Продовольственном магазине «Уилис». Джордж Уили. Джордж.
Дилан с трудом пошевелил языком, словно приклеившимся к нёбу.
– Рад снова видеть тебя.
– Да, я тоже. А ты совсем не изменился, парень. – Джордж покачал головой. – Совершенно такой же.
Потому что старел только половину этого времени, подумал Дилан. И почувствовал в животе странный спазм.
Джордж взглянул на девушку с фиолетовыми тенями вокруг глаз.
– А это моя дочь Стефани. Та, что не берет твои деньги.
Она обиженно округлила глаза.
– Ну, па-а…
Дилан с изумлением думал о том, что его приятель Джордж был отцом. Этот грузный владелец магазина с юной дочкой. Ничто человеческое не длится долго…
– Значит, ты хочешь, чтобы мы записали это на тебя? – спросил Джордж.
Дилан непонимающе нахмурился.
– Что?
Его старый друг кивнул в сторону кучки монет на прилавке.
– За то, что ты здесь выложил, можно, думаю, купить половину моего товара. Точнее я сказать не могу, да это, черт возьми, и неважно. Поэтому мы откроем тебе счет, а ты рассчитаешься, когда сможешь.
Возможно, все-таки некоторые вещи продолжаются долго, вдруг понял Дилан. Например, мальчишеская дружба, мимоходом предложенная через много лет после того, как мальчик вырос.
Он проглотил подкативший к горлу комок.
– Это было бы… здорово. Спасибо тебе!
– А для чего же тогда друзья? – Джордж сделал запись в бухгалтерской книге и, мельком глянув на пренатальные витамины, уложил их в пакет. – Как Реджина?
– Нормально.
Беременна.
– Хорошо. – Лицо Джорджа расплылось в улыбке. – Женщины и остров для нас все, приятель. Передавай ей привет.
Дилан уже вышел с покупками в руках, а в ушах его продолжали звучать добрые слова Джорджа.
Так вот чего Реджина хотела для Ника. Сеть, которую Дилан чувствовал на себе и которая плотно опутывала его, могла стать и узами поддержки. Возможно, сплетни и досада, трения и претензии были просто приемлемой платой за это чувство общности. Чувство приятия. Принадлежности.
Или могла бы ими стать, если бы он был человеком.
Если жить в море тысячелетиями, потратить несколько дней на то, чтобы отослать послание, – это ничто. Но на этот раз человеческие технологии, которые загрязнили воду и взбаламутили дно океана, очень даже пригодились бы.
Дилан плыл на расстоянии мили вдоль берега. Его длинные ноги могли бы выступить в роли наживки для акул, а яички от холода сморщились. Его нынешний облик был еще одним неудобством, с которым приходилось мириться. При передаче в воде на длинные расстояния детали сообщения становились размытыми, и Дилану был необходим человеческий мозг, чтобы придать образам, которые он передавал Конну, очертания и четкость.
Курьеры, к которым он обращался, будут фильтровать любую информацию так же, как процеживают океан в поисках пищи, оставляя только то, что могут переварить.
Время от времени они разрезали гладкую поверхность воды лоснящимися спинами с шероховатыми плавниками: громадные и медлительные морские животные со спокойными глазами и хвостовыми плавниками, форма которых была такой же неповторимой, как форма снежинки. Они подошли – два самца, самка и детеныш, – привлеченные зовом Дилана. Но не близко, не слишком близко. Их тяжелые тела могли затянуть его под воду, их вдох мог утопить его, морские ракушки у них на боках могли изодрать его в клочья. Даже детеныш весил целую тонну.
Один из самцов приветственно ударил хвостом, и на Дилана обрушился поток воды, вызвав у всех приступ веселья.
Он вынырнул, отплевываясь.
Они не спрашивали, почему и как Дилан оказался среди них. Они кружили вокруг него, давая своей песне впитать его рассказ, вплетая его послание в созвучия, которые связывали всю Атлантику в бескрайней синей глубине, в чистой холодной тьме.
Дилан понятия не имел, как слова и образы его послания будут переданы Конну, каким образом понятия «бездомный» или «распятие» передаются в песнях китов. Но они поняли важность появления ребенка. МАТЬ. ЛЮБОВЬ. ОТЕЦ. ЗАБОТА. СЕМЬЯ. РАДОСТЬ – эти образы волнами накатывали на него. Их песня, звучавшая в ушах как шум прибоя, наполнила его сердце покоем и поплыла вместе с ним к берегу.
Он стоял на мелководье – сердце заполнено, сознание пусто, мышцы свободны и расслаблены. Откинув назад мокрые волосы, он оглядел берег.
И увидел отца, сидевшего рядом с его одеждой.
Проклятье!
Радость Дилана утекала, словно волны, пенившиеся у его ног. Они были одни в амфитеатре из скал и песка, и свидетелями их встречи станет только сосна, стоявшая часовым на берегу, да несколько рваных облаков.
