Потом я позвонила Бриджит. Конечно, я немного нервничала, но все же очень хотела с ней повидаться. По иронии судьбы, она как раз улетела домой, в Ирландию, в отпуск. Следующие несколько недель представляли собой обычную рутину. И довольно скучную. Работа, собрания, вот и все. Девушки в общежитии были, в основном, из сельской местности, из южных штатов – мировой столицы инцеста. Они откликались на составные имена вроде Джимми-Джин, Бобби-Джейн, Билли-Джилл. Мне очень хотелось с ними подружиться, но они вели себя настороженно со всеми, кроме друг друга. Дружелюбна со мной была только Ванда – вечно жующая жвачку техасска почти двухметрового роста, у которой были явные трудности в общении с остальными. И еще – плотная, коротко стриженая женщина с усиками, по имени Брэд. Вот она особенно хотела подружиться со мной, и я прекрасно понимала, почему.
Это было странное время. Оказалось, что одиночество и оторванность от всех – не так уж неприятны. Разве что время от времени я особенно остро ощущала, что я снова в Нью-Йорке. Иногда ностальгия по прошлому просто убивала. А еще я то и дело ужасалась, думая о своей прежней жизни. Вспоминая, как легко и бездумно шла домой к совершенно незнакомым людям, я испытывала панический страх за себя, прежнюю. Меня столько раз могли изнасиловать или даже убить. Я вспомнила, как мне казалось, что весь город – против меня. Возвращение на прежние места открыло шлюзы новой порции воспоминаний. Тоска по Люку все не утихала. Даже наоборот. Я стала видеть его во сне. Изматывающие сновидения: моя жизнь еще не погибла, он все еще любит меня… Разумеется, кошмаром был не сон, а пробуждение.
Я знала, что должна увидеть его. По крайней мере, попытаться. Но я боялась этого: он ведь мог встречаться с кем-нибудь другим, а этого я бы не перенесла. Я пыталась утешать себя: может быть, у него нет сейчас девушки. А, собственно, почему нет? Даже у меня было нечто отдаленно похожее на секс за это время, а ведь мне было прописано воздержание.
Дни проходили в полусне. Надо мной, как дамоклов меч, висела необходимость встретиться с Люком. И, как это свойственно мне, я все время откладывала встречу. Трудно отделаться от старых привычек. Можно было бы оправдывать промедление тем, что у меня нет его номера телефона. Но он у меня был! Я его наизусть помнила. Даже два номера – рабочий и домашний. Если, конечно, допустить, что он по-прежнему живет и работает там же, где и полтора года назад. А это вовсе не обязательно – в Нью-Йорке часто меняют работу и квартиру.
Однажды вечером, проведя в Нью-Йорке уже недель пять, я лежала на кровати и читала. И вдруг… решилась позвонить. Мне внезапно показалось, что это элементарно – подумаешь, большое дело! Быстро-быстро, пока не прошел порыв, и пока я не отговорила себя сама, с кошельком в руке я помчалась в холл общежития, едва не сбив по пути нескольких человек.
Звонить оттуда было, конечно, неудобно: все эти Бобби-Энн и Полли-Сью выстроились в очередь за мной, вероятно, чтобы побеседовать со своими любимыми, оставленными дома. Но сейчас мне было все равно. Я бесстрашно набрала номер Люка, и только когда раздались первые длинные гудки, в панике сообразила, что совершенно не знаю, что сказать. Может быть, так: «Люк, приготовься к неожиданности», или так: «Люк, угадай, кто это!», или так: «Люк, не знаю, помнишь ли ты меня…»? Или, может быть, так: «Люк, пожалуйста, не вешай тру…»?
Я так тряслась, что просто не поверила своему счастью, когда услышала этот его проклятый автоответчик («Жить молитвой» – «Бон Джови»). Я так мучалась, а его… просто не оказалось дома. Испытав одновременно горькое разочарование и огромное облегчение, я повесила трубку. Что ж, по крайней мере, теперь я точно знала, что он живет по тому же адресу. Но после такого испытания я почувствовала себя настолько измотанной, что решила лучше сначала написать ему. По крайней мере, трубку не повесит.
После примерно ста семидесяти восьми безуспешных попыток я, наконец, написала письмо, в котором в нужных пропорциях содержались самоуничижение и дружеское расположение, без всяких претензий на что-то большее. В большинстве черновиков, которые отправились в мусорную корзину, меня бросало в крайности: то «я не достойна целовать подошвы твоих ботинок», то довольно холодные извинения, судя по которым можно было бы подумать, что не так уж сильно я и сожалею. Я безжалостно комкала черновики и отправляла их в корзину.
А последние слова! «Искренне твоя» или «Всегда твоя»? А может, «Спасибо, что прочитал»? Или «С наилучшими пожеланиями»? «Самые теплые пожелания»? А может, «С любовью» или «С самыми нежными чувствами?», или просто «Люблю»? А то еще можно: «О сексе не может быть и речи». Какие слова лучше всего выразят то, что я хотела бы сказать ему? Ведь я и сама толком не понимала, что хочу ему сказать.
«Дорогой Люк», – было написано в письме, которое я, в конце концов, все-таки опустила в почтовый ящик, – «Может быть, ты удивишься, получив от меня письмо. Я ненадолго приехала в Нью-Йорк, и была бы тебе признательна, если бы ты согласился уделить мне немного времени. Я очень хорошо понимаю, как ужасно вела себя по отношению к тебе, когда мы были вместе, и мне бы хотелось лично извиниться перед тобой. Меня можно найти по указанному адресу. Если ты не захочешь иметь со мной ничего общего, я вполне пойму тебя. С дружескими чувствами, Рейчел (Уолш)».
Мне показалось, что тон письма – извиняющийся, но без глупости и пошлости; дружественный, но без навязчивости. Я очень гордилась этим письмом до того самого момента, как опустила его в почтовый ящик. Тогда я вдруг поняла, что это самое ужасное и нелепое письмо из всех, какие когда-либо были написаны и отправлены. Мне потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы не остаться дежурить у почтового ящика в надежде перехватить свое нелепое послание, когда будут вынимать почту.
Я изо всех сил надеялась, что Люк откликнется. Но старалась морально подготовиться и к тому, что он может не отозваться. Был очень велик шанс, что я больше не значила в его жизни так много, как он в моей. Может быть, он уже едва помнит меня. Или наоборот, помнит слишком хорошо и ненавидит. Тогда мне не дождаться от него ответа. Четыре дня подряд я околачивалась у конторки в холле, ожидая, когда принесут почту, и четыре дня подряд уходила с пустыми руками.
Но на пятый день я вернулась домой с работы и обнаружила под своей дверью письмо. Без марки. Его просто подсунули под дверь. Он отозвался! Вспотевшей рукой я взяла конверт и долго на него смотрела. Мне было страшно заглянуть внутрь. «По крайней мере, потрудился написать», – утешила я себя. Правда, может быть, его хватило только на одно слово: «Отстань». Вдруг я осознала, что лихорадочно рву конверт, как тигр – убитую антилопу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138