
– Так или иначе, сегодня в полночь все решится.
И ушел.
Уида улыбнулась. Она не ошиблась в своих ощущениях: схватки повторились.
Дом, где она решила родить Талиессину эльфийского наследника, некогда принадлежал Эйле. В комнатах на верхнем этаже, где окна стояли свободными, не закрытыми полотном, находилась нянька Талиессинова первенца, Горэм. Держа на руках мальчика, она стояла у окна и смотрела на пьесу. Ее муж, выполнявший большую часть работы по дому, не считая стряпни, ушел смотреть на казнь.
Горэм, бездетная немолодая особа, обладала большим опытом. Она вырастила восемь знатных детей, работая в разных семействах. Когда Талиессин нанял ее, чтобы она ухаживала за отпрыском наследниковой любовницы, она сразу поняла: вот ее последнее пристанище. Поставив на ноги такого ребенка, она больше не посмеет наниматься на работу к кому-либо другому.
После смерти Эйле Талиессин исчез, но за дом было заплачено до конца года, и Горэм не решилась бросить работу. Королева не выказывала ни малейшего интереса к ребенку своего сына, рожденному какой-то белошвейкой. Во всяком случае, внешне этот интерес никак не проявлялся. Горэм было жаль мальчика, такого хорошенького и здорового, да только никому не нужного.
Про себя она решила забрать маленького Гайфье себе, если отец его так и пропадет неизвестно где и не заявит на младенца своих прав.
Но Талиессин вернулся и почти сразу же ввалился в дом, который нанимал для Эйле. Он возобновил контракт, заплатил еще за три года вперед, а затем поднялся в светлую детскую и потребовал, чтобы ему продемонстрировали сына.
Гайфье за это время сильно вырос. Талиессин с интересом понаблюдал, как младенец проделывает свои нехитрые трюки вроде попыток приподняться и встать на ножки, хватаясь за опору. Потом похвалил Горэм, подарил ей коралловые бусы и сказал, что наведается через пару дней.
Однако он исчез и пришел лишь долгое время спустя. И не один, а с женщиной. С темнокожей зеленоглазой женщиной, которая неуловимо напоминала ее величество правящую королеву.
Талиессин показал ее Горэм так, словно она была бессловесным созданием, и сказал:
– Вот моя жена, и она должна родить. Следи за ней хорошенько. Ты все понимаешь, Горэм? Моя жена должна родить хорошенького, здорового ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119