Это во сне, догадался он.
– Все будет хорошо, – тихо сказал он, оставаясь в дверях.
– Ники, – хрипло прошептала она.
– С ним все в порядке. Он здесь, – сказал Дилан, чувствуя себя беспомощным болваном. – Я здесь.
Она застонала.
С ощущением собственной беспомощности он смириться не мог. А мысль о том, что следует оставаться в стороне, даже не пришла ему в голову.
Он забрался в постель и обнял Реджину, а она уткнулась носом ему в шею.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Его тело было теплым, очень теплым, в то время как Реджина замерзала, пальцы на руках и ногах окоченели, а в животе, казалось, поселилась глыба льда. Она вжималась в Дилана, остро нуждаясь в том, чтобы он согрел ее, окутал собой, пыталась освободиться от жутких воспоминаний о непроглядной тьме пещеры и кошмаре затапливающей ее воды.
Холод, пробирающий до костей, от которого перехватывает дыхание…
Она дрожала, неловко расстегивая в темноте его пуговицы. Он рванул рубашку и прижал Реджину к себе, придавив ее к каменным мышцам своей почти лишенной растительности груди.
Она облегченно встрепенулась. Но даже в его объятьях кошмары не покидали ее, затягивая сознание, словно тяжелый серый туман, холодный и липкий. Эти сны были ей ненавистны. Она взялась за пряжку на ремне брюк Дилана и почувствовала, как сжались мускулы у него на животе. Хорошо. На ощупь он был таким теплым, теплым и живым, и…
Его ладонь легла на ее трясущиеся руки и сжала их.
– Что ты делаешь?
Она готова была расплакаться, но вместо этого попыталась отшутиться:
– Неужели непонятно?
– Мне – нет. – Голос его звучал угрюмо.
Ее обдало горячей волной обиды и унижения, но все равно это было лучше, чем холод.
– Страшный сон приснился, – объяснила она.
– Я так и подумал.
При этом он не отпускал ее руку.
– Я никак не могу отделаться от воспоминаний… Уйти от мыслей… – Она снова была в пещере, снова во тьме, только теперь окружавший ее мрак кишел демонами. – Я боюсь.
– Ты и должна бояться. И не мне тебя успокаивать.
Потому что он не человек? Или потому что он уйдет? Ни то ни другое сейчас не имело для нее значения.
– Только ты и можешь это сделать. – Он был единственным, кто мог понять, через что ей довелось пройти. Кто знал, с чем она там столкнулась. Кто смог вытащить ее из темноты. – Ты был там. И ты меня спас.
– Ну и что это тогда? Твое «спасибо»?
Горячая волна унижения разливалась по телу, обида заливала жаром ее щеки и грудь. Она передернула плечами.
– Да, если хочешь.
– Давай лучше поговорим о том, чего хочешь ты, – сказал бесстрастный, словно священник в исповедальне.
– Я хочу перестать думать, – сказала она, и голос ее дрожал, как и ее руки. – Я хочу почувствовать что-то еще, кроме страха и одиночества. Я хочу тебя.
– Я не хочу причинить тебе боль.
– Я и так представляю собой одну большую рану. От секса мне точно хуже не будет. Может быть, мне даже станет лучше.
Это даст мне почувствовать себя живой.
– Трахнуться для успокоения! Как… романтично.
В голосе его появились незнакомые нотки. Раздражение? Удивление? Ей было неважно. Все равно это лучше, чем его безразличная холодность.
– И это я слышу от парня, который напоил меня, а потом еще и прижал к скале?
Похоже, он смеялся; в темноте его тело вздрагивало. Она почувствовала, как он подвинулся – недостаточно близко, еще недостаточно близко – и приподнялся на локте. Лунный свет из окна упал на резкий контур его скулы. Блеснули зубы.
– Мне казалось, что это было романтично.
Она фыркнула.
– Тебе казалось, что со мной все будет просто.
– С тобой?
Он убрал прядь, упавшую ей на лоб. Она ощутила легкое прикосновение его шершавых пальцев, и все ее тело, до самых кончиков, пронзило судорогой. На этот раз уже не от холода.
– Из всех женщин, которых я знал, с тобой мне было труднее всего.
Мгновение он смотрел на нее, казалось, впитывая лунный свет своими черными глазами, отчего дыхание ее замерло. Затем осторожно, легко прижался губами к ее губам в дразнящем, почти нежном поцелуе. Почти…
Она застонала и выгнулась ему навстречу, страстно желая почувствовать его вкус, его язык. Он дал ей это, но понемногу, маленькими глоточками, которые обещали большее.
Она вцепилась в его рубашку, притягивая его к себе. Но этого ей показалось недостаточно. Ее руки скользнули к нему под рубашку, ощупывая его тело, оказавшееся твердым там, где у Алэна оно было мягким, и гладким там, где у Алэна были волосы. Все было иначе. Она прижала ладонь к его груди, где тяжело и быстро билось сердце, и что-то внутри нее растаяло. Разбилось.
