– вызверился Морозов на влетевшего в залу Адама.
– Отрыщ, боярин! – вскипел Адам. – Князь Остей, вы тут слова тратите, а кто-то твоим именем устроил в детинце гульбище.
Остей вскочил.
– Я послал выборных унять гуляк, да справятся ли?
Мстительная усмешка явилась на лице Морозова.
– Вот оно, ваше воинство! Што я говорил? Оне лишь до погребов добирались, ратнички.
– Побойся бога, Иван Семеныч! – закричал Томила. – Ты воеводой поставлен, и обязан ты был первым делом разбить винные подвалы. Поди на мой двор – найдешь ли там хоть каплю?
– И на стенах гуляют? – спросил Остей.
– Я был у Фроловских, там порядок. Сотские не попустят. А учинили пьянство, я думаю, люди сына боярского Жирошки.
– Слыхали, как повернул суконник! Ево ратнички винище жрут, а отвечать боярскому сыну Жирошке?
– Довольно! – оборвал Остей. – Теперь же берите дружинников и всех, кто под руками. Подвалы разбить, на улицах поставить караулы.
Олекса, выбегая за Адамом, крикнул:
– Пожди меня!
Гудел уже весь Подол. Где-то близ Никольских ворот шла потасовка – яростно гомонили мужики, голосили бабы. Повсюду слышался собачий брех, с Подгорной долетали протяжные разбойничьи песни, в стороне Фроловских ворот на рогах и гуслях наяривали плясовою. Неподалеку кто-то надсадно орал:
– Не трожь! Не трожь, пес, князь дозволил!
Послышались глухие удары, вскрик, звон разбитой корчаги или сулеи. Пугливой стайкой от Успенского собора пробежали девицы. Скоро появился Олекса во главе своих дружинников, вооруженных топорами.
– Айда на Подол, там главное гульбище.
– Я лучше к Фроловским, там на дворе Тетюшкова море разливанное. Боярин чужеземных гостей привечал.
– Возьми пяток моих. – Олекса назвал дружинников по именам.
Мимо опустевшего храма Адам двинулся к знакомому подворью. По пути у костра запалили витни, заодно опрокинули корчаги с брагой. Боярский дом был освещен изнутри, из распахнутых дверей неслись бессвязные голоса, кто-то спал, положив голову на ступеньку крыльца. Рослый молодец в светлой рубахе тянул за руку простоволосую молодайку к темным амбарам, она упиралась, хохоча и повторяя:
– Муж-то, муж-то – вот как воротится, муж-то…
Адам плюнул. Молодец оставил женщину, нетвердо пошел навстречу:
– Витязь наш, Адамушко, в гости пожаловал…
Отстранив с пути пьяного, Адам направился к винным погребам, спустился по ступеням в первый. Полупудовый замок был сбит, дверь погреба растворена, в ноздри шибануло винным духом. Узкое, длинное вместилище с деревянным полом и стенами уставлено бочонками, лагунками, кувшинами.
– Ого, да тут на весь детинец хватит.
– В том-то и зло, Окунь. – Адам хватил топором по боку пузатый узкогорлый кувшин вполовину человеческого роста, пол залило темной струей, пахнуло ароматом весеннего луга.
– Ох, добры меды у боярина! – простонал дружинник.
– Слышишь – шипит. Змей здесь гнездится, лютый, беспощадный змей – на погибель нам.
– Одначе, Адамушка, бочки разбивать в подвале негоже. По колено зальет погребец, оне, дьяволы, ведрами черпать станут.
На ступенях послышались шаги, несколько гуляк заглянули в погреб, обрадованно загудели. Дюжие дружинники бесцеремонно хватали их за шиворот и выпроваживали.
Потом стали выкатывать бочки, многоведерные лагуны брали в охапку и выносили на подворье, высаживая днища. Покидали погреб нетвердым шагом, хотя ни один не выпил и глотка. Надышались.
У ворот собралась толпа, Адам велел разгонять ее.
Эх, народ! – сокрушался пожилой дружинник. – Любо-дорого было после веча смотреть на него. И татей сами ж казнили, а дорвались до хмельного – стыд и срам.
Кто-то подбил на гульбище.
– Подбил! Всякому голова дана – думать. Кабы праздник престольный – жри, черт с тобой, сам же маяться будешь. А тут в осаде – до свинства.
– Не все ж такие, трезвых в детинце куда больше.
– Да хотя и не все! Беду на город один бражник может навести. И пятно теперича на нас – что скажет государь, коли узнает?
Лишь за полночь утихомирился зеленый змий, выползший в город из темных погребов и подвалов. Но до самых петухов то там, то здесь вдруг раздавались пьяные крики и песни, слышалась брань караульных, загоняющих гуляк в дома. Часть запасов хмельного бражники растащили и кое-где продолжали пить.
Прислушиваясь к голосам в улицах, Адам медленно шел по стене мимо белеющих зубцов, негромко называл пароль страже. У Никольской башни он разговаривал с Клещом, от него узнал, что у Каримки убили одного ополченца во время стычки с пьяной ватагой. Адам прямо сказал, что остается при убеждении: хмельной разгул устроил Жирошка со своими людьми – мстит за расправу на вече с подкупленными им татями и попрошайками.
