– Стрелы! – приказал Тупик.
Зазвенели тетивы луков, и раздуваемые в быстром полете фитили горящих стрел прочертили в снежном сумраке малиновые полосы. Топот коней, брошенных в карьер, обвалом рухнул на стан врага. Сакмагоны напали молча. Ни кличей, ни команд – лишь топ и храп лошадей, красные высверки стали в свете костров, свистящие удары, гулкое лопанье кож и хруст костей – застигнутые врасплох кочевники не успевали обнажить оружие. Молчание беспощадных истребителей словно зачаровало степных воинов и самих лишило голоса.
Но вот гортанный крик, злой и властный, раздался у самого берега, где стояло несколько юрт, и Тупик разглядел рослого воина в темном халате, размахивающего копьем. Наян сзывал к себе нукеров, и они бежали к нему, обнажая оружие. Если враги начнут сбиваться, а убегающие воротятся, сакмагонам несдобровать. Тупик устремился к высокому, тот ловко и сильно выбросил копье, Орлик взвизгнул, почуяв в теле смертное ледяное железо, и, жалея коня, Тупик удержал его поводом и шенкелями, едва не выскочил из седла, распластавшись в яростном рывке, достал голову врага концом клинка и слышал, как она лопнула, будто спелое яблоко под ножом. Подбегающие шарахнулись прочь, в речку, Орлик воспрянул, повинуясь шенкелям, вынес Тупика к большой коновязи на опушке уремы, где сбилась целая толпа ордынцев. Ее уже терзали безмолвные всадники, казавшиеся великанами в снежной лунной темени – Микула, Варяг, Никола… Кочевники ныряли под сбившихся лошадей, обрезали перепутанные чембуры, вырываясь, бежали туда же – за речку. Похоже, Копыто со своими уже на другом берегу – там вдруг яростно рявкнул «медведь»: Кряж отпугивал степняцких лошадей, которых спешенные беглецы подзывали свистом. С толпой у коновязи было кончено.
– Гнать надо, Василь Андреич! – крикнул Варяг. – На том берегу у них заводные. Кабы не сгуртовалась там орда? Им за потерю полона все одно – погибель!
Алешка прав: надо ждать нападения – бежавших за речку врагов все еще больше, чем воинов русской сторожи. А нападающий – это не застигнутый у костра за поджариванием вшей.
Разведчики сотни стягивались к начальнику, и Тупик бросил коня в воду. Слева слышался громкий плеск, раздавались глухие удары. Скоро оттуда появился Додон со своими, удивленно крикнул:
– Вишь ты, нечистые! Оне и пеши бегают, ровно наши.
Воины засмеялись. Из сумерек выкатился еще один отряд, Копыто осадил скакуна возле начальника:
– Задали корму донским ракам, Василей!
– Што у тебя, Иван?
– У меня – ладно. Неладно там вон, у дубравы. Вишь, сбиваются, змеи, в клубок – очухались. Их там с полтыщи.
Снежок перестал, и вблизи дубравы на лунном поле шевелилось какое-то чернильно-серое, размытое пятно.
– Слушай меня все! – крикнул Тупик. – Бьем в середину чамбула, на полном ходу. Как прошибем, Копыто со своими берет правых, Додон – левых. Я же развернусь и ударю сбоку или в затылок сначала левых. Правых добьем все вместе. Мечи – вон!..
Три русские сотни достигли середины поля между речкой и рощей, когда чернильное пятно ордынского отряда быстро потекло навстречу по лунному снежку.
– Хук! Хук! Хук! – разорвал ночь злой крик степняков.
– Урр-раа! – заревел впереди русской лавы Копыто, и три сотни голосов отозвались раскатистым: «Рра-аа!» Русские всадники отнимали у степняков даже их собственный клич.
Сошлись в смутных сумерках, разрываемых тусклыми вспышками стали. Отвернуть не могли ни те ни другие, хотя никто, вероятно, не стал бы преследовать убегающих в ночных перелесках. За спиной у одних стоял безжалостный темник со своими палачами, у других за спиной коченели на заснеженном берегу сотни, а может быть, тысячи братьев, сестер и детей, обреченных на гибель и рабство. Когда уже русские сотни прошибли вражескую лаву, Орлик под Тупиком сильно споткнулся, пропахал грудью поле, и Васька, едва успел выпростать ноги из стремян да выбросить руку с мечом в сторону, чтобы не напороться. От тяжкого удара о мерзлую землю перехватило дыхание, слепящие круги пошли перед глазами. Сотни уже развернулись, бой распался на расходящиеся клубки, Тупик оказался посередине, словно вырванный из сечи неведомой рукой. Орлик, задирая голову, заржал рядом, тревожно и тоскливо, с усилием поднялся на передние ноги, пошатываясь, встал над хозяином, как будто хотел закрыть его собой. Тупик с хрипом втянул воздух, вскочил, ухватился за шею коня, чтобы устоять. И как еще Орлик пронес его через реку и жестокую сшибку?
– Не бойся, друг, я не брошу тебя волкам.
Бой продолжался с двух сторон, медленно отдаляясь. Тупик впервые в жизни наблюдал конную рубку со стороны, потрясенно вслушиваясь в ее дикие звуки. Кто-то скакал к нему по истоптанному черно-серому полю, Тупик поднял оброненный щит.
– Василь Андреич, живой?
– Живой, Алеша. Коня бы мне. Орлик едва стоит. – Васька погладил опущенную голову гнедого, увидел близко печальный, темный глаз, задернутый туманной влагой.
– Я счас, ты стой, никуда не ходи! – Алешка помчался к дубраве, наперехват бегущих из сечи лошадей с пустыми седлами. Слева грозный клич: «Непрядва!» – заглушал крики врагов, оттуда уже мчались всадники к другому очагу боя на помощь Ивану Копыто. Но там случилось что-то неожиданное – русские клики усилились, как будто разведчиков стало больше. Орда побежала, рассеиваясь, и теперь она уже не опасна. Уцелевшие станут по-воровски пробираться на свои далекие кочевья, сложат семейные юрты и забьются в безлюдную глушь, подальше от своих наянов, пока время не потушит память об их бегстве и потере добычи.
Тупик вдруг услышал негромкий стон за спиной, пошел к серому шевелящемуся пятну на снегу. Орлик, пошатываясь, брел следом. Вблизи разглядел ордынского воина в кожаной броне с разрубленным плечом. В его бормотании различалось знакомое слово: «Су-у». Тупик отстегнул с пояса медную баклагу, встряхнул – зазвенела вода с ледком. Наклонился над раненым, ткнул горлышко в темные губы. Раненый начал судорожно глотать, глаза его открылись, в них тускло переливался желтый свет. Взгляд прояснялся, и в нем являлось странное выражение, похожее на то, какое видел Тупик у раненого волка, следящего за охотником. В лунных сумерках над местом побоища витали демоны, похищая души умерших, и от их близости самый свет становился враждебным человеку. Но человек должен верить не злобным призракам, а своему внутреннему голосу, и этот голос твердил: после боя на поле сечи нет врагов, есть только страдающие люди, которым надо помочь. Вдруг скребнул копытом Орлик, тревожно захрапел, Васька быстро обернулся и ощутил сильный, острый удар в грудь. Звякнула сталь, он отпрянул, увидел в здоровой руке ордынца холодно сверкнувший кривой нож. Затряслись руки, баклага выпала, тихо забулькала изливающаяся вода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176