я преступник!
Их обоих подгоняла работа, они с женой с ума сходили по работе, одна идея в голове подгоняла другую. Опьянение работой, безумие, без этого они не могли существовать. И это оказалось причиной несчастья. Нелепый случай, конечно, но и это тоже.
Да гори она синим пламенем, эта работа! Провались ко всем чертям, если из-за нее забываешь про все остальное!
Йоханнес с утра собрался в поле, надо было проследить, как идет сев. Ра слышал, как они говорили об этом с Айей. Он быстро спустился вниз:
— Пожалуйста, возьмите и меня с собой.
Агроном кивнул на стоящий у крыльца газик. Ра быстро уселся на потертое сиденье.
— Колымага не больно удобная,— сказал Йоханнес, с трудом заводя мотор.— У меня уж в левом боку колет, ветер все время задувает из дверей.
Наконец поехали. Из ворот, на дорогу, в солнечное утро. Как будто и не было мучительной ночи, отчаяния, зова иного мира.
— Здесь у леса я еще молодым парнишкой поле бороновал,— громко сказал агроном; он привык перекрикивать шум мотора.— Пришел отец поглядеть. Смотрел, смотрел, потом бросил мне вожжи обратно. Ни слова не сказал. Сам, мол, понимай, плохо справился.
Когда выехали из леска и горизонт раздвинулся широкими зелеными полями, он махнул рукой из-за руля:
— Хороша земля, а?
Обочины были ровные, чистые, нигде не было видно скруглений, какие делают трактора на полевых работах. Не видать было кустарника и прочих помех. Красивые поля. Такие Ра с детства видал в своих родных местах. Ухоженные поля всегда его радовали, вселяли надежду.
— Да, хороша. Только как будто вымершая. Ни человека нигде, ни животины. Теперь по всей Эстонии так. Весна без людей. Хорошо возделанная земля — и пустота. Только птицы поют да выгоны зеленеют.
— Прежде стадо выгоняли. Животные оживляли пейзаж. А теперь одно большое стадо — и на километры пусто кругом. Коров держать почти некому, старики вымирают. А молодые не хотят скотину держать, она связывает их, не отпускает от себя.
— Хоть бы овцы были...
— Да. Как на старых картинках.
На взгорке среди зеленеющей ржаной озими Ра увидел печь. Вокруг не было ни дерева, ни куста, никаких следов жилья. Одна печь среди зеленеющего всходами поля, с плотно забитой заслонкой, будто она презрительно поджала губы в обиде на весь мир, где ей пришлось вести последний бой на утреннем ветру, под пенье птиц.
А может, она сделала в своем холодном лоне еще одну выпечку и теперь в страхе охраняла ее?
— Осенью надо будет сломать, — махнул рукой Йоханнес в сторону этой бесплодной развалины.— И вон те старые хутора. Машинам мешают, вид портят — и настроение тоже.
А здесь крепкая деревня была. Хутора в порядке, загляденье... В пятидесятом году я тут с машинно-тракторной станции ездил на заем подписывать. А народ ушел из деревни. Без денег-то много ли наработаешь?
Дальше ехали молча.
— Вы не боитесь вечера? — спросил Ра и спохватился, что ему, видимо, надо объяснить, что он под этим подразумевает.
Но агроном ответил:
— Я утра боюсь. Опять эта бестолковщина... Работы я не боюсь, двадцать лет на должности, справляюсь не хуже других. Но вот когда не доверяют, когда за дурака держат, какая уж тут работа, всякое желание пропадает. Ну в самом деле, двести гектаров надо засеять, где на урожай нечего и надеяться. Заранее предвижу, осенью все списать придется... Мелиорация не сделана, вода до середины лета стоит, осенью опять ничего не соберешь. Только семена губи, расходуй топливо. Машины губи, время трать понапрасну. Двести гектаров, да это же половина площадей бывшего небольшого колхоза! Кому мы врем, кого обманываем? Самих себя. На зерновые насели. И в то же время начинают понимать — корова не даст молока, если ее одной сухой мукой набивать, ей сено нужно. И готов приказ — расширить травосеяние. Как будто земля резиновая... Пойдешь удобрения просить — нету! Ведь давно известно, что у нас растет, а что не растет, специалистов не обманешь, оптимальное соотношение культур тут исторически сложилось. Я-то знаю, что из этих земель с такой техникой и удобрениями выжать можно! — Йоханнес повысил голос от волнения. Ра впервые видел его таким.— Неделю назад приехал к нам тракторист из Тарту, года двадцать два — двадцать три. В армии отслужил, фамилия Тяхепыльд, посадили его на «Беларусь». Он сразу последнюю скорость, сколько выжать можно, и погнал по шоссе. Я увидел такую гонку, говорю главному инженеру: «Ему надо заварить восьмую скорость, иначе собьет кого». Послали на культивирование, так он пошел чесать вдоль. Я останавливаю его на втором круге: «Вас что, агротехнике не обучали, первая культивация — чтобы поле выровнять, ее по диагонали надо делать либо поперек?» Он в ответ: «А не все равно?» И не послушал, по-своему сделал. Потом в мастерской говорит: «Агроном-то у вас... того...— Йоханнес постучал себя пальцем по виску.— Не знает, как поле надо культивировать. Поперек или вдоль — какая разница?» Послал его навоз вывозить, к «Беларуси» разбрасыватель прицепили. Пришли на обед, завмастерской
спрашивает: «Слушай, а куда лопасти подевались?» Тяхепыльд отвечает: «А чего им там висеть, пропали — и ладно, без них проще!» Дело ясное, гнал так, что отвалились. Грубо нарушил правила агротехники, машину поломал — два нарушения, а сам механизатор со средним специальным образованием. Я доложил директору. Парторг, оптимист этот, говорит: «Мы должны молодые кадры воспитывать. Попробуем еще. Дадим новый испытательный срок!» Я в жизни со многими дело имел, и первое впечатление, как правило, оказывалось самое верное Но и парторг тоже прав, сам еще молодой, доверять должен. Оставили Тяхепыльда на работе. Я его на пару лет только старше был, когда главным агрономом назначили, пришлось в совхозе за всю агротехнику отвечать. И отвечал.