Он был здесь. Он принадлежал ей. По крайней мере, сегодня ночью. Ночью, когда он был ей необходим.
Его руки гладили ее через ночную рубашку, ощупывали ее грудь, ласкали соски, заставляя ее сжимать зубы от возбуждения. Ее ноги беспокойно двигались под простыней, переплетаясь с его ногами. Прикосновение грубой джинсовой ткани к коже одновременно и раздражало, и заводило ее.
Она отодвинулась и облизнула губы, пытаясь различить на них вкус его поцелуя.
– Если тебе действительно хочется романтики, на этот раз ты мог бы снять брюки.
И снова приступ его беззвучного смеха.
– Ну вот, опять с тобой все непросто.
Он стащил джинсы, высоко приподняв одеяло, и бросил их на пол. После этого крепко обнял ее.
– Довольна?
Сердце ее глухо стучало.
– Еще нет.
Одним плавным движением он оказался сверху, раздвинул ее ноги коленом и устроился между ее бедер. Она чувствовала, как он прижался к ней, такой твердый и горячий. Обжигающе горячий. Раскачиваясь на ней, он провел губами по ее губам. Раз, другой…
– Я хочу быть в тебе.
– Да.
– Войти в тебя.
Почему бы и нет? Она и так уже была беременна. И она хотела этого. Хотела его.
– Да.
Он захватил ее рот и проскользнул в него языком. Поцелуи его становились все более глубокими, влажными, дикими. Его руки обвивались вокруг нее, ощупывали ее, проникли в ее трусики. Послышался треск ткани. Она не обратила на это внимания. Он снова увлекал ее в темноту, во влажный, крутящийся водоворотом мрак, но на этот раз скалой стало его тело, а тьма была плотной и теплой, словно бархат. Вожделение кружилось огнями перед ее закрытыми глазами, с тихим шорохом разливалось по венам, вздымалось, как морской прилив. Она задыхалась. Его ладони гладили ее ягодицы. Потом он перевернул ее, уложил на живот и приподнял ее бедра.
Она задохнулась. Из чувства протеста. От возбуждения. Она хотела прикасаться к нему, хотела видеть его, меняющееся выражение его лица. Было в этом что-то смутно-тревожное – он был так близко от нее и все же вне досягаемости, вне ее контроля. Тревожное и – она должна была в этом признаться – возбуждающее. Он опустился на нее, опершись на локти и удерживая ее ногами. И она почувствовала его, его всего, ощутила, как его горячая набухшая плоть движется у нее по спине, проходит по ягодицам, упирается в заветную щель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Все будет хорошо, – тихо сказал он, оставаясь в дверях.
– Ники, – хрипло прошептала она.
– С ним все в порядке. Он здесь, – сказал Дилан, чувствуя себя беспомощным болваном. – Я здесь.
Она застонала.
С ощущением собственной беспомощности он смириться не мог. А мысль о том, что следует оставаться в стороне, даже не пришла ему в голову.
Он забрался в постель и обнял Реджину, а она уткнулась носом ему в шею.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Его тело было теплым, очень теплым, в то время как Реджина замерзала, пальцы на руках и ногах окоченели, а в животе, казалось, поселилась глыба льда. Она вжималась в Дилана, остро нуждаясь в том, чтобы он согрел ее, окутал собой, пыталась освободиться от жутких воспоминаний о непроглядной тьме пещеры и кошмаре затапливающей ее воды.
Холод, пробирающий до костей, от которого перехватывает дыхание…
Она дрожала, неловко расстегивая в темноте его пуговицы. Он рванул рубашку и прижал Реджину к себе, придавив ее к каменным мышцам своей почти лишенной растительности груди.
Она облегченно встрепенулась. Но даже в его объятьях кошмары не покидали ее, затягивая сознание, словно тяжелый серый туман, холодный и липкий. Эти сны были ей ненавистны. Она взялась за пряжку на ремне брюк Дилана и почувствовала, как сжались мускулы у него на животе. Хорошо. На ощупь он был таким теплым, теплым и живым, и…
Его ладонь легла на ее трясущиеся руки и сжала их.
– Что ты делаешь?
Она готова была расплакаться, но вместо этого попыталась отшутиться:
– Неужели непонятно?
– Мне – нет. – Голос его звучал угрюмо.
Ее обдало горячей волной обиды и унижения, но все равно это было лучше, чем холод.
– Страшный сон приснился, – объяснила она.
– Я так и подумал.
При этом он не отпускал ее руку.
– Я никак не могу отделаться от воспоминаний… Уйти от мыслей… – Она снова была в пещере, снова во тьме, только теперь окружавший ее мрак кишел демонами. – Я боюсь.
– Ты и должна бояться. И не мне тебя успокаивать.
Потому что он не человек? Или потому что он уйдет? Ни то ни другое сейчас не имело для нее значения.
– Только ты и можешь это сделать. – Он был единственным, кто мог понять, через что ей довелось пройти. Кто знал, с чем она там столкнулась. Кто смог вытащить ее из темноты. – Ты был там. И ты меня спас.
