Не успел газик подъехать, как оттуда выскочил синий трактор — на такой скорости, что не избежать бы столкновения, если бы в какую-то долю секунды Йоханнес не успел среагировать и затормозить, так что Ра ударился лбом в ветровое стекло.
Из кабины трактора выглянул усатый парень. Происшествие никак не отразилось на его лице.
Йоханнес сердито выпрыгнул из машины. Между выехавшим наперерез трактором и газиком оставалась самая малость.
Агроном быстро обошел вокруг прицепа, вернулся к кабине.
— Вы назад-то глядите?
— А чего я там забыл?
— Да зерно же сыплется!
— Ну и что? Зерна, что ли, не хватает?
У Йоханнеса задергался край глаза. Ра видел, чего ему стоило сдержаться.
— Это же ваше зерно, а вы рассыпаете! Народное добро разбазариваете!
Тракторист молчал, глупо уставившись на Йоханнеса. По крайней мере не осмеливался пока перечить.
— Гоните трактор к мастерской!
— Зачем это? Я только оттуда.
— С этой минуты пешком придется ходить. К шефам пойдете камни убирать.
— Камни убирать не пойду.
— Тогда расчет. Кончился испытательный срок. Так нельзя работать. Лучше уж вовсе не работать.
— А я не трактористом сюда пришел, я шофером хотел.
— А шофером и подавно.
Агроном повернулся, сел в газик, резко захлопнул дверцу. Посидел молча, положив руки с набухшими жилами на руль. Пальцы у него были не длинные, но и не куцые. Он пристально наблюдал, как тракторист включил зажигание, дал газ и синяя машина, выпустив из трубы струю черного дыма, тронулась с места. Трактор вывернул на шоссе, вслед за ним послушно повернулись колеса прицепа. Теперь и Ра увидел, как из прицепа стекает на асфальт непрерывная струйка зерна.
— Ну, теперь вы своими глазами видели этого Тяхепыльда,— тихо сказал Йоханнес.— Все они такие, кто на окладе... Такому ничего не дорого, ничего святого нет. Земля всякий час требует заботы, любви, в буквальном смысле слова. А если земля не своя, не святая, нет и любви, тут простая закономерность. Что тут мудрить, руками разводить, отчего, мол, такое творится... Любви не хватает, как везде почти в жизни... И не только в сельском хозяйстве! О чем угодно говорят, а о главном — ни звука! Я еще не видывал, чтобы кто-то перевоспитался. Парторг говорит: дадим ему поначалу работу полегче. А где и что у нас сегодня полегче? — Йоханнес включил зажигание.— Не бывает такой работы вообще.
— Хоть бы он из кабины вылез, посмотрел, в чем дело...
— Вон вы чего захотели! Как же, вылезет такой!
Когда хутор с живой оградой из елей остался далеко позади, агроном сказал, уже более спокойно:
— Поехали лучше сон-траву посмотрим. Там у дороги
будет... Я остановлюсь другой раз, поброжу по лесу несколько минут, душу отведу. Хорошо, директор не вмешивается. Все, что растениеводства касается, в моих руках. У нашего директора один хороший принцип: доверять специалистам. Вот если бы все такого правила придерживались!
Сон-трава росла на опушке леса, где пожог был сплошь усажен молодым сосняком. Она цвела там, опустив к земле свои покрытые мягким пушком головки. Солнце спряталось за светлую пелену облаков, но в затишке, у высокой стены леса было тепло. Высоко над сосновыми саженцами пели жаворонки. Они остановились перед цветущей сон-травой, будто перед ними расцвел куст папоротника, и долго молча разглядывали нежные, трогательные растения.
— Прострел раскрытый, сон-трава. Между прочим, знаете, что про нее пишется в одной старой врачебной книге?
Ра покачал головой.
— Что она лекарство от печали, — усмехнулся агроном.— Из нее приготовляют настойку, и она будто бы помогает. А ведь жалко ее рвать.
Писатель наклонился, понюхал цветок. Вылетевший шмель ударился ему в нос.
— Не суй нос куда не следует,— засмеялся Ра.
Йоханнес тоже улыбнулся.
В прекрасном расположении духа они поехали дальше.
Но тут агроном сказал задумчиво:
— Прогнал человека. А кто семена будет возить? Хоть сам на трактор садись. Вот и требуй порядка. Нерадивого прогонишь, заменить некем...
У Ра было такое чувство, будто и он в этом виноват.
Излишне чувствителен.
И от этого надо избавиться.
Он ждал, что Йоханнес скажет: «А вы не хотите на машине поработать? Вы же работали когда-то на экскаваторе...»
Но агроном ничего не сказал. Подумав, Ра понял, что Йоханнес не мог так сказать, даже в шутку. Не такой он человек.