Подъехали к хутору, где еще заметны были признаки жизни: из полуобвалившейся трубы жилого дома поднималась слабая струйка дыма. Хлев и другие постройки обветшали, кое-как еще держался сарай, хотя в крыше зияла огромная, поросшая лебедой дыра. Бывший плодовый сад одичал и зачах, посреди сломанных деревьев и мусора валялась, точно памятник погибшей цивилизации, ржавая конная косилка без одного колеса, оно валялось рядом в траве. Бетонные столбы ограды торчали из пожухлой травы; тут же виднелись останки двух-трех ульев. Старый, усталый жилой дом держался еще молодцом, и было видно: не один уж десяток лет никто не прикладывал к нему руку.
— Хозяйка еще держится, не хочет идти в дом престарелых,— сказал агроном.— А крепкий был хутор, работящая семья. Видите, из каких валунов стены выложены.
Вокруг всего этого запустения тянулись к небу обрамлявшие двор высокие ели, когда-то служившие живой изгородью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Их обоих подгоняла работа, они с женой с ума сходили по работе, одна идея в голове подгоняла другую. Опьянение работой, безумие, без этого они не могли существовать. И это оказалось причиной несчастья. Нелепый случай, конечно, но и это тоже.
Да гори она синим пламенем, эта работа! Провались ко всем чертям, если из-за нее забываешь про все остальное!
Йоханнес с утра собрался в поле, надо было проследить, как идет сев. Ра слышал, как они говорили об этом с Айей. Он быстро спустился вниз:
— Пожалуйста, возьмите и меня с собой.
Агроном кивнул на стоящий у крыльца газик. Ра быстро уселся на потертое сиденье.
— Колымага не больно удобная,— сказал Йоханнес, с трудом заводя мотор.— У меня уж в левом боку колет, ветер все время задувает из дверей.
Наконец поехали. Из ворот, на дорогу, в солнечное утро. Как будто и не было мучительной ночи, отчаяния, зова иного мира.
— Здесь у леса я еще молодым парнишкой поле бороновал,— громко сказал агроном; он привык перекрикивать шум мотора.— Пришел отец поглядеть. Смотрел, смотрел, потом бросил мне вожжи обратно. Ни слова не сказал. Сам, мол, понимай, плохо справился.
Когда выехали из леска и горизонт раздвинулся широкими зелеными полями, он махнул рукой из-за руля:
— Хороша земля, а?
Обочины были ровные, чистые, нигде не было видно скруглений, какие делают трактора на полевых работах. Не видать было кустарника и прочих помех. Красивые поля. Такие Ра с детства видал в своих родных местах. Ухоженные поля всегда его радовали, вселяли надежду.
— Да, хороша. Только как будто вымершая. Ни человека нигде, ни животины. Теперь по всей Эстонии так. Весна без людей. Хорошо возделанная земля — и пустота. Только птицы поют да выгоны зеленеют.
— Прежде стадо выгоняли. Животные оживляли пейзаж. А теперь одно большое стадо — и на километры пусто кругом. Коров держать почти некому, старики вымирают. А молодые не хотят скотину держать, она связывает их, не отпускает от себя.
— Хоть бы овцы были...
— Да. Как на старых картинках.
На взгорке среди зеленеющей ржаной озими Ра увидел печь. Вокруг не было ни дерева, ни куста, никаких следов жилья. Одна печь среди зеленеющего всходами поля, с плотно забитой заслонкой, будто она презрительно поджала губы в обиде на весь мир, где ей пришлось вести последний бой на утреннем ветру, под пенье птиц.