Барт Хантер сидел, опираясь локтем на колено, и смотрел в море.
Дилан вышел из волн прибоя. Он не мог избежать встречи со стариком. Лучшее, что он мог сделать в сложившейся ситуации, – это не обращать на него внимания. Он нагнулся за своими джинсами.
– Она тоже приходила сюда, – сказал Барт. – Твоя мать.
Дилан не хотел говорить о матери, не хотел делиться воспоминаниями о ней. Особенно с отцом.
Он сунул мокрую ногу в джинсы.
– Но не с вами, ее детьми, – продолжал Барт. – Еще до вашего рождения.
О'кей, но Дилан и в самом деле не хотел ничего этого слушать. Он стал натягивать джинсы на вторую ногу.
– Здесь она вышла на берег…
Помимо воли Дилан посмотрел через плечо, следуя за взглядом отца вдоль своего собственному пути из воды. Барт покачал головой.
– Самое красивое создание, какое я когда-либо видел в жизни. И она сказала, что любит меня. – Он удивленно засмеялся, словно не веря самому себе, и этот глухой звук был больше похож на рыдание. – Меня, который только и знал, что лобстеры и приливы. Тогда я был чуть старше, чем Люси теперь. Ушел из школы после седьмого класса. Но она…
Его голос затих, утонул в воспоминаниях. Он не называл ее по имени. Ему это было не нужно. Просто «она». Для него всегда была всего лишь одна «она» – и тогда, и сейчас.
– Ты украл ее котиковую шкуру, – жестко и холодно сказал Дилан. – Ты отнял у нее ее жизнь.
– Я дал ей взамен другую жизнь и троих детей. Этого должно было быть достаточно.
– Ты отнял ее у самой себя.
– А разве она не сделала то же самое со мной? С тех пор как я увидел ее, я не знал ни минуты покоя. Она сказала, что любит меня. – Голос Барта надломился, как лед в апреле. – Но как я мог ей поверить? Она была такой, какой была, и я был таким, каким был.
Дилан уже открыл было рот, чтобы возразить ему. В крови его закипала злость. Его отец был не прав. Он всегда был не прав.
И все же…
Слова замерли у него на губах, горькие и невысказанные.
А разве сам Дилан думал не так же? Селки не может любить человека.
Барт выдержал его взгляд. В его выцветших глазах читалось печальное признание. Потом он снова посмотрел в море.
– Калеб сказал, что тебе нужно где-то остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Дилан с трудом пошевелил языком, словно приклеившимся к нёбу.
– Рад снова видеть тебя.
– Да, я тоже. А ты совсем не изменился, парень. – Джордж покачал головой. – Совершенно такой же.
Потому что старел только половину этого времени, подумал Дилан. И почувствовал в животе странный спазм.
Джордж взглянул на девушку с фиолетовыми тенями вокруг глаз.
– А это моя дочь Стефани. Та, что не берет твои деньги.
Она обиженно округлила глаза.
– Ну, па-а…
Дилан с изумлением думал о том, что его приятель Джордж был отцом. Этот грузный владелец магазина с юной дочкой. Ничто человеческое не длится долго…
– Значит, ты хочешь, чтобы мы записали это на тебя? – спросил Джордж.
Дилан непонимающе нахмурился.
– Что?
Его старый друг кивнул в сторону кучки монет на прилавке.
– За то, что ты здесь выложил, можно, думаю, купить половину моего товара. Точнее я сказать не могу, да это, черт возьми, и неважно. Поэтому мы откроем тебе счет, а ты рассчитаешься, когда сможешь.
Возможно, все-таки некоторые вещи продолжаются долго, вдруг понял Дилан. Например, мальчишеская дружба, мимоходом предложенная через много лет после того, как мальчик вырос.
Он проглотил подкативший к горлу комок.
– Это было бы… здорово. Спасибо тебе!
– А для чего же тогда друзья? – Джордж сделал запись в бухгалтерской книге и, мельком глянув на пренатальные витамины, уложил их в пакет. – Как Реджина?
– Нормально.
Беременна.
– Хорошо. – Лицо Джорджа расплылось в улыбке. – Женщины и остров для нас все, приятель. Передавай ей привет.
Дилан уже вышел с покупками в руках, а в ушах его продолжали звучать добрые слова Джорджа.
Так вот чего Реджина хотела для Ника. Сеть, которую Дилан чувствовал на себе и которая плотно опутывала его, могла стать и узами поддержки. Возможно, сплетни и досада, трения и претензии были просто приемлемой платой за это чувство общности. Чувство приятия. Принадлежности.
Или могла бы ими стать, если бы он был человеком.
Если жить в море тысячелетиями, потратить несколько дней на то, чтобы отослать послание, – это ничто. Но на этот раз человеческие технологии, которые загрязнили воду и взбаламутили дно океана, очень даже пригодились бы.