Пилле пришла к Ра наверх. Знакомство их простиралось уже до того, что девочка время от времени приносила показать ему свои игрушки. На сей раз у нее в руках был белый заводной зайка. Сперва она тихо посидела, держа
зайку на руках, потом это ей наскучило — и она спросила у сгорбившегося над столом Ра:
— А другого ничего делать не умеешь?
— Другого? А эта работа чем плоха?
— Мог бы и другое что-нибудь делать, — строго сказала девочка.
— Почему?
— Такое, чтобы и поиграть время было.
Юри то же самое говорил, почти теми же словами! Ра нахмурился.
— Разве папа не играет с тобой?
— Он же на работе! — сказала Пилле. Весь вид ее показывал: какие же непонятливые эти взрослые! — А ты дома. Мама говорит, тебе нельзя мешать. У тебя работа, что ли, такая — писать? Плохая работа, с ребенком поиграть не можешь.
Ра повернулся — от Акке к Пилле. Стул угрожающе заскрипел.
— Папа возил тебя поля смотреть?
— Возил.
— А ты заметила, как ветер играет, когда поле поспеет?
Ребенок зажмурился, подумал немного.
— Это «отра» называется, сорт такой, папа сказал. Там ветер играл... Дул в колосья. Как мама в печку дует.
Ра улыбнулся:
— Это у ветра игра такая. Игра воображения. Будто он на поле огонь раздувает. Так?
Пилле напряженно думала.
— Да,— прошептала она наконец. И тут же в ее детской головке возникли сомнения: — А что будет, если поле загорится?
— Будет пожар.
— А если небо загорится, что тогда?
— Тогда плохо,— ответил Ра. И вдруг почувствовал, что в точности повторяет те слова, которые сказал старик на той улице, когда Ра попросил у него лопату. Он сокрушенно умолк. Да, сокрушенно, мысленно сказал он, привыкший следить за собой и все анализировать.
Девочка долго глядела на него, задумавшись, теребя в руках своего зайку, но дядя не проявлял, кажется, к нему ни малейшего интереса, он вроде и не заметил ее любимую игрушку. Ничего так и не сказав, девочка ушла по лестнице вниз.
Круг условностей.
Снизу донеслось, как Пилле спрашивала у матери:
— Почему в природе так устроено, что человек болеет?
— Так уж устроено.
— Почему?
— Природа понапрасну зла не делает. Природа не думает о том, что делает. Если бы специально зло делала, то и человека бы не было.
— И дяди Ра?
— И тебя бы не было.
— И Айна, и Ээрика, и Алара, никого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Из кабины трактора выглянул усатый парень. Происшествие никак не отразилось на его лице.
Йоханнес сердито выпрыгнул из машины. Между выехавшим наперерез трактором и газиком оставалась самая малость.
Агроном быстро обошел вокруг прицепа, вернулся к кабине.
— Вы назад-то глядите?
— А чего я там забыл?
— Да зерно же сыплется!
— Ну и что? Зерна, что ли, не хватает?
У Йоханнеса задергался край глаза. Ра видел, чего ему стоило сдержаться.
— Это же ваше зерно, а вы рассыпаете! Народное добро разбазариваете!
Тракторист молчал, глупо уставившись на Йоханнеса. По крайней мере не осмеливался пока перечить.
— Гоните трактор к мастерской!
— Зачем это? Я только оттуда.
— С этой минуты пешком придется ходить. К шефам пойдете камни убирать.
— Камни убирать не пойду.
— Тогда расчет. Кончился испытательный срок. Так нельзя работать. Лучше уж вовсе не работать.
— А я не трактористом сюда пришел, я шофером хотел.
— А шофером и подавно.
Агроном повернулся, сел в газик, резко захлопнул дверцу. Посидел молча, положив руки с набухшими жилами на руль. Пальцы у него были не длинные, но и не куцые. Он пристально наблюдал, как тракторист включил зажигание, дал газ и синяя машина, выпустив из трубы струю черного дыма, тронулась с места. Трактор вывернул на шоссе, вслед за ним послушно повернулись колеса прицепа. Теперь и Ра увидел, как из прицепа стекает на асфальт непрерывная струйка зерна.
— Ну, теперь вы своими глазами видели этого Тяхепыльда,— тихо сказал Йоханнес.— Все они такие, кто на окладе... Такому ничего не дорого, ничего святого нет. Земля всякий час требует заботы, любви, в буквальном смысле слова. А если земля не своя, не святая, нет и любви, тут простая закономерность. Что тут мудрить, руками разводить, отчего, мол, такое творится... Любви не хватает, как везде почти в жизни... И не только в сельском хозяйстве! О чем угодно говорят, а о главном — ни звука! Я еще не видывал, чтобы кто-то перевоспитался. Парторг говорит: дадим ему поначалу работу полегче. А где и что у нас сегодня полегче? — Йоханнес включил зажигание.— Не бывает такой работы вообще.
