Через две сотни шагов потолок приподнялся, сырой воздух посвежел, и вдруг путь преградило озерцо во всю ширину хода, запертого глухой стеной. До расчетам Олексы, над головой была кремлевская стена, в нескольких шагах от нее – крутой берег Москвы-реки.
– Подержите факел. – Олекса вошел в воду, залив сапоги, стал разбирать камни; шум воды усилился, озерцо быстро убывало, и наконец обнажилось кирпичное дно. В самом углу, под стеной, – квадратная металлическая дверца с кольцом. Воины с удивлением наблюдали, как начальник поднял дверцу и, освещая темный лаз, заглянул внутрь. Потом приказал ждать его и исчез в узком колодце. Явился он не скоро, с догорающим факелом.
– Чего тамо, Олекса Дмитрич?
– Тамо-то? Кащей на цепях прикован.
– Да ну! – У молодых кметов расширились глаза.
– Я думал сокровища найти, а нашел кости.
Снова плотно затворили дверцу, сложили камни на место, и вода быстро скрыла потайной ход. Олекса велел спутникам хранить секрет ручья: подземелье устроено самим государем.
В гриднице княжеского терема, где временно жил Олекса (Арину взяли к себе девицы), горела свеча. На лавочке под образом Спаса ждала Анюта. При появлении Олексы она осталась сидеть, лишь выпустила из рук свою длинную косу.
– Вот пришла. Да свечку зажгла…
– Завтра, Анютушка, ты мне понадобишься со всеми твоими подругами на Свибловом дворе.
– Там, где Арина будет?
– И Арина. Многих детишек хочу поручить вам. Согласны?..
Он удержал ее, сел напротив. Заговорил не сразу, сам теряясь, трудно подыскивая слова:
– Вишь, Анюта, в какое время лихое встретились мы. Не ведаю, к месту ли мой разговор? Ты не рассердишься? – Она промолчала, а щеки залил маковый цвет, насторожилась, как тетива. – Ни матушки у меня, ни батюшки, крестный мой, Тимофей Васильич, далеко. Да и твои ведь не близко. Приходится мне самому тебя сватать…
– Ой! Олекса Дмитрич! – Анюта заслонилась широким рукавом. – Что ты говоришь! И я-то чего отвечу без княгини?
– Где она теперь, княгиня? Да ладно – подожду до Олены Ольгердовны, а все ж не пойду к ней, тебя не услышав.
Девушка совсем раскраснелась, отвечала уклончиво:
– Честь немалая пойти за тебя, Олекса Дмитрич, да не все в моей воле. И кончится ли добром наше сидение? Вон какие страшные вести принесли нижегородские княжичи.
– Не верь им, Анюта, как я не поверил. Поп – тот и сам не знает, кого хоронил. Да хоронил ли?
– Дай бог, чтоб слова твои сбылись. Переждем безвременье, тогда и скажу. – Она встала.
– Только знай, Анюта: што приключилось в полону с тобой – то не твоя вина, а наша. Ты не бойся: во всю жизнь не попрекну, словом о том не напомню.
У нее вдруг по щекам хлынули слезы, Олекса растерялся:
– Што ты, Анютушка? Прости, ради бога, не хотел я тебя обижать – само сорвалось. Прости.
– Ты не винись, Олексаша. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Не ждала этих слов, а без них не пошла бы.
Осажденный Кремль, бессчетные полчища врагов под стеной, грозный завтрашний день – все как бы ушло. Осталась Анюта, его Анюта, ради которой он проломил бы даже тысячные ряды скованных из железа великанов. Держа руки девушки в своих, он смотрел ей в глаза и спрашивал:
– Хочешь, сегодня повенчаемся? Сейчас?
Она растерянно улыбалась:
– Там же теперь весь город. Молятся… Стыдно будет…
Олекса обнял ее, она счастливо прошептала:
– Ох, до чего ж ты сильный! Больно же мне от железа…
В полночь, целуя ее, он шепотом спросил:
– Арина тебя не хватится?
