ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


долгополые семинаристы, хохоча, перебегали двор, старушки с узелками пе-
реваливались квочками, важные монахи в высоких клобуках, в тонкой ткани
эффектно развевающихся мантиях шествовали семо и овамо, высокомерно оги-
бая кучки иноземцев, глазеющих, задрав головы, на синие и золоченые ку-
пола.
Но и Нинка была странной: скромница, вся в темном, никак не туристка
здесь - скорее, паломница.
Юный мальчик в простой ряске, десяток волосков вместо бороды, шел ми-
мо, и Нинка остановила:
- Слушай!.. Ой, простите! А ты! вы! вы - монах?
- Послушник, - с плохо скрытой гордостью ответил мальчик.
- А как вот эта вот! - показала Нинка на мальчикову шапочку, - как
называется?
- Скуфья, - сказал мальчик. - Вы только это хотели узнать?
- Да. Нет! Где у вас! где живут монахи?
- Кого-нибудь конкретно ищете?
- Н-нет! просто хотела!
- Вон, видите: ворота, стена, проходная?.. Вон там. Извините, - и
мальчик пошел дальше, побежал!
Нинка направилась к проходной. Молодой дебил стоял рядом с дверцею,
крестился, как заводной, бормотал, и тонкая нитка слюны, беря начало из
угла его губ, напрягалась, пружинила под ветерком; женщины с сумками, с
рюкзаками, с посылочными ящиками - гостинички братьям и сыновьям - мол-
ча, торжественно сидели неподалеку на скамейке, ожидая приема; за зас-
текленным оконцем смутно виднелось лицо вахтера!
Ворота отворились: два мужика в нечистых телогрейках выкатили на те-
лежке автомобильный мотор, - и Нинка сквозь створ углядела, как высыпали
монахи из трапезной. Пристроилась, чтоб видеть - ее монашка, кажется, не
было среди них; впрочем, наверняка ли? - в минуту рассыпались они, рас-
сеялись, разошлись по двору, два рослых красавца только остались в скве-
рике, театрально кормя голубей с рук.
Нинка вошла в проходную, спросила у сухорукого, в мирское одетого
вахтера:
- Что? Туда нельзя?
- А вы по какому делу?
- Ищу одного! монаха. Он! - и замялась.
- Как его звать? - помог вахтер.
- Не знаю, - ответила Нинка.
- В каком чине?
- Не знаю. Кажется! нет, не знаю!
Вахтер развел здоровой рукою.
- Я понимаю, - сказала Нинка. - Извините, - и совсем было ушла, как
ее осенило. - Он! он! неделю назад его! побили! Сильно.
- А-а! - понял вахтер, о ком речь. - Агафан! Сейчас мы ему позвоним.
- Как вы сказали? Как его звать?
- Отец Агафангел.
Телефон не отвечал.
- Сейчас, - сказал сухорукий, снова взявшись за диск. - Вы там подож-
дите, - и кивнул за проходную.
Нинка покорно вышла, прошептала:
- А-га-фан-гел! Отец! - и прыснула так громко и весело, что красавцы,
продолжающие кормить голубей, оба разом оглянулись на хохоток.
Вахтер приоткрыл окошко:
- Он сегодня в соборе служит.
- Где? - не поняла Нинка.
- В соборе, - кивнул сухорукий на громаду Троицкого.
В церкви она оказалась впервые в жизни. Неделю тосковавшая по монаху,
казнившаяся виною, час проведшая в лавре, Нинка вполне готова была под-
даться таинственному обаянию храмовой обстановки: пенье, свечи, черные
лики в золоте фонов и окладов, полутьма! Долго простояла на пороге, да-
вая привыкнуть и глазам, и заколотившемуся сверх меры сердечку. Потом
шагнула в глубину.
