Если в грозное время он способен действовать своей волей, выдвигая воевод и распорядителей, зачем ему в обыденной жизни такая прорва князей, бояр, поместников, окольников, дьяков, тиунов, судей, тысяцких, сотских, десятских, приставов, попов и прочих, и прочих – дармоедов? Разве сельские мужики не могут себе выбрать старшин, как это делают ремесленники посада? Конечно, без князя с войском не обойтись государству, но ведь сколько при каждом князе одних лишь бояр «служилых» – от мечников и конюших до разных спальников, стольников, сокольников и собачников – враз не перечислишь! И у каждого – поместья с людьми, и каждый держит свору своих «служилых». Кому служат они? Любой замечал, наверное, что в разные начальники чаще всего выбиваются люди хитрые, корыстные, умеющие блюсти, прежде всего, собственную выгоду. И не за то ли их ставят начальствовать, что господину они сапоги лижут, извиваются пред ним во прахе, но подначальных сгрызут и затопчут, когда велят им собственная выгода и хозяйский интерес?
Олекса усмехнулся и поежился – мысль бежала дальше. Он встречал достойных начальников. Чаще всего это те, кого люди выбирают сами, а не те, кого им навязывают и сажают на шею… Да уж не себя ли он хвалит? – его-то сегодня выбрали вместе с Адамом… Ладно! Раз уж выбрали – отслужит, как только может!
От горящих мостов ветер наносил дым на стены Кремля, в небе назойливо каркало воронье. Возвращаясь, Олекса задержался в Никольской башне. Здесь уже по-домашнему обжились пушкари во главе с Пронькой Пестом, теперь к ним присоединились ополченцы-стражники. Олексе показали башенные подвалы, где хранился припас для метательных машин – огромные стрелы, похожие на копья, каменные и свинцовые ядра, взрывные бомбы в виде глиняных горшков, начиненных зельем и горючими смолами…
Под стеной кашевары разводили огонь. У ворот терема князя Серпуховского стояла стража, и это понравилось Олексе: Адам воеводствует всерьез. Вспомнились серые глаза Анюты, но Олекса удержался от желания разыскать девушку. Он еще не признавался себе в том, что и ее глаза удержали его в Москве.
Из большой залы долетел строгий голос Адама:
– Вы сами теперь начальные люди, и по пустякам ко мне не бегать. Начальник он потому так и называется, што всякому полезному делу начало дает. Кто же думает, што начальник должон лишь погонять других да садиться на первое место за столом, того – в шею…
Олекса вошел. В зале непривычно пахнуло на него дегтем, зипунами, крепким мужичьим потом. Увидел знакомые лица Клеща, Рублева, Вавилы. Из бояр и священников – ни одного.
– Погодите, старшины, – удержал Олекса выборных, готовых покинуть терем. – Мыслится мне, воевода, негоже нам силой неволить тех, кто стремится из города. Какие с них ратники? Да и в Кремле тесно будет – народ валит к нам вовсю. Ну, как надолго засядем? Голод начнется, хуже того – от стеснения хвори нападут. Придут холода – одних дров сколь потребуется всех-то обогреть.
– А я што говорил, Адам? – поддержал боярина Рублев.
– Пущай бегут, – пробасил Клещ, – токо пожитков им не выдавать.
– Это почему ж?
– Потому! Зачем татарин идет со степи? Да за поживой. Нам, глядишь, откупаться от хана. Кто мечом не хочет – пущай добром нажитым делу послужит.
– Верно! – удивился Адам. – Решаем: путь беглецам чист, но оставлять им лишь тягло, одежду и корм. Остальное – долой с возов. И штобы порядок построже блюсти, выезжать им лишь Никольскими воротами.
Когда разошлись старшины, Адам предложил:
– Пойдем-ка, Олекса Дмитрич, навестим владык в святых обителях. Сами не спешат к нам, а без них воеводствовать негоже. На бояр надежды мало – опять в терема позабились.
Олекса лишь глянул на дверь, ведущую в верхние покои, и стал оправлять меч.
Снова пахнуло дымом от догорающих мостов. В воротах появилось трое ополченцев, они вели скованного цепями человека, одетого в лохмотья, заросшего серым грязным волосом. Ввалившиеся глаза его смотрели, как испуганные мыши из норок, нос на опавшем лице казался огромным.
– Што за колодник? – строго спросил Адам.
– В подвале вельяминовском на чепи сидел. Его, видать, забыли, дом-то как есть пустой. Стал выть собакой, а дружинники боярина Красного услыхали и нашли ево.
– Кто таков? Пошто в подвал посажен?
Глаза-мыши метались, оглядывая окружающих. Человек, кажется, плохо понимал происходящее: отчего опустел огромный двор окольничего, где его бросили прикованного, почему небо в дыму, с чего это на княжеском дворе хозяйничают простолюдины и одного из них именуют воеводой?
– Язык те отрезали? – грозно спросил Олекса, лучше Адама умевший вести допрос. – Имя? Откуда сам?
– Сибур я, Сибур, господин боярин. С Новагорода Великого, – торопливо, каким-то птичьим голосом ответил колодник.
– Имя странное, нехристь, што ли?
– Христианин я, христианин…
– Как в Москву попал? За што взят в цепи?
– Помилуй, великий боярин! С торговыми людьми шел, обнесли меня злыдни, наклепали Вельяминову, будто татьбой промышлял. Он и велел в подвал кинуть. А за меня великие гости новгородские поручатся – и Купилка, и Жирох, и сам Корова, да и старост иных кончанских взял бы в послухи.
Адам хмурился. Колодник называл именитых купцов, да поди-ка проверь, что и они знают этого Сибура!
– Давно сидишь на цепи?
– Как бы тебе сказать, боярин… Счет уж дням потерял. Месяца с два…
– Неуж Вельяминов за то время сведать о тебе не мог?
– Не смею грешить на великого боярина – у него дел много, а я человек маленький.
– Ну-ка, целуй крест, што не врешь, – приказал Адам.
Колодник грязными пальцами нашарил под рубахой темный крестик, дрожащей рукой сунул в темный провал бороды.
– Што будем делать, Олекса Дмитрич?
Звякнув цепями, колодник упал на колени:
– Помилуйте, бояре, по неправде страдаю. Отпустите вы меня за-ради христа, молиться за вас стану. Дома жена уж извелась теперь с малыми. – Сибур заплакал.
Чуял Олекса какую-то фальшь в этом носатом, да и Вельяминов не таков, чтобы держать человека на цепи, как собаку, по одному сомнительному навету. Но сердце податливо на слезы, к тому же Олекса обычно имел дело с врагом открытым, прущим на тебя с обнаженным мечом. Махнул рукой.
– Раскуйте его, – приказал Адам. – Дайте чего-нибудь на дорогу да отправьте вон. И пусть волосья обрежет – не то переполошит весь город.
Заглушая тревожный вороний грай, колокола церквей зазвонили к вечерне.

V
До Оки Тохтамыш не давал войску ни сна, ни отдыха. Он стороной обошел Тулу, лежащую в пределах Рязани, его передовые отряды врасплох захватили маленький городок Алексин, но Тарусу нашли пустой и помчались на Любутск. Уже многие сотни пленников тянулись позади вьючных караванов ордынских тылов и сотни вьюков были набиты первой военной добычей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176