Да поспел, вишь, к погребению…
Тупик достал из переметной сумы небольшой образ Богородицы, завернутый в чистую льняную ткань.
– Батюшка, исполнил я волю твою. Сам ходил в Троицу…
Поп обеими руками принял икону, развернул, целуя, омочил слезой.
– Спаси тя бог, сыне…
Он побрел на пепелище, прижимая икону к груди, в сопровождении возницы, в котором Тупик узнал молодца, что зажигал свечи в княжеской палате.
После погребения Тупик предупредил попа:
– Поспешай, батюшка, со сборами. Мы уходим.
– И в добрый путь. Я уж после съезжу к Герасиму, сначала людей соберу.
– Думаешь, придут?
– Куды ж им деваться? Мыслимо ли бросать место этакое светлое? И хлебушко вон на полях зреет, и огороды овощем полны, мы приглядим пока. Часовенку с Гаврилой соорудим, штоб место не запоганело, а там и князь, глядишь, вернется. Вы б только помогли нам колокол церковный над пепелищем поставить – уцелел ведь он, родимый, не взял его огонь гибельный, от нечистых рук порожденный.
– А што, Василь Ондреич, – отозвался Минула. – И правда, пособить надо в деле святом.
Через полчаса воины, растаскав обугленные бревна на месте церкви, освободили из-под них закопченный бронзовый колокол. Язык его отпал – огонь расплавил медное кольцо, на котором он держался. Под головешками сгоревшей кузни нашлись наковальни и железо и медь. Пока устанавливали перекладину, Микула сковал новое кольцо и с помощниками приладил тяжелый язык. Из седельных ремней свили крепкие веревки, перекинули через перекладину, обвязали колокол, и сильные руки воинов подтянули его к подвесному крюку.
– Ну-ка, проверим, отче, не потерял ли он голос в огне?
Микула взялся за бечеву, потянул привычной рукой – доводилось когда-то в монастыре и звонарем служить, – негромкий звук, протяжный, чуть печальный, родился среди тишины, медленно погас, будто всосался полуденным простором.
– Живой, – улыбнулся Микула. Перекрестясь, покрепче ухватил бечеву, и размеренные удары колокольного языка бронзовым набатным громом поплыли с холма к затаенным сосновым борам.
Воины, которым не нашлось работы с колоколом, на вожжах достали воду из колодца с обгорелым срубом. В затухающем звоне Тупик услышал рядом: «Пойдем-ка, попьем колодезной» – и быстро оборотился. Коломенские ратники отмывались у колодца от угольной пыли – один сливал другому на руки.
– Стой! – заорал Тупик. – Брось бадейку, олух несчастный!
Моющиеся удивленно уставились на бегущего к ним сотского, тот, что сливал, неуверенно поставил ведро на обугленную траву. Тупик ударом ноги опрокинул его.
– Пили воду? Ну, пили?
– Я лишь два глотка, – испуганно признался молодой кмет.
– Мало учили вас, сукиных сынов! В колодце ж мертвяки плавают. С распоротыми животами!
Глаза у парня полезли из орбит, по горлу прошли судороги.
– Два пальца в рот – живо!
Кмет не донес пальцы до рта – его начало жестоко рвать… Мертвяки в колодце вряд ли плавали, но Тупик не сомневался, что вода отравлена. Два дня яд мог сохранять силу. Как заставить человека извергнуть проглоченное, Тупик знал. Парень изнемог, корчился в бесплодных потугах. Тупик протянул ему свою баклагу:
– Пей! Сколько можешь пей – вода сладкая… Так, молодец, а теперь снова – два пальца…
Убедившись, что из парня извергается вода, распорядился:
– Оба – к речке, бегом! Отмойтесь. Ты же пей из реки сколько можешь и рыгай. Да баклагу прополощи!
Оборотясь к напуганным воинам, Тупик резко заговорил:
– Здесь был враг всего лишь два дня назад. Запомните на всю жизнь: коли враг не завалил колодца, не набросал туда трупов – он отравил его. Мертвяки отравляют колодцы на годы. Яд может сохранять силу неделями, пока земля не рассосет его. От яда есть одно средство – уголь. Собирайте и тащите его сюда. – Тупик нашел глазами попа. – Батюшка, через день воду можно пить, вычерпав уголь. Ну, а кто и проглотит уголек нечаянно – то не страшно: уголь яда не отпустит, с ним и выйдет из человека.
Поп стал благодарить, Тупик через его плечо смотрел на Гаврилу, который с помощью кметов сооружал из собранных досок и бревен подобие балагана вблизи перекладины с колоколом. Там, наверное, поп повесит икону, которую все еще прижимает к груди. А стоит людям узнать, что она освящалась самим Сергием…
– Василей Ондреич! – прервал его мысли Вельяминов. – Гони всех к реке – пущай отмоются. Исчумазились, ровно бесенята.