– Не хватится. И не осудит. Она сама свое счастье добывала. Да и что мне чужой суд, когда ты со мной? Вот про полон говорил, а я в ту пору и не понимала, для чего мной торговали. Совсем же глупая была. Думала, выходят за мужиков, чтобы варить им да в поле жать колосья. Но кабы снасильничали… Не довелось бы нам свидеться, Олексаша. Убила бы, ей-богу убила бы – хоть спящего. А потом – себя.
– Забудем про то, Анюта.
– Нет, Олексаша, такого до конца дней не забудешь. И не надо забывать. Может, у меня тоже дочь родится. – Помолчав, неожиданно спросила: – Ты силой брал когда-нибудь женщину?
– Бог с тобой, Анюта!
– Ты ж воин, в походы ходил…
– В нашем войске за насилие над женщиной, как и за убийство ребенка, – вешают. Да и неуж я поганец какой?
– Ну и ладно. Все другое, коли было, прощаю, не спрашивая.
Среди ночи Олекса встал, вышел из терема. Над стеной дрожало зарево ордынских костров. В храмах по-прежнему пели, со двора попахивало дымком. У огня негромко разговаривали караульные. Возвращаясь, Олекса прихватил из большой залы горящую свечу. Анюта сидела на лавке, свесив босые ноги на лохматый цветной половик, стыдливо отвела глаза. Олекса зажег все свечи, какие были в гриднице, отпер деревянный сундук, достал кованый шлем, серебристую кольчугу, тряхнул, и она бисерно зазвенела, переливаясь в свете свечей.
– Нравится?
Она посмотрела с недоумением, улыбнулась, пожала плечами.
– Рублевской работы – ее ни стрела, ни клевец, ни копье не осилят. Данило вязал для отца, да не успел к Донскому походу. После довязал и как память хранил. А перед смертью завещал мне. Поди-ка ближе…
Анюта встала, приблизилась, он ощутил ее волнующее тепло, обнял. Потом стал одевать в броню. Она покорно позволяла, все так же недоуменно улыбаясь. Олекса надел на нее стальной шлем, опустил забрало.
– Ух, до чего страшна личина – не дай бог, стану тебя целовать, и увидится этот клыкастый череп! Ну, да главное – шлем как раз будет, ежели косу уложить короной. Панцирь-то великоват. Оденем тебя потеплее, теперь не петровки.
– Начто мне этакий наряд? – Анюта откинула стальную маску.
– Станешь моим оруженосцем. Не отпущу завтра ни на шаг. Копье и щит тебе тяжеловаты, возьмешь мой саадак и кончар – они как раз могут пригодиться.
– Уж не надумал ли ты в поле воевать с Ордой?
– Боюсь, как бы завтра Кремль полем не стал.
– Господи! – Она скинула шлем. – Ты говоришь об этом так спокойно.
– Што мне, кричать? Да и кричал – не услыхали.
– Хан же грамоты прислал, слово дал Москвы не трогать.
– Вот и ты, Анюта! С тех пор как Москва колотит ордынцев, она забывать стала, с кем дело имеет. Оставим это, ничего уж не переменить. В седле-то удержишься?
– Через Орду проехала с Вавилой. Да и с княгиней Оленой езживала, она у нас отчаянная. А ты правда меня возьмешь?