– Он што, ворота хочет отворить хану? – усомнился Клещ.
– Кто знает? От нас-то ему неча добра ждать.
– Взять бы под стражу пса.
– Попробуй. Он – сын боярский, нам не чета. Вон как на меня из-за нево бояре окрысились. А присмотреть бы надо.
Адам вошел в надвратную Фроловскую башню. На лежанке близ великой пушки спал Вавила. В уголке бодрствовал отрок. В узком проеме бойницы волчьим глазом светился тлеющий пеньковый витень.
– Не спишь, Ванюша?
– Батяня наказывал огонь сохранять. Мне привычно.
– Ну, молодец.
Неслышно ступая по камню мягкими моршнями, Адам продолжал путь по стене – к соседям. Звуки прилетают не только из детинца. За рвом, на сгоревшем посаде, как будто кто-то все время бегает на мягких лапах, а вот – отдаленный топот копыт. Не ордынцы ли шныряют поблизости? Чернеет задранный выше стены рычаг фрондиболы, снизу доносится храп – возле метательных машин спят ополченцы. Адам внезапно остановился, затаил дыхание. Как будто тетива прозвенела, и – шелест летящей стрелы над стеной. С минуту стоял, прислушиваясь, но звук не повторился. Помстилось? А может, кто и спьяну стрельнул в небо. Сквозь тонкую облачность проглянул ущербный месяц, звезд не видно.
Между башнями встретились с Олексой.
– Тишина, – сказал Адам. – Угомонились.
– Тишина, говоришь? Ну-ка, слушай…
Те же шепотливые звуки в ночи стали четче. Теперь казалось: большое стадо пролетных птиц село на озеро, и ухо ловит их попискивание, покрякивание, шорохи крыльев.
– Может, бор пошумливает? Или птицы?
– Телеги это, много телег.
– Но топот копыт?..
– Не те копыта, Адам. На верблюдах едут. А то и на лошадях с обмотанными копытами. Не иначе Орда собирается ров засыпать. К рассвету как раз подойдет.
Адам поверил разведчику, потрясенно молчал.
– Ночное гульбище и этот обоз одна рука направила.
– Неужто в Кремле есть лазутчики?
– Раньше бы и я не поверил, а вечор тряхнул кое-кого и понял: есть. Не сама собой попойка учинилась, кто-то нам устроил ее. И сразу в разных местах. Хотел я взять Жирошку – не нашел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
– Отрыщ, боярин! – вскипел Адам. – Князь Остей, вы тут слова тратите, а кто-то твоим именем устроил в детинце гульбище.
Остей вскочил.
– Я послал выборных унять гуляк, да справятся ли?
Мстительная усмешка явилась на лице Морозова.
– Вот оно, ваше воинство! Што я говорил? Оне лишь до погребов добирались, ратнички.
– Побойся бога, Иван Семеныч! – закричал Томила. – Ты воеводой поставлен, и обязан ты был первым делом разбить винные подвалы. Поди на мой двор – найдешь ли там хоть каплю?
– И на стенах гуляют? – спросил Остей.
– Я был у Фроловских, там порядок. Сотские не попустят. А учинили пьянство, я думаю, люди сына боярского Жирошки.
– Слыхали, как повернул суконник! Ево ратнички винище жрут, а отвечать боярскому сыну Жирошке?
– Довольно! – оборвал Остей. – Теперь же берите дружинников и всех, кто под руками. Подвалы разбить, на улицах поставить караулы.
Олекса, выбегая за Адамом, крикнул:
– Пожди меня!
Гудел уже весь Подол. Где-то близ Никольских ворот шла потасовка – яростно гомонили мужики, голосили бабы. Повсюду слышался собачий брех, с Подгорной долетали протяжные разбойничьи песни, в стороне Фроловских ворот на рогах и гуслях наяривали плясовою. Неподалеку кто-то надсадно орал:
– Не трожь! Не трожь, пес, князь дозволил!
Послышались глухие удары, вскрик, звон разбитой корчаги или сулеи. Пугливой стайкой от Успенского собора пробежали девицы. Скоро появился Олекса во главе своих дружинников, вооруженных топорами.
– Айда на Подол, там главное гульбище.
– Я лучше к Фроловским, там на дворе Тетюшкова море разливанное. Боярин чужеземных гостей привечал.
– Возьми пяток моих. – Олекса назвал дружинников по именам.
Мимо опустевшего храма Адам двинулся к знакомому подворью. По пути у костра запалили витни, заодно опрокинули корчаги с брагой. Боярский дом был освещен изнутри, из распахнутых дверей неслись бессвязные голоса, кто-то спал, положив голову на ступеньку крыльца. Рослый молодец в светлой рубахе тянул за руку простоволосую молодайку к темным амбарам, она упиралась, хохоча и повторяя:
– Муж-то, муж-то – вот как воротится, муж-то…
Адам плюнул. Молодец оставил женщину, нетвердо пошел навстречу:
– Витязь наш, Адамушко, в гости пожаловал…
Отстранив с пути пьяного, Адам направился к винным погребам, спустился по ступеням в первый. Полупудовый замок был сбит, дверь погреба растворена, в ноздри шибануло винным духом. Узкое, длинное вместилище с деревянным полом и стенами уставлено бочонками, лагунками, кувшинами.
