– Обслуживание целый день. Сеанс аромотерапии, грязевые ванны, сауна, педикюр или маникюр, плюс печенье, и все это – за пятьдесят фунтов. Экономия пятнадцать фунтов, если вы выбираете маникюр, и восемнадцать, если – педикюр.
Джозефина открыла было рот, но опоздала.
– И клиентов-мужчин мы тоже не забываем (он произносил «кли-э-нтов». Рекламируя свой товар, Дермот вошел во вкус). – Мы обнаружили, что ирландские мужчины весьма склонны заботиться о своей внешности, и если в прошлом мужчину, ухаживающего за своей кожей, считали неженкой и чуть ли не педиком, то теперь это обычное дело. Что до меня, то я… – он погладил своей пухленькой ручкой щеку в красных прожилках, – пользуюсь кремами и очень доволен.
Кларенс, Майк. Винсент и Нейл изумленно вытаращились на Дермота. А вот Джон Джоуи, похоже, заинтересовался.
– Дермот, – резко заявила Джозефина, – мы собрались здесь для того, чтобы поговорить об алкоголизме Чаки.
– Кто о чем, а вшивый – о бане, – съязвила Чаки, злобно глядя на Дермота. – Это даже неприлично. Однажды на мессе, предлагая женщине святую воду, он посмотрел на ее ногти и сказал, что ей не повредил бы маникюр. Это в доме Божием? Вам пришло бы такое в голову?
– Мне надо на жизнь зарабатывать! – запальчиво ответил Дермот. – Если бы мы на тебя рассчитывали, мы бы давным-давно прогорели.
– Почему? – спросила Джозефина, умело возвращая разговор в русло пьянства Чаки.
– Я вынужден был отстранить ее от работы в салоне, потому что она вечно приходила пьяная и расстраивала клиентов. Все делала через задницу: например, записывала людей в солярий сразу после депиляции ног, а всем известно, что этого делать нельзя, за это и привлечь могут, а не повезет – так и засудят…
– Это правда? – перебила Джозефина, обращаясь к Чаки. – Вы появлялись пьяной на работе, Чаки?
– Конечно, нет, – она сложила руки на груди и втянула голову в плечи, изобразив на лице праведный гнев.
– Спросите девушек, которые там работают, – горячо воскликнул Дермот.
– Спросите девушек! – противным голосом передразнила Чаки. – А может, правильнее было бы спросить одну девушку, а?
Интерес аудитории резко возрос.
– Я знаю, чего ты хочешь, Дермот Хопкинс, – продолжала Чаки. – Меня представить алкоголичкой, убедить всех, что от меня не было никакой пользы делу, объединиться со своей подружкой, а меня побоку! – Тут она обратилась к залу. – Еще и года с нашей свадьбы не прошло, как у него начались романы. Он нанимал девушек в салон не по их профессиональным качествам, а по…
Дермот попробовал перекричать ее, но у нее получилось громче:
– …а по величине бюста. А кто отказывался с ним спать, тех он увольнял.
– Ты, лживая дрянь! – одновременно с Чаки кричал Дермот.
– А теперь он вообразил, что влюбился в одну из них, в девятнадцатилетнюю сучку по имени Шарон, которая глаз положила на его деньги, – лицо Чаки пылало, глаза ее сверкали от боли и ярости.
Она набрала побольше воздуха и выкрикнула:
– Только не думай, что она тоже влюблена в тебя, Дермот Хопкинс! Она просто ищет, где глубже. А тебя она оставит с носом!
У Чаки совершенно изменились интонации и словарь. От городского лоска не осталось и следа, зато появился грубый дублинский акцент.
– А как насчет твоих шашней? – голос Дермота срывался на визг.
– Каких таких шашней? – проскрежетала в ответ Чаки.
Джозефина делала попытки успокоить их, но это было не так-то просто.
– Я все знаю про тебя и того парня, что настилал новое ковровое покрытие!
После этого вообще все пошло кувырком, потому что Чаки вскочила и попыталась ударить Дермота. Но, судя по тому, что мы успели услышать, Дермот намекал, что тот парень положил на пол не только ковер. Чаки яростно отрицала эту версию, и было совершенно невозможно понять, кто из них говорит правду. В конце занятия воцарился полный хаос. И первым человеком, который после группы подошел к Чаки, обнял ее и повел в столовую, была я.
41
За следующие два сеанса групповой терапии, следуя уже хорошо известному мне сценарию, Джозефина проникла в глубины души Чаки и, подобно фокуснику, достала из шляпы множество разнообразных кроликов. Стало ясно, что Дермот, каким бы неприятным он ни был, не лгал.
Джозефина нажала на Чаки и давила до тех пор, пока та наконец не сказала правду. Когда она наконец призналась, что выпивала бутылку «Бакарди» в день, Джозефина продолжала наступать – и оказалось, что «Бакарди» частенько заменяли бренди и валиум.