– Возьму. Только держись позади, за моей правой рукой, и наперед не выскакивай… А теперь иди ко мне. Какая ты железная и холодная. Ну ее сегодня, эту бронь! – Он стал нетерпеливо снимать с девушки панцирь, задул свечи…
Сколько прошло времени, Олекса не знал, но почуял близость рассвета и оборвал тоненький смутный сон. Анюта спала на его руке, дышала ровно, едва слышно. Жалко будить, но продлить ночь не в силах самый счастливый человек. Он поцеловал ее, она открыла глаза, прильнула к нему…
– Пора, Анюта, пора…
С самого вечера к ним никто не толкнулся, – значит, Орда вела себя смирно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
– Подержите факел. – Олекса вошел в воду, залив сапоги, стал разбирать камни; шум воды усилился, озерцо быстро убывало, и наконец обнажилось кирпичное дно. В самом углу, под стеной, – квадратная металлическая дверца с кольцом. Воины с удивлением наблюдали, как начальник поднял дверцу и, освещая темный лаз, заглянул внутрь. Потом приказал ждать его и исчез в узком колодце. Явился он не скоро, с догорающим факелом.
– Чего тамо, Олекса Дмитрич?
– Тамо-то? Кащей на цепях прикован.
– Да ну! – У молодых кметов расширились глаза.
– Я думал сокровища найти, а нашел кости.
Снова плотно затворили дверцу, сложили камни на место, и вода быстро скрыла потайной ход. Олекса велел спутникам хранить секрет ручья: подземелье устроено самим государем.
В гриднице княжеского терема, где временно жил Олекса (Арину взяли к себе девицы), горела свеча. На лавочке под образом Спаса ждала Анюта. При появлении Олексы она осталась сидеть, лишь выпустила из рук свою длинную косу.
– Вот пришла. Да свечку зажгла…
– Завтра, Анютушка, ты мне понадобишься со всеми твоими подругами на Свибловом дворе.
– Там, где Арина будет?
– И Арина. Многих детишек хочу поручить вам. Согласны?..
Он удержал ее, сел напротив. Заговорил не сразу, сам теряясь, трудно подыскивая слова:
– Вишь, Анюта, в какое время лихое встретились мы. Не ведаю, к месту ли мой разговор? Ты не рассердишься? – Она промолчала, а щеки залил маковый цвет, насторожилась, как тетива. – Ни матушки у меня, ни батюшки, крестный мой, Тимофей Васильич, далеко. Да и твои ведь не близко. Приходится мне самому тебя сватать…
– Ой! Олекса Дмитрич! – Анюта заслонилась широким рукавом. – Что ты говоришь! И я-то чего отвечу без княгини?
– Где она теперь, княгиня? Да ладно – подожду до Олены Ольгердовны, а все ж не пойду к ней, тебя не услышав.
Девушка совсем раскраснелась, отвечала уклончиво:
– Честь немалая пойти за тебя, Олекса Дмитрич, да не все в моей воле. И кончится ли добром наше сидение? Вон какие страшные вести принесли нижегородские княжичи.
– Не верь им, Анюта, как я не поверил. Поп – тот и сам не знает, кого хоронил. Да хоронил ли?
– Дай бог, чтоб слова твои сбылись. Переждем безвременье, тогда и скажу. – Она встала.
– Только знай, Анюта: што приключилось в полону с тобой – то не твоя вина, а наша. Ты не бойся: во всю жизнь не попрекну, словом о том не напомню.
У нее вдруг по щекам хлынули слезы, Олекса растерялся:
– Што ты, Анютушка? Прости, ради бога, не хотел я тебя обижать – само сорвалось. Прости.
– Ты не винись, Олексаша. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Не ждала этих слов, а без них не пошла бы.
Осажденный Кремль, бессчетные полчища врагов под стеной, грозный завтрашний день – все как бы ушло. Осталась Анюта, его Анюта, ради которой он проломил бы даже тысячные ряды скованных из железа великанов. Держа руки девушки в своих, он смотрел ей в глаза и спрашивал:
– Хочешь, сегодня повенчаемся? Сейчас?
Она растерянно улыбалась:
– Там же теперь весь город. Молятся… Стыдно будет…
Олекса обнял ее, она счастливо прошептала:
– Ох, до чего ж ты сильный! Больно же мне от железа…
В полночь, целуя ее, он шепотом спросил:
– Арина тебя не хватится?