Сразу после купания отряд выступил на Коломну. Протяжный, зовущий гуд колокола плыл в теплом воздухе, провожая всадников. И вот оно чудо: перед тем как въехать в лесок, Тупик оборотился и увидел фигурки людей в приокской долине, тянущиеся к сожженному острожку. Уцелевшие городчане гнали трех коров и маленькое стадо не то овец, не то коз.
– Быть Городцу, – уверенно сказал Вельяминов. – Есть поп – будет и приход.
– А татарского удела под московской рукой не получилось, – отозвался Тупик. – И не получится, пока хану рук не отрубим.
Ему вспомнилось: Хасан считал, будто ордынский правитель охотится исключительно за Мамаевой дочерью. Чудом заполучив свою невесту, Хасан дрожал над нею и все угрозы Городцу относил на ее счет. Тупик смотрел на дело трезвее. Жаль великого замысла – татары, переходящие на русскую службу, станут теперь бояться порубежья.
Мерный гуд колокола долго провожал отряд, который уходил от будущей столицы Касимовского царства волжских татар, что утвердится здесь волей московского государя через семьдесят лет.
IX
Хвостатая белая звезда стояла в московском небе, и даже в полдень весеннее солнце не могло затмить сияния таинственной пришелицы. По ночам она заливала землю мертвым бледным светом ярче полной луны, и тогда окрестные леса, пашни и воды, притихшие селения и сама столица принимали незнакомый пугающий образ – будто неведомая, неусская сторона являлась взору оробелого путника. С вечерних сумерек и до восхода из лесов неслись тоскливые, непонятные крики, вой, хохот, взлаивание, костяной стук – вся лесная и болотная нечисть вырвалась из своих обиталищ вместе с талыми водами, празднуя явление хвостатой звезды. Даже милые охотнику голоса пролетных птиц сквозили предвестием беды. С наступлением вечера люди запирали ворота и двери на крепкие засовы, а если ходили ко всенощной, то соседи собирались целыми толпами. Несмотря на распутицу и ночные холода, в городе появилось множество странного люда. Расползаясь с рассветом от монастырских ворот по всему посаду, нищие бродяги настойчиво канючили, вымогая подаяние, тыкали в небо грязными пальцами, пугали близостью Страшного суда. В церквах почти не прерывались службы. Попы и монахи смутно толковали значение хвостатой звезды, зато ясно советовали усердно молиться да щедрее жертвовать на храмы и монастыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
Тупик достал из переметной сумы небольшой образ Богородицы, завернутый в чистую льняную ткань.
– Батюшка, исполнил я волю твою. Сам ходил в Троицу…
Поп обеими руками принял икону, развернул, целуя, омочил слезой.
– Спаси тя бог, сыне…
Он побрел на пепелище, прижимая икону к груди, в сопровождении возницы, в котором Тупик узнал молодца, что зажигал свечи в княжеской палате.
После погребения Тупик предупредил попа:
– Поспешай, батюшка, со сборами. Мы уходим.
– И в добрый путь. Я уж после съезжу к Герасиму, сначала людей соберу.
– Думаешь, придут?
– Куды ж им деваться? Мыслимо ли бросать место этакое светлое? И хлебушко вон на полях зреет, и огороды овощем полны, мы приглядим пока. Часовенку с Гаврилой соорудим, штоб место не запоганело, а там и князь, глядишь, вернется. Вы б только помогли нам колокол церковный над пепелищем поставить – уцелел ведь он, родимый, не взял его огонь гибельный, от нечистых рук порожденный.
– А што, Василь Ондреич, – отозвался Минула. – И правда, пособить надо в деле святом.
Через полчаса воины, растаскав обугленные бревна на месте церкви, освободили из-под них закопченный бронзовый колокол. Язык его отпал – огонь расплавил медное кольцо, на котором он держался. Под головешками сгоревшей кузни нашлись наковальни и железо и медь. Пока устанавливали перекладину, Микула сковал новое кольцо и с помощниками приладил тяжелый язык. Из седельных ремней свили крепкие веревки, перекинули через перекладину, обвязали колокол, и сильные руки воинов подтянули его к подвесному крюку.
– Ну-ка, проверим, отче, не потерял ли он голос в огне?
Микула взялся за бечеву, потянул привычной рукой – доводилось когда-то в монастыре и звонарем служить, – негромкий звук, протяжный, чуть печальный, родился среди тишины, медленно погас, будто всосался полуденным простором.
– Живой, – улыбнулся Микула. Перекрестясь, покрепче ухватил бечеву, и размеренные удары колокольного языка бронзовым набатным громом поплыли с холма к затаенным сосновым борам.
Воины, которым не нашлось работы с колоколом, на вожжах достали воду из колодца с обгорелым срубом. В затухающем звоне Тупик услышал рядом: «Пойдем-ка, попьем колодезной» – и быстро оборотился. Коломенские ратники отмывались у колодца от угольной пыли – один сливал другому на руки.