Потом Джозефина стала искать причины.
Ее интересовали две вещи: сдвиг Чаки на своей внешности и ее упорное стремление подчеркнуть, что она ведет приличную, респектабельную жизнь представительницы среднего класса. Чутье, как всегда, не подвело Джозефину.
Все выплыло наружу. Всему виной оказалось низкое происхождение Чаки – она была из семьи обитателей муниципальных трущоб в самом захолустном районе Дублина. Она не получила образования. Она порвала со своей родней, опасаясь, что родственники осрамят ее перед новыми друзьями из среднего класса. Она все время боялась, что ей придется вернуться в прежнюю жизнь, полную нужды и лишений. Кроме Дермота, ей не на кого было рассчитывать. Она целиком и полностью зависела от него, и ненавидела его за это.
Чаки призналась, что никогда не чувствовала себя свободно с новыми друзьями: а вдруг они догадаются, что она обманом проникла в их круг!
Я смотрела на ее прекрасную кожу, золотистые волосы, идеальные ногти, и с ужасом осознавала: в каких тисках бедняжка себя держит. Кто бы мог подумать, что под ее глянцевой внешностью скрывается столько боли и неуверенности.
Потом Джозефина приступила к расспросам о человеке с ковром. И наконец, после мучительной серии вопросов и ответов Чаки созналась, что да, она обновила ковровое покрытие, занявшись на нем любовью с тем, кто его настилал. Подробности оказались не пикантными и занимательными, а просто грязными. Она сказала, что сделала это потому, что была пьяна, и ей хотелось ласки.
Мое сердце сжалось от сострадания. Для людей моего возраста вести себя так было естественно. Но весь пафос состоял в том, что так повела себя женщина возраста и положения Чаки. Со всей страстью я вдруг подумала, что ни за что не хотела бы стать такой, как она.
На ее месте могла бы быть ты, подсказывала мне какая-то часть меня.
Почему это? – удивлялась другая.
Не знаю, смущенно отвечал первый голос, просто могла бы и все.
– Я чуть не умерла со стыда, когда протрезвела, – призналась Чаки.
Не удовлетворившись достигнутым, Джозефина продолжала копать и выудила, что Чаки занималась сексом с любым, кто подворачивался под руку, главным образом, с торговцами и разносчиками. Это было удивительно, особенно если принять во внимание непреклонную религиозную позицию, которую Чаки всегда занимала, если речь заходила о других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Джозефина открыла было рот, но опоздала.
– И клиентов-мужчин мы тоже не забываем (он произносил «кли-э-нтов». Рекламируя свой товар, Дермот вошел во вкус). – Мы обнаружили, что ирландские мужчины весьма склонны заботиться о своей внешности, и если в прошлом мужчину, ухаживающего за своей кожей, считали неженкой и чуть ли не педиком, то теперь это обычное дело. Что до меня, то я… – он погладил своей пухленькой ручкой щеку в красных прожилках, – пользуюсь кремами и очень доволен.
Кларенс, Майк. Винсент и Нейл изумленно вытаращились на Дермота. А вот Джон Джоуи, похоже, заинтересовался.
– Дермот, – резко заявила Джозефина, – мы собрались здесь для того, чтобы поговорить об алкоголизме Чаки.
– Кто о чем, а вшивый – о бане, – съязвила Чаки, злобно глядя на Дермота. – Это даже неприлично. Однажды на мессе, предлагая женщине святую воду, он посмотрел на ее ногти и сказал, что ей не повредил бы маникюр. Это в доме Божием? Вам пришло бы такое в голову?
– Мне надо на жизнь зарабатывать! – запальчиво ответил Дермот. – Если бы мы на тебя рассчитывали, мы бы давным-давно прогорели.
– Почему? – спросила Джозефина, умело возвращая разговор в русло пьянства Чаки.
– Я вынужден был отстранить ее от работы в салоне, потому что она вечно приходила пьяная и расстраивала клиентов. Все делала через задницу: например, записывала людей в солярий сразу после депиляции ног, а всем известно, что этого делать нельзя, за это и привлечь могут, а не повезет – так и засудят…
– Это правда? – перебила Джозефина, обращаясь к Чаки. – Вы появлялись пьяной на работе, Чаки?
– Конечно, нет, – она сложила руки на груди и втянула голову в плечи, изобразив на лице праведный гнев.
– Спросите девушек, которые там работают, – горячо воскликнул Дермот.
– Спросите девушек! – противным голосом передразнила Чаки. – А может, правильнее было бы спросить одну девушку, а?
Интерес аудитории резко возрос.