В боковом приделе иеромонах Агафангел отпевал высохшую старушку в
черном, овеваемую синим дымом дьяконова кадила, окруженную несколькими
похожими старушками. Нинка даже не вдруг поверила себе, что это - ее мо-
нашек: таким недоступно возвышенным казался он в парчовом одеянии.
Она отступила во тьму, но Агафангел уже ее заметил и, о ужас! - в са-
мый момент произнесения заупокойной молитвы не сумел отогнать ко-
щунственное видение: нинкина голова, поворачиваемая трупно-белой, огром-
ной ладонью жлоба-шофера.
Нинка на цыпочках подошла к женщине, торгующей за загородкою свечами,
иконами, книгами, шепнула:
- Сколько будет еще! ну, это?.. - и кивнула в сторону гроба.
- Служба? - спросила женщина.
- Во-во, служба.
- Часа два.
- Так до-олго?! А какая у вас книжка самая! священная? Эта, да? -
ткнула пальчиком в нетолстое черное Евангелие, полезла в сумочку за
деньгами. - А этот вот, поп, он через какие двери выходит?..
Жизнь бурлила перед стенами лавры: фарцовая, торговая, валютная: "Жи-
гули", "Волги", иномарки, простые и интуристовские автобусы, фотоаппара-
ты и видеокамеры, неимоверное количество расписных яичек всех размеров,
до страусиного, ложки, матрешки, картинки с куполами и крестами, оловян-
ные и алюминиевые распятия, книги, газеты! И много-много ашотиков!
Нинка с Евангелием под мышкою жадно, словно три дня голодала, ела у
ступенек старого троллейбуса, превращенного в кооперативную забегаловку,
пирожки, запивая пепси из горлышка, и видно по ней было, что, подобно
альпинистке, спустившейся с высокой горы, дышит она не надышится возду-
хом: может, и вонючим, нечистым, но, во всяком случае, не разреженным,
нормальной, привычной плотности.
Шофер стал на подножку полузаполненного ПАЗика:
- Ну?! Кто еще до Москвы? Пятерка с носа! Есть желающие?
Какие-то желающие оказались, и Нинка тоже встрепенулась, двинулась
было к автобусу, но затормозила на полпути!
!Сторож запирал парадные двери собора. Агафангел разоблачился уже, но
все не решался выйти из церкви, мялся в дверях. Старушку даже убирающую
подозвал, собрался пустить на разведку, но устыдился, перекрестил, отп-
равил с Богом.
И точно: в лиловом настое вечера, почти слившаяся темным своим
платьем с черным древесным стволом, поджидала Нинка.
- Здравствуйте, - сказала пересохшими вдруг связками.
- Здравствуйте, - остановился на полноге монах.
- А вы что, и впрямь - Агафангел? Непривычно очень. Вы и в паспорте
так?
- Н-нет! в паспорте - по-другому. Сергей.
- А я - Нина, - и Нинка подала ладошку лодочкой. - Познакомились,
значит.
Монах коротко пожал ладошку и отдернул руку. Мимо прошли двое долго-
полых, недлинно, но цепко посмотрели на парочку.
- У вас, наверное, неприятности будут, что я прям' сюда заявилась?
- Не будут. А что вы, Нина, собственно, хотели? - изо всех сил охлаж-
дал, бюрократизировал монах свой тон.
- Прощения попросить! - прошептала Нинка жарко. - И вот, вы забыли! -
вынула из кошелька перстень.
Монах отклонил ее руку:
- Оставьте. Мне его все равно носить больше нельзя.
- Нельзя?
- Это аметист, - покраснел вдруг монах. - Символ девственности. Цело-
мудрия.
- А!.. - прошептала-пропела Нинка. - Так вы и вправду - ни с кем ни-
когда?
Монах сквозь землю готов был провалиться от неловкости.
- Так у нас же с вами все равно ничего не было, - снова протянула
Нинка перстень.
- Нет, - покачал головою Агафангел. - Не не было.
Еще кто-то прошел в черном, оглянулся на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172