– Ну и что это тогда? Твое «спасибо»?
Горячая волна унижения разливалась по телу, обида заливала жаром ее щеки и грудь. Она передернула плечами.
– Да, если хочешь.
– Давай лучше поговорим о том, чего хочешь ты, – сказал бесстрастный, словно священник в исповедальне.
– Я хочу перестать думать, – сказала она, и голос ее дрожал, как и ее руки. – Я хочу почувствовать что-то еще, кроме страха и одиночества. Я хочу тебя.
– Я не хочу причинить тебе боль.
– Я и так представляю собой одну большую рану. От секса мне точно хуже не будет. Может быть, мне даже станет лучше.
Это даст мне почувствовать себя живой.
– Трахнуться для успокоения! Как… романтично.
В голосе его появились незнакомые нотки. Раздражение? Удивление? Ей было неважно. Все равно это лучше, чем его безразличная холодность.
– И это я слышу от парня, который напоил меня, а потом еще и прижал к скале?
Похоже, он смеялся; в темноте его тело вздрагивало. Она почувствовала, как он подвинулся – недостаточно близко, еще недостаточно близко – и приподнялся на локте. Лунный свет из окна упал на резкий контур его скулы. Блеснули зубы.
– Мне казалось, что это было романтично.
Она фыркнула.
– Тебе казалось, что со мной все будет просто.
– С тобой?
Он убрал прядь, упавшую ей на лоб. Она ощутила легкое прикосновение его шершавых пальцев, и все ее тело, до самых кончиков, пронзило судорогой. На этот раз уже не от холода.
– Из всех женщин, которых я знал, с тобой мне было труднее всего.
Мгновение он смотрел на нее, казалось, впитывая лунный свет своими черными глазами, отчего дыхание ее замерло. Затем осторожно, легко прижался губами к ее губам в дразнящем, почти нежном поцелуе. Почти…
Она застонала и выгнулась ему навстречу, страстно желая почувствовать его вкус, его язык. Он дал ей это, но понемногу, маленькими глоточками, которые обещали большее.
Она вцепилась в его рубашку, притягивая его к себе. Но этого ей показалось недостаточно. Ее руки скользнули к нему под рубашку, ощупывая его тело, оказавшееся твердым там, где у Алэна оно было мягким, и гладким там, где у Алэна были волосы. Все было иначе. Она прижала ладонь к его груди, где тяжело и быстро билось сердце, и что-то внутри нее растаяло. Разбилось.
Он был здесь. Он принадлежал ей. По крайней мере, сегодня ночью. Ночью, когда он был ей необходим.
Его руки гладили ее через ночную рубашку, ощупывали ее грудь, ласкали соски, заставляя ее сжимать зубы от возбуждения. Ее ноги беспокойно двигались под простыней, переплетаясь с его ногами. Прикосновение грубой джинсовой ткани к коже одновременно и раздражало, и заводило ее.
Она отодвинулась и облизнула губы, пытаясь различить на них вкус его поцелуя.
– Если тебе действительно хочется романтики, на этот раз ты мог бы снять брюки.
И снова приступ его беззвучного смеха.
– Ну вот, опять с тобой все непросто.
Он стащил джинсы, высоко приподняв одеяло, и бросил их на пол. После этого крепко обнял ее.
– Довольна?
Сердце ее глухо стучало.
– Еще нет.
Одним плавным движением он оказался сверху, раздвинул ее ноги коленом и устроился между ее бедер. Она чувствовала, как он прижался к ней, такой твердый и горячий. Обжигающе горячий. Раскачиваясь на ней, он провел губами по ее губам. Раз, другой…
– Я хочу быть в тебе.
– Да.
– Войти в тебя.
Почему бы и нет? Она и так уже была беременна. И она хотела этого. Хотела его.
– Да.
Он захватил ее рот и проскользнул в него языком. Поцелуи его становились все более глубокими, влажными, дикими. Его руки обвивались вокруг нее, ощупывали ее, проникли в ее трусики. Послышался треск ткани. Она не обратила на это внимания. Он снова увлекал ее в темноту, во влажный, крутящийся водоворотом мрак, но на этот раз скалой стало его тело, а тьма была плотной и теплой, словно бархат. Вожделение кружилось огнями перед ее закрытыми глазами, с тихим шорохом разливалось по венам, вздымалось, как морской прилив. Она задыхалась. Его ладони гладили ее ягодицы. Потом он перевернул ее, уложил на живот и приподнял ее бедра.
Она задохнулась. Из чувства протеста. От возбуждения. Она хотела прикасаться к нему, хотела видеть его, меняющееся выражение его лица. Было в этом что-то смутно-тревожное – он был так близко от нее и все же вне досягаемости, вне ее контроля. Тревожное и – она должна была в этом признаться – возбуждающее. Он опустился на нее, опершись на локти и удерживая ее ногами. И она почувствовала его, его всего, ощутила, как его горячая набухшая плоть движется у нее по спине, проходит по ягодицам, упирается в заветную щель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59