– Не густо войска, – заметил Кряж.
– Небось только подходят, – обнадежил Николка.
– Эх, сынок! Вот нас двенадцать молодцов с атаманом, царство ему небесное, явилось на сбор в Коломну. Ныне же один я как перст, да и того было поймали вечор. Один из двенадцати прежних. Правда, ишшо трое живых, да те в монахи подались, грехи отмаливать.
– Орда не меньше нашего потеряла.
– Не меньше. Но то ж – Орда! Оно, конешно, не тот нынче татарин – битый, пуганый, зато злой и голодный. А голодный волк хуже сытого.
Боярин Уда, низенький, ершистый, с ухватистыми длиннопалыми руками, и слова не дал молвить прибывшим.
– Слыхал про вас от дворского, слыхал. Возьму, коли велено – што делать? Но – в товары, в товары! – И словно уцепил взглядом, выталкивая за полог палатки: – Ступайте, ступайте к товарникам.
Отвязывая коня, Кряж злился:
– Вот так поратничали! Дружиннички – при котлах да мешках с овсом. Услужил, крючок седатый! Я вот Тимофею Васильичу на нево челом стукну – он небось саморучно меня с-под стражи выпустил.
Широкой рысью мимо шли пятеро всадников на вспотевших конях, серые плащи крыльями трепетали за их спинами. Николка, любуясь витязями, посмотрел в лицо переднего, и его словно толкнули в грудь – как будто родич мчался мимо, но кто он, как его имя? Воин тоже глянул, повернул голову и вдруг осадил скакуна.
– Ты кто? – спросил, приближаясь. – Не Гридин ли сын?
И Николка узнал:
– Лексей?!
Тот слетел с лошади, схватил друга, стиснул.
– Никола! Николушка наш! Да ты не воскрес ли часом?
У парня ручьем хлынули слезы, и ничего-то он не мог с собой поделать. Алешка, отстранясь, тоже подозрительно хлюпнул.
– Ты из Звонцов, што ль?
– Не, прямо с Рязанщины. – Николка утер глаза. – Тебя первого из наших вижу.
Варяг сразу помрачнел, покосился на шрам, изуродовавший лицо земляка.
– Однако, после поговорим. Ты в княжеском полку?
– Да вот к боярину Уде присланы, он же велел нам в товары.
– Што-о? Какие товары? Василий Андреич сотню не может сбить, а нашего человека, куликовского ратника – в товары!
– Кто тут расшумелся? Кто это куликовца в товары запхал? – Привлеченный голосами боярин откинул полог.
– Иван Федорыч, это ж человек Тупика, на Непряди рубился – как же его в товары?
– А я почем знал? На них не написано. Слова молвить не умеют – языки, што ль, отсохли? Ну, ча раззявились? В сотню!..
Николка и Кряж оторопело вскочили в седла.
– От бес! – ругнулся Кряж, едва отъехали. – Сам же рта раскрыть не дал. Как есть уда.
– Не в себе он, – объяснил Алешка. – Семья у нево в Алексине, там теперь Орда. А вечор прислали ему две сотни морозовских, стал он их проверять – иные копья на скаку порастеряли. Вот и гонит всех присланных в товары, штоб спытать потом.
Николка во все глаза смотрел на старшего товарища детства: да в самом ли деле перед ним Алешка Варяг? Но ведь и тот не сразу узнал младшего односельчанина. На языке вертелся тревожный вопрос, Алешка словно угадал, заговорил первым:
– Пождите нас у рощицы той, над ручьем. Мы ж к окольничему вестниками спешим. – Отъезжая, обернулся: – А батю твово, Николушка, схоронили мы на поле Куликовом…

III
Трубы подняли воинский лагерь на заре. Едва умылись, кто в ручье, кто росой, сотские стали скликать своих. Утро было ясное, бестуманное, отрядами в молчании сходились к середине луга. Пахнуло ладаном – перед войском явились попы с кадильницами, потом показался санный возок с хоругвями, его сопровождали верховые в темных рясах, на иных белые клобуки. Из саней вышел высокий человек в рогатой митре и парчовой ризе. Утренние лучи вспыхнули, заиграли голубыми, синими, малиновыми, белыми искрами в сапфирах, алмазах и яхонтах митрополичьего убранства.
– Гляди-ко, целый клир тут, и сам святитель!
– Удостоил нас, грешных.
– А это кто, важный, рядом с ним?
– Игумен Федор – духовник государя.
– А тот – с богатырским посохом?
– Архимандрит Спасского Симеон…
Громко запела труба, митрополичья стража в черных плащах, черных панцирях и блестящих черненых шишаках поскакала куда-то на крыло войска. По рядам полетели голоса: «К молитве! К молитве!» – и ратники опускались на колени лицом в сторону восхода. Галопом примчались воеводы, спешились рядом со святыми отцами. Два попа развернули большой складень с изображением Великого Спаса, перед владыкой поставили аналой с книгами, сосудами, кропилом. Заутреню служил сам митрополит, и даже в задних рядах стоящего полукольцом войска слышался его сильный певучий голос.
Николка, еще не переживший горькой вести, истово кланялся и повторял молитвы, все время представляя, что отец смотрит на него откуда-то с горних высей. И все же среди воевод он разглядел великого князя, окольничего и Боброка-Волынского. Там же находился и Уда. Его соседа в нарядном, небесного цвета кафтане с золотым шитьем он не знал, но о нем Кряж спросил Варяга, и тот ответил:
– Боярин Морозов, из спальников, но живет своим домом. Говорят, в конюшие выбивается – не дай бог. А вон тот маленький, в рыжем кафтане – заглавный для нас человек, дьяк Внук.
– Почто же заглавный? – удивился Кряж.
– Вот как поистратишься нечаянно аль в кости проиграешься – ему челом стукни. Токо словом не смей заикаться, што прогулялся аль проигрался. А настоящая нужда заест – проси без сумленья: пожурит и выручит.
– Он што, казной заведует?
– Он всем заведует. Дьяк государев. Умен – страсть.
– Молитеся, лешие, неча шептаться, – сердито оглянулся на соседей Додон. – Сам владыко служит!..
Вскоре после заутрени Николку вызвали в палатку начальника сотни. Тупик приветливо кивнул новому ратнику, указал на невысокого человека в рыжем кафтане:
– Вот дьяк по твою душу, Никола.
Парень с удивлением узнал человека из государевой свиты. Сам всемогущий Внук!
– Этот? – Умные глаза дьяка обежали фигуру парня, как бы запоминая. – Ничего, обносится – годится и в дружину, коли в первом бою не струсит.
– Он уже не струсил. Шрам-то на Куликовом поле заработал.
– Тогда и говорить неча. Считать умеешь? Считай. – Он достал из-под полы и протянул Николке холщовый кошель. Тот взял с недоумением: зачем Внуку таким способом проверять грамотность нового дружинника? Не собираются ли его снова отправить в товары? В кошельке было ровно двадцать серебряных денег московской чеканки с изображением петуха на фоне встающего солнца.
– Правильно, – сказал Внук. – Молодец. С первым жалованием государским тебя, ратник.
– Эт мне?.. За што? – Николка растерялся: в руках его было состояние зажиточного крестьянина.
– За службу. – Худое лицо дьяка посерело. – К несчастью нашему, вести, тобой привезенные, подтвердили сакмагоны. Хан уже на Оке. Но ты дал нам целый день – для смотра… Ну, так служи, ратник, государю не хуже прежнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176