– Стой! – заорал Тупик. – Брось бадейку, олух несчастный!
Моющиеся удивленно уставились на бегущего к ним сотского, тот, что сливал, неуверенно поставил ведро на обугленную траву. Тупик ударом ноги опрокинул его.
– Пили воду? Ну, пили?
– Я лишь два глотка, – испуганно признался молодой кмет.
– Мало учили вас, сукиных сынов! В колодце ж мертвяки плавают. С распоротыми животами!
Глаза у парня полезли из орбит, по горлу прошли судороги.
– Два пальца в рот – живо!
Кмет не донес пальцы до рта – его начало жестоко рвать… Мертвяки в колодце вряд ли плавали, но Тупик не сомневался, что вода отравлена. Два дня яд мог сохранять силу. Как заставить человека извергнуть проглоченное, Тупик знал. Парень изнемог, корчился в бесплодных потугах. Тупик протянул ему свою баклагу:
– Пей! Сколько можешь пей – вода сладкая… Так, молодец, а теперь снова – два пальца…
Убедившись, что из парня извергается вода, распорядился:
– Оба – к речке, бегом! Отмойтесь. Ты же пей из реки сколько можешь и рыгай. Да баклагу прополощи!
Оборотясь к напуганным воинам, Тупик резко заговорил:
– Здесь был враг всего лишь два дня назад. Запомните на всю жизнь: коли враг не завалил колодца, не набросал туда трупов – он отравил его. Мертвяки отравляют колодцы на годы. Яд может сохранять силу неделями, пока земля не рассосет его. От яда есть одно средство – уголь. Собирайте и тащите его сюда. – Тупик нашел глазами попа. – Батюшка, через день воду можно пить, вычерпав уголь. Ну, а кто и проглотит уголек нечаянно – то не страшно: уголь яда не отпустит, с ним и выйдет из человека.
Поп стал благодарить, Тупик через его плечо смотрел на Гаврилу, который с помощью кметов сооружал из собранных досок и бревен подобие балагана вблизи перекладины с колоколом. Там, наверное, поп повесит икону, которую все еще прижимает к груди. А стоит людям узнать, что она освящалась самим Сергием…
– Василей Ондреич! – прервал его мысли Вельяминов. – Гони всех к реке – пущай отмоются. Исчумазились, ровно бесенята.
Сразу после купания отряд выступил на Коломну. Протяжный, зовущий гуд колокола плыл в теплом воздухе, провожая всадников. И вот оно чудо: перед тем как въехать в лесок, Тупик оборотился и увидел фигурки людей в приокской долине, тянущиеся к сожженному острожку. Уцелевшие городчане гнали трех коров и маленькое стадо не то овец, не то коз.
– Быть Городцу, – уверенно сказал Вельяминов. – Есть поп – будет и приход.
– А татарского удела под московской рукой не получилось, – отозвался Тупик. – И не получится, пока хану рук не отрубим.
Ему вспомнилось: Хасан считал, будто ордынский правитель охотится исключительно за Мамаевой дочерью. Чудом заполучив свою невесту, Хасан дрожал над нею и все угрозы Городцу относил на ее счет. Тупик смотрел на дело трезвее. Жаль великого замысла – татары, переходящие на русскую службу, станут теперь бояться порубежья.
Мерный гуд колокола долго провожал отряд, который уходил от будущей столицы Касимовского царства волжских татар, что утвердится здесь волей московского государя через семьдесят лет.
IX
Хвостатая белая звезда стояла в московском небе, и даже в полдень весеннее солнце не могло затмить сияния таинственной пришелицы. По ночам она заливала землю мертвым бледным светом ярче полной луны, и тогда окрестные леса, пашни и воды, притихшие селения и сама столица принимали незнакомый пугающий образ – будто неведомая, неусская сторона являлась взору оробелого путника. С вечерних сумерек и до восхода из лесов неслись тоскливые, непонятные крики, вой, хохот, взлаивание, костяной стук – вся лесная и болотная нечисть вырвалась из своих обиталищ вместе с талыми водами, празднуя явление хвостатой звезды. Даже милые охотнику голоса пролетных птиц сквозили предвестием беды. С наступлением вечера люди запирали ворота и двери на крепкие засовы, а если ходили ко всенощной, то соседи собирались целыми толпами. Несмотря на распутицу и ночные холода, в городе появилось множество странного люда. Расползаясь с рассветом от монастырских ворот по всему посаду, нищие бродяги настойчиво канючили, вымогая подаяние, тыкали в небо грязными пальцами, пугали близостью Страшного суда. В церквах почти не прерывались службы. Попы и монахи смутно толковали значение хвостатой звезды, зато ясно советовали усердно молиться да щедрее жертвовать на храмы и монастыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176