– Я знаю, чего ты хочешь, Дермот Хопкинс, – продолжала Чаки. – Меня представить алкоголичкой, убедить всех, что от меня не было никакой пользы делу, объединиться со своей подружкой, а меня побоку! – Тут она обратилась к залу. – Еще и года с нашей свадьбы не прошло, как у него начались романы. Он нанимал девушек в салон не по их профессиональным качествам, а по…
Дермот попробовал перекричать ее, но у нее получилось громче:
– …а по величине бюста. А кто отказывался с ним спать, тех он увольнял.
– Ты, лживая дрянь! – одновременно с Чаки кричал Дермот.
– А теперь он вообразил, что влюбился в одну из них, в девятнадцатилетнюю сучку по имени Шарон, которая глаз положила на его деньги, – лицо Чаки пылало, глаза ее сверкали от боли и ярости.
Она набрала побольше воздуха и выкрикнула:
– Только не думай, что она тоже влюблена в тебя, Дермот Хопкинс! Она просто ищет, где глубже. А тебя она оставит с носом!
У Чаки совершенно изменились интонации и словарь. От городского лоска не осталось и следа, зато появился грубый дублинский акцент.
– А как насчет твоих шашней? – голос Дермота срывался на визг.
– Каких таких шашней? – проскрежетала в ответ Чаки.
Джозефина делала попытки успокоить их, но это было не так-то просто.
– Я все знаю про тебя и того парня, что настилал новое ковровое покрытие!
После этого вообще все пошло кувырком, потому что Чаки вскочила и попыталась ударить Дермота. Но, судя по тому, что мы успели услышать, Дермот намекал, что тот парень положил на пол не только ковер. Чаки яростно отрицала эту версию, и было совершенно невозможно понять, кто из них говорит правду. В конце занятия воцарился полный хаос. И первым человеком, который после группы подошел к Чаки, обнял ее и повел в столовую, была я.
41
За следующие два сеанса групповой терапии, следуя уже хорошо известному мне сценарию, Джозефина проникла в глубины души Чаки и, подобно фокуснику, достала из шляпы множество разнообразных кроликов. Стало ясно, что Дермот, каким бы неприятным он ни был, не лгал.
Джозефина нажала на Чаки и давила до тех пор, пока та наконец не сказала правду. Когда она наконец призналась, что выпивала бутылку «Бакарди» в день, Джозефина продолжала наступать – и оказалось, что «Бакарди» частенько заменяли бренди и валиум.
Потом Джозефина стала искать причины.
Ее интересовали две вещи: сдвиг Чаки на своей внешности и ее упорное стремление подчеркнуть, что она ведет приличную, респектабельную жизнь представительницы среднего класса. Чутье, как всегда, не подвело Джозефину.
Все выплыло наружу. Всему виной оказалось низкое происхождение Чаки – она была из семьи обитателей муниципальных трущоб в самом захолустном районе Дублина. Она не получила образования. Она порвала со своей родней, опасаясь, что родственники осрамят ее перед новыми друзьями из среднего класса. Она все время боялась, что ей придется вернуться в прежнюю жизнь, полную нужды и лишений. Кроме Дермота, ей не на кого было рассчитывать. Она целиком и полностью зависела от него, и ненавидела его за это.
Чаки призналась, что никогда не чувствовала себя свободно с новыми друзьями: а вдруг они догадаются, что она обманом проникла в их круг!
Я смотрела на ее прекрасную кожу, золотистые волосы, идеальные ногти, и с ужасом осознавала: в каких тисках бедняжка себя держит. Кто бы мог подумать, что под ее глянцевой внешностью скрывается столько боли и неуверенности.
Потом Джозефина приступила к расспросам о человеке с ковром. И наконец, после мучительной серии вопросов и ответов Чаки созналась, что да, она обновила ковровое покрытие, занявшись на нем любовью с тем, кто его настилал. Подробности оказались не пикантными и занимательными, а просто грязными. Она сказала, что сделала это потому, что была пьяна, и ей хотелось ласки.
Мое сердце сжалось от сострадания. Для людей моего возраста вести себя так было естественно. Но весь пафос состоял в том, что так повела себя женщина возраста и положения Чаки. Со всей страстью я вдруг подумала, что ни за что не хотела бы стать такой, как она.
На ее месте могла бы быть ты, подсказывала мне какая-то часть меня.
Почему это? – удивлялась другая.
Не знаю, смущенно отвечал первый голос, просто могла бы и все.
– Я чуть не умерла со стыда, когда протрезвела, – призналась Чаки.
Не удовлетворившись достигнутым, Джозефина продолжала копать и выудила, что Чаки занималась сексом с любым, кто подворачивался под руку, главным образом, с торговцами и разносчиками. Это было удивительно, особенно если принять во внимание непреклонную религиозную позицию, которую Чаки всегда занимала, если речь заходила о других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138