— Хоть бы он из кабины вылез, посмотрел, в чем дело...
— Вон вы чего захотели! Как же, вылезет такой!
Когда хутор с живой оградой из елей остался далеко позади, агроном сказал, уже более спокойно:
— Поехали лучше сон-траву посмотрим. Там у дороги
будет... Я остановлюсь другой раз, поброжу по лесу несколько минут, душу отведу. Хорошо, директор не вмешивается. Все, что растениеводства касается, в моих руках. У нашего директора один хороший принцип: доверять специалистам. Вот если бы все такого правила придерживались!
Сон-трава росла на опушке леса, где пожог был сплошь усажен молодым сосняком. Она цвела там, опустив к земле свои покрытые мягким пушком головки. Солнце спряталось за светлую пелену облаков, но в затишке, у высокой стены леса было тепло. Высоко над сосновыми саженцами пели жаворонки. Они остановились перед цветущей сон-травой, будто перед ними расцвел куст папоротника, и долго молча разглядывали нежные, трогательные растения.
— Прострел раскрытый, сон-трава. Между прочим, знаете, что про нее пишется в одной старой врачебной книге?
Ра покачал головой.
— Что она лекарство от печали, — усмехнулся агроном.— Из нее приготовляют настойку, и она будто бы помогает. А ведь жалко ее рвать.
Писатель наклонился, понюхал цветок. Вылетевший шмель ударился ему в нос.
— Не суй нос куда не следует,— засмеялся Ра.
Йоханнес тоже улыбнулся.
В прекрасном расположении духа они поехали дальше.
Но тут агроном сказал задумчиво:
— Прогнал человека. А кто семена будет возить? Хоть сам на трактор садись. Вот и требуй порядка. Нерадивого прогонишь, заменить некем...
У Ра было такое чувство, будто и он в этом виноват.
Излишне чувствителен.
И от этого надо избавиться.
Он ждал, что Йоханнес скажет: «А вы не хотите на машине поработать? Вы же работали когда-то на экскаваторе...»
Но агроном ничего не сказал. Подумав, Ра понял, что Йоханнес не мог так сказать, даже в шутку. Не такой он человек.
Пилле пришла к Ра наверх. Знакомство их простиралось уже до того, что девочка время от времени приносила показать ему свои игрушки. На сей раз у нее в руках был белый заводной зайка. Сперва она тихо посидела, держа
зайку на руках, потом это ей наскучило — и она спросила у сгорбившегося над столом Ра:
— А другого ничего делать не умеешь?
— Другого? А эта работа чем плоха?
— Мог бы и другое что-нибудь делать, — строго сказала девочка.
— Почему?
— Такое, чтобы и поиграть время было.
Юри то же самое говорил, почти теми же словами! Ра нахмурился.
— Разве папа не играет с тобой?
— Он же на работе! — сказала Пилле. Весь вид ее показывал: какие же непонятливые эти взрослые! — А ты дома. Мама говорит, тебе нельзя мешать. У тебя работа, что ли, такая — писать? Плохая работа, с ребенком поиграть не можешь.
Ра повернулся — от Акке к Пилле. Стул угрожающе заскрипел.
— Папа возил тебя поля смотреть?
— Возил.
— А ты заметила, как ветер играет, когда поле поспеет?
Ребенок зажмурился, подумал немного.
— Это «отра» называется, сорт такой, папа сказал. Там ветер играл... Дул в колосья. Как мама в печку дует.
Ра улыбнулся:
— Это у ветра игра такая. Игра воображения. Будто он на поле огонь раздувает. Так?
Пилле напряженно думала.
— Да,— прошептала она наконец. И тут же в ее детской головке возникли сомнения: — А что будет, если поле загорится?
— Будет пожар.
— А если небо загорится, что тогда?
— Тогда плохо,— ответил Ра. И вдруг почувствовал, что в точности повторяет те слова, которые сказал старик на той улице, когда Ра попросил у него лопату. Он сокрушенно умолк. Да, сокрушенно, мысленно сказал он, привыкший следить за собой и все анализировать.
Девочка долго глядела на него, задумавшись, теребя в руках своего зайку, но дядя не проявлял, кажется, к нему ни малейшего интереса, он вроде и не заметил ее любимую игрушку. Ничего так и не сказав, девочка ушла по лестнице вниз.
Круг условностей.
Снизу донеслось, как Пилле спрашивала у матери:
— Почему в природе так устроено, что человек болеет?
— Так уж устроено.
— Почему?
— Природа понапрасну зла не делает. Природа не думает о том, что делает. Если бы специально зло делала, то и человека бы не было.
— И дяди Ра?
— И тебя бы не было.
— И Айна, и Ээрика, и Алара, никого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40