– Ого, да тут на весь детинец хватит.
– В том-то и зло, Окунь. – Адам хватил топором по боку пузатый узкогорлый кувшин вполовину человеческого роста, пол залило темной струей, пахнуло ароматом весеннего луга.
– Ох, добры меды у боярина! – простонал дружинник.
– Слышишь – шипит. Змей здесь гнездится, лютый, беспощадный змей – на погибель нам.
– Одначе, Адамушка, бочки разбивать в подвале негоже. По колено зальет погребец, оне, дьяволы, ведрами черпать станут.
На ступенях послышались шаги, несколько гуляк заглянули в погреб, обрадованно загудели. Дюжие дружинники бесцеремонно хватали их за шиворот и выпроваживали.
Потом стали выкатывать бочки, многоведерные лагуны брали в охапку и выносили на подворье, высаживая днища. Покидали погреб нетвердым шагом, хотя ни один не выпил и глотка. Надышались.
У ворот собралась толпа, Адам велел разгонять ее.
Эх, народ! – сокрушался пожилой дружинник. – Любо-дорого было после веча смотреть на него. И татей сами ж казнили, а дорвались до хмельного – стыд и срам.
Кто-то подбил на гульбище.
– Подбил! Всякому голова дана – думать. Кабы праздник престольный – жри, черт с тобой, сам же маяться будешь. А тут в осаде – до свинства.
– Не все ж такие, трезвых в детинце куда больше.
– Да хотя и не все! Беду на город один бражник может навести. И пятно теперича на нас – что скажет государь, коли узнает?
Лишь за полночь утихомирился зеленый змий, выползший в город из темных погребов и подвалов. Но до самых петухов то там, то здесь вдруг раздавались пьяные крики и песни, слышалась брань караульных, загоняющих гуляк в дома. Часть запасов хмельного бражники растащили и кое-где продолжали пить.
Прислушиваясь к голосам в улицах, Адам медленно шел по стене мимо белеющих зубцов, негромко называл пароль страже. У Никольской башни он разговаривал с Клещом, от него узнал, что у Каримки убили одного ополченца во время стычки с пьяной ватагой. Адам прямо сказал, что остается при убеждении: хмельной разгул устроил Жирошка со своими людьми – мстит за расправу на вече с подкупленными им татями и попрошайками.
– Он што, ворота хочет отворить хану? – усомнился Клещ.
– Кто знает? От нас-то ему неча добра ждать.
– Взять бы под стражу пса.
– Попробуй. Он – сын боярский, нам не чета. Вон как на меня из-за нево бояре окрысились. А присмотреть бы надо.
Адам вошел в надвратную Фроловскую башню. На лежанке близ великой пушки спал Вавила. В уголке бодрствовал отрок. В узком проеме бойницы волчьим глазом светился тлеющий пеньковый витень.
– Не спишь, Ванюша?
– Батяня наказывал огонь сохранять. Мне привычно.
– Ну, молодец.
Неслышно ступая по камню мягкими моршнями, Адам продолжал путь по стене – к соседям. Звуки прилетают не только из детинца. За рвом, на сгоревшем посаде, как будто кто-то все время бегает на мягких лапах, а вот – отдаленный топот копыт. Не ордынцы ли шныряют поблизости? Чернеет задранный выше стены рычаг фрондиболы, снизу доносится храп – возле метательных машин спят ополченцы. Адам внезапно остановился, затаил дыхание. Как будто тетива прозвенела, и – шелест летящей стрелы над стеной. С минуту стоял, прислушиваясь, но звук не повторился. Помстилось? А может, кто и спьяну стрельнул в небо. Сквозь тонкую облачность проглянул ущербный месяц, звезд не видно.
Между башнями встретились с Олексой.
– Тишина, – сказал Адам. – Угомонились.
– Тишина, говоришь? Ну-ка, слушай…
Те же шепотливые звуки в ночи стали четче. Теперь казалось: большое стадо пролетных птиц село на озеро, и ухо ловит их попискивание, покрякивание, шорохи крыльев.
– Может, бор пошумливает? Или птицы?
– Телеги это, много телег.
– Но топот копыт?..
– Не те копыта, Адам. На верблюдах едут. А то и на лошадях с обмотанными копытами. Не иначе Орда собирается ров засыпать. К рассвету как раз подойдет.
Адам поверил разведчику, потрясенно молчал.
– Ночное гульбище и этот обоз одна рука направила.
– Неужто в Кремле есть лазутчики?
– Раньше бы и я не поверил, а вечор тряхнул кое-кого и понял: есть. Не сама собой попойка учинилась, кто-то нам устроил ее. И сразу в разных местах. Хотел я взять Жирошку – не нашел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176