А может, она сделала в своем холодном лоне еще одну выпечку и теперь в страхе охраняла ее?
— Осенью надо будет сломать, — махнул рукой Йоханнес в сторону этой бесплодной развалины.— И вон те старые хутора. Машинам мешают, вид портят — и настроение тоже.
А здесь крепкая деревня была. Хутора в порядке, загляденье... В пятидесятом году я тут с машинно-тракторной станции ездил на заем подписывать. А народ ушел из деревни. Без денег-то много ли наработаешь?
Дальше ехали молча.
— Вы не боитесь вечера? — спросил Ра и спохватился, что ему, видимо, надо объяснить, что он под этим подразумевает.
Но агроном ответил:
— Я утра боюсь. Опять эта бестолковщина... Работы я не боюсь, двадцать лет на должности, справляюсь не хуже других. Но вот когда не доверяют, когда за дурака держат, какая уж тут работа, всякое желание пропадает. Ну в самом деле, двести гектаров надо засеять, где на урожай нечего и надеяться. Заранее предвижу, осенью все списать придется... Мелиорация не сделана, вода до середины лета стоит, осенью опять ничего не соберешь. Только семена губи, расходуй топливо. Машины губи, время трать понапрасну. Двести гектаров, да это же половина площадей бывшего небольшого колхоза! Кому мы врем, кого обманываем? Самих себя. На зерновые насели. И в то же время начинают понимать — корова не даст молока, если ее одной сухой мукой набивать, ей сено нужно. И готов приказ — расширить травосеяние. Как будто земля резиновая... Пойдешь удобрения просить — нету! Ведь давно известно, что у нас растет, а что не растет, специалистов не обманешь, оптимальное соотношение культур тут исторически сложилось. Я-то знаю, что из этих земель с такой техникой и удобрениями выжать можно! — Йоханнес повысил голос от волнения. Ра впервые видел его таким.— Неделю назад приехал к нам тракторист из Тарту, года двадцать два — двадцать три. В армии отслужил, фамилия Тяхепыльд, посадили его на «Беларусь». Он сразу последнюю скорость, сколько выжать можно, и погнал по шоссе. Я увидел такую гонку, говорю главному инженеру: «Ему надо заварить восьмую скорость, иначе собьет кого». Послали на культивирование, так он пошел чесать вдоль. Я останавливаю его на втором круге: «Вас что, агротехнике не обучали, первая культивация — чтобы поле выровнять, ее по диагонали надо делать либо поперек?» Он в ответ: «А не все равно?» И не послушал, по-своему сделал. Потом в мастерской говорит: «Агроном-то у вас... того...— Йоханнес постучал себя пальцем по виску.— Не знает, как поле надо культивировать. Поперек или вдоль — какая разница?» Послал его навоз вывозить, к «Беларуси» разбрасыватель прицепили. Пришли на обед, завмастерской
спрашивает: «Слушай, а куда лопасти подевались?» Тяхепыльд отвечает: «А чего им там висеть, пропали — и ладно, без них проще!» Дело ясное, гнал так, что отвалились. Грубо нарушил правила агротехники, машину поломал — два нарушения, а сам механизатор со средним специальным образованием. Я доложил директору. Парторг, оптимист этот, говорит: «Мы должны молодые кадры воспитывать. Попробуем еще. Дадим новый испытательный срок!» Я в жизни со многими дело имел, и первое впечатление, как правило, оказывалось самое верное Но и парторг тоже прав, сам еще молодой, доверять должен. Оставили Тяхепыльда на работе. Я его на пару лет только старше был, когда главным агрономом назначили, пришлось в совхозе за всю агротехнику отвечать. И отвечал.
Подъехали к хутору, где еще заметны были признаки жизни: из полуобвалившейся трубы жилого дома поднималась слабая струйка дыма. Хлев и другие постройки обветшали, кое-как еще держался сарай, хотя в крыше зияла огромная, поросшая лебедой дыра. Бывший плодовый сад одичал и зачах, посреди сломанных деревьев и мусора валялась, точно памятник погибшей цивилизации, ржавая конная косилка без одного колеса, оно валялось рядом в траве. Бетонные столбы ограды торчали из пожухлой травы; тут же виднелись останки двух-трех ульев. Старый, усталый жилой дом держался еще молодцом, и было видно: не один уж десяток лет никто не прикладывал к нему руку.
— Хозяйка еще держится, не хочет идти в дом престарелых,— сказал агроном.— А крепкий был хутор, работящая семья. Видите, из каких валунов стены выложены.
Вокруг всего этого запустения тянулись к небу обрамлявшие двор высокие ели, когда-то служившие живой изгородью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40