Дилан плыл на расстоянии мили вдоль берега. Его длинные ноги могли бы выступить в роли наживки для акул, а яички от холода сморщились. Его нынешний облик был еще одним неудобством, с которым приходилось мириться. При передаче в воде на длинные расстояния детали сообщения становились размытыми, и Дилану был необходим человеческий мозг, чтобы придать образам, которые он передавал Конну, очертания и четкость.
Курьеры, к которым он обращался, будут фильтровать любую информацию так же, как процеживают океан в поисках пищи, оставляя только то, что могут переварить.
Время от времени они разрезали гладкую поверхность воды лоснящимися спинами с шероховатыми плавниками: громадные и медлительные морские животные со спокойными глазами и хвостовыми плавниками, форма которых была такой же неповторимой, как форма снежинки. Они подошли – два самца, самка и детеныш, – привлеченные зовом Дилана. Но не близко, не слишком близко. Их тяжелые тела могли затянуть его под воду, их вдох мог утопить его, морские ракушки у них на боках могли изодрать его в клочья. Даже детеныш весил целую тонну.
Один из самцов приветственно ударил хвостом, и на Дилана обрушился поток воды, вызвав у всех приступ веселья.
Он вынырнул, отплевываясь.
Они не спрашивали, почему и как Дилан оказался среди них. Они кружили вокруг него, давая своей песне впитать его рассказ, вплетая его послание в созвучия, которые связывали всю Атлантику в бескрайней синей глубине, в чистой холодной тьме.
Дилан понятия не имел, как слова и образы его послания будут переданы Конну, каким образом понятия «бездомный» или «распятие» передаются в песнях китов. Но они поняли важность появления ребенка. МАТЬ. ЛЮБОВЬ. ОТЕЦ. ЗАБОТА. СЕМЬЯ. РАДОСТЬ – эти образы волнами накатывали на него. Их песня, звучавшая в ушах как шум прибоя, наполнила его сердце покоем и поплыла вместе с ним к берегу.
Он стоял на мелководье – сердце заполнено, сознание пусто, мышцы свободны и расслаблены. Откинув назад мокрые волосы, он оглядел берег.
И увидел отца, сидевшего рядом с его одеждой.
Проклятье!
Радость Дилана утекала, словно волны, пенившиеся у его ног. Они были одни в амфитеатре из скал и песка, и свидетелями их встречи станет только сосна, стоявшая часовым на берегу, да несколько рваных облаков.
Барт Хантер сидел, опираясь локтем на колено, и смотрел в море.
Дилан вышел из волн прибоя. Он не мог избежать встречи со стариком. Лучшее, что он мог сделать в сложившейся ситуации, – это не обращать на него внимания. Он нагнулся за своими джинсами.
– Она тоже приходила сюда, – сказал Барт. – Твоя мать.
Дилан не хотел говорить о матери, не хотел делиться воспоминаниями о ней. Особенно с отцом.
Он сунул мокрую ногу в джинсы.
– Но не с вами, ее детьми, – продолжал Барт. – Еще до вашего рождения.
О'кей, но Дилан и в самом деле не хотел ничего этого слушать. Он стал натягивать джинсы на вторую ногу.
– Здесь она вышла на берег…
Помимо воли Дилан посмотрел через плечо, следуя за взглядом отца вдоль своего собственному пути из воды. Барт покачал головой.
– Самое красивое создание, какое я когда-либо видел в жизни. И она сказала, что любит меня. – Он удивленно засмеялся, словно не веря самому себе, и этот глухой звук был больше похож на рыдание. – Меня, который только и знал, что лобстеры и приливы. Тогда я был чуть старше, чем Люси теперь. Ушел из школы после седьмого класса. Но она…
Его голос затих, утонул в воспоминаниях. Он не называл ее по имени. Ему это было не нужно. Просто «она». Для него всегда была всего лишь одна «она» – и тогда, и сейчас.
– Ты украл ее котиковую шкуру, – жестко и холодно сказал Дилан. – Ты отнял у нее ее жизнь.
– Я дал ей взамен другую жизнь и троих детей. Этого должно было быть достаточно.
– Ты отнял ее у самой себя.
– А разве она не сделала то же самое со мной? С тех пор как я увидел ее, я не знал ни минуты покоя. Она сказала, что любит меня. – Голос Барта надломился, как лед в апреле. – Но как я мог ей поверить? Она была такой, какой была, и я был таким, каким был.
Дилан уже открыл было рот, чтобы возразить ему. В крови его закипала злость. Его отец был не прав. Он всегда был не прав.
И все же…
Слова замерли у него на губах, горькие и невысказанные.
А разве сам Дилан думал не так же? Селки не может любить человека.
Барт выдержал его взгляд. В его выцветших глазах читалось печальное признание. Потом он снова посмотрел в море.
– Калеб сказал, что тебе нужно где-то остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59