– Не хватится. И не осудит. Она сама свое счастье добывала. Да и что мне чужой суд, когда ты со мной? Вот про полон говорил, а я в ту пору и не понимала, для чего мной торговали. Совсем же глупая была. Думала, выходят за мужиков, чтобы варить им да в поле жать колосья. Но кабы снасильничали… Не довелось бы нам свидеться, Олексаша. Убила бы, ей-богу убила бы – хоть спящего. А потом – себя.
– Забудем про то, Анюта.
– Нет, Олексаша, такого до конца дней не забудешь. И не надо забывать. Может, у меня тоже дочь родится. – Помолчав, неожиданно спросила: – Ты силой брал когда-нибудь женщину?
– Бог с тобой, Анюта!
– Ты ж воин, в походы ходил…
– В нашем войске за насилие над женщиной, как и за убийство ребенка, – вешают. Да и неуж я поганец какой?
– Ну и ладно. Все другое, коли было, прощаю, не спрашивая.
Среди ночи Олекса встал, вышел из терема. Над стеной дрожало зарево ордынских костров. В храмах по-прежнему пели, со двора попахивало дымком. У огня негромко разговаривали караульные. Возвращаясь, Олекса прихватил из большой залы горящую свечу. Анюта сидела на лавке, свесив босые ноги на лохматый цветной половик, стыдливо отвела глаза. Олекса зажег все свечи, какие были в гриднице, отпер деревянный сундук, достал кованый шлем, серебристую кольчугу, тряхнул, и она бисерно зазвенела, переливаясь в свете свечей.
– Нравится?
Она посмотрела с недоумением, улыбнулась, пожала плечами.
– Рублевской работы – ее ни стрела, ни клевец, ни копье не осилят. Данило вязал для отца, да не успел к Донскому походу. После довязал и как память хранил. А перед смертью завещал мне. Поди-ка ближе…
Анюта встала, приблизилась, он ощутил ее волнующее тепло, обнял. Потом стал одевать в броню. Она покорно позволяла, все так же недоуменно улыбаясь. Олекса надел на нее стальной шлем, опустил забрало.
– Ух, до чего страшна личина – не дай бог, стану тебя целовать, и увидится этот клыкастый череп! Ну, да главное – шлем как раз будет, ежели косу уложить короной. Панцирь-то великоват. Оденем тебя потеплее, теперь не петровки.
– Начто мне этакий наряд? – Анюта откинула стальную маску.
– Станешь моим оруженосцем. Не отпущу завтра ни на шаг. Копье и щит тебе тяжеловаты, возьмешь мой саадак и кончар – они как раз могут пригодиться.
– Уж не надумал ли ты в поле воевать с Ордой?
– Боюсь, как бы завтра Кремль полем не стал.
– Господи! – Она скинула шлем. – Ты говоришь об этом так спокойно.
– Што мне, кричать? Да и кричал – не услыхали.
– Хан же грамоты прислал, слово дал Москвы не трогать.
– Вот и ты, Анюта! С тех пор как Москва колотит ордынцев, она забывать стала, с кем дело имеет. Оставим это, ничего уж не переменить. В седле-то удержишься?
– Через Орду проехала с Вавилой. Да и с княгиней Оленой езживала, она у нас отчаянная. А ты правда меня возьмешь?
– Возьму. Только держись позади, за моей правой рукой, и наперед не выскакивай… А теперь иди ко мне. Какая ты железная и холодная. Ну ее сегодня, эту бронь! – Он стал нетерпеливо снимать с девушки панцирь, задул свечи…
Сколько прошло времени, Олекса не знал, но почуял близость рассвета и оборвал тоненький смутный сон. Анюта спала на его руке, дышала ровно, едва слышно. Жалко будить, но продлить ночь не в силах самый счастливый человек. Он поцеловал ее, она открыла глаза, прильнула к нему…
– Пора, Анюта, пора…
С самого вечера к ним никто не толкнулся, – значит, Орда вела себя смирно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176