По
ней, выхватывая то знакомые спортивные медальоны, то темно-розовый мра-
мор панелей, то куски человеческих скоплений, ерзали пятна ручных фона-
рей; у эскалаторов стояла давка - почище чем в часы пик. Сорванные по-
лотна лестниц торчали из провалов острыми зубцами. Цепляясь за устои
плафонов, люди ползли по разделительным парапетам, срывались, летели
вниз, сбивая ползущих навстречу, но подымались и ползли снова, - древ-
негреческая мифологическая история пришла Никите на ум, про Сизифа, ка-
жется, - впрочем, все, что происходило, не столько виделось, сколько
угадывалось в рефлексах редких, неверных источников света, восстанавли-
валось воображением по носящимся в подземелье истерическим репликам це-
лых и звериным визгам раненых и умирающих.
Воздух, не проветриваемый поршнями поездов, густел, тяжелел с каждой
минутою. Зачем они лезут наверх? недоумевал Никита, сам протискиваясь к
эскалатору. Наверху, наверное, бешеная радиация, переждали бы, что ли,
хоть бы и в духоте. Я-то ладно, улыбнулся, поймав себя на противоречии
мысли и действия. Мне все равно.
Долго, с полчаса, не меньше, полз Никита по наклонной шахте. Наземный
вестибюль рухнул, но предшественники уже устроили лазейку в трупах и
развалинах. Никита вдохнул полной грудью, и у него мгновенно ослабли но-
ги, закружилась голова и сильно - едва сдержал рвоту - затошнило. Он
сначала подумал на ионаторы (то есть, на их отсутствие), потом - на кис-
лородное отравление, но услужливая и одновременно ехидная память шепнула
слова, которые он, казалось, никогда не впускал в уши на занятиях по
противоатомной защите: первыми симптомами сильного облучения являются!
Луна теперь властвовала над Москвою безраздельно: фонари погасли пов-
сюду, а далекий: где-то на Речном или даже в Химках - костер пожара ни-
как не мог соперничать с ее холодным пепельным светом. Здания вокруг бы-
ли полуразрушены, деревья валялись, вырванные с корнем: ударная волна
легко преодолела десяток километров от эпицентра.
Чем дальше шел Никита по направлению к родительскому дому, тем меньше
трупов и раненых валялось на земле, тем меньше народу попадалось
навстречу, а уж когда пересек линию Рижской дороги (электричка лежала на
боку) и, чтобы срезать путь, свернул в Тимирязевский лес, - и вовсе ос-
тался один среди где покосившихся, где поломанных, где тлеющих древесных
стволов.
Пройдя между ними несколько сотен шагов, Никита наткнулся на неожи-
данный провал, огромный, километра три в диаметре; на далеком дне прова-
ла в свете слабых живых огоньков поблескивал металл, копошились люди.
Никита вспомнил: еще мальчишкою, гуляя здесь, он категорически отказы-
вался верить сестриной клевете, будто внизу, под перегнивающими слоями
опавших листьев, под землею, работает гигантский военный завод, притаи-
лись стартовые шахты ракет, - и вот однажды осенью, когда выпал первый
снег, а воздух был разве что на самую малость холоднее нуля, - своими
глазами увидел, как чернеют, буреют талой землею, старой хвоею несколько
кварталов леса: полградуса лишнего тепла растопили снег и создали в тот
уникальный осенний день демаскирующую картину. Точно: вот сюда, на это
самое место, и приходились те кварталы!
До дому было уже подать рукой; Никита издали выделил взглядом в мас-
сиве зданий, чернеющих на опушке, за светлыми корпусами больницы, пятиэ-
тажный дом, знакомый с самого-самого детства, - выделил, но не узнал, -
только когда подошел почти вплотную, понял головою, раскалывающейся от
странной, центральной боли: добрые две трети фасада рухнули, обнажив
потроха квартир. На четвертом этаже, в нескольких метрах от ущербленного
угла, зияли ячейки родительских комнат.
Рев, не нашедший в никитиной памяти аналога, - может, когда-то, мил-
лионы лет назад, так ревели издыхающие динозавры, - заставил обернуться:
на огненном стебле выросла над лесом ракета и, мгновение помедлив, слов-
но присев перед дальней дорогою, ушла в звездную черноту неба: не зря,
стало быть, копошились на дне провала люди.
В каком-нибудь шаге от подъезда ноги Никиты снова подкосились, и он
упал на обломки стены, исходя неукротимой, не приносящей облегчения, не
снимающей тошноты рвотою. Минут пятнадцать - или так ему показалось -
бился Никита в отвратительных, выматывающих спазмах, но, едва они отпус-
тили, - встал и хоть обессиленный, а продолжил путь. "Первыми симптомами
сильного облучения являются!"
Лестница с выломанными кое-где ступенями висела на прутьях арматуры;
раздавленный балкою перекрытия, лежал на покосившейся площадке труп ста-
рушки со второго этажа. Вокруг трупа бегала, поскуливая, растерянная
старушкина болонка. Никита полз к цели, которая неизвестно зачем была
ему нужна, - полз на одном волевом напряжении.
Вот, наконец, и квартира, родная квартира, пустая по счастию: вовремя
смылись родители, вовремя! - вопрос только: далеко ли? Никита рухнул на
стул у старенького письменного стола, за которым делал в свое время уро-
ки. Прежде вплотную придвинутый к стене, теперь он стоял у самого облома
пола, и больничные корпуса, и лес открывались из-за стола непривычно ши-
роко, не стесненные оконною рамой. Ах, да! вспомнил Никита. Я же обещал
Лидке, что приду, расскажу про "Голос Америки". Оказывается, скривился в
самоиронии, меня сюда вел категорический императив!
Никита открыл ящик, пошарил, вытащил на лунный свет школьную тетрадку
и чешский автоматический карандаш; тетрадка была начата лидкиными запи-
сями: какие-то цитаты, кажется - из Конституции СССР. Никита перевернул
тетрадку вверх ногами и на последней странице, как на первой, стал пи-
сать: пружиною, которая спустила механизм начавшейся сегодня войны, был,
если разобраться, Трупец Младенца Малого! - рука автоматически вывела
привычное прозвище и остановилась: наверное, следует объяснить, откуда
оно взялось, рассказать невнятную историю про маленького утопленника и
Пионерские пруды, но силы убывали не по часам, а по минутам, история, в
сущности, никому не была нужна и ничего не проясняла, - рука решительно
перечеркнула три последние слова и надписала сверху: подполковник Ла!
Но тут стало совсем темно: луна скрылась за корпусами Сокола. В преж-
ние времена, особенно в дурную погоду, когда низкие облака не позволяли
свету улизнуть в космос, такой темноты в Москве было и не сыскать, за
нею ездили в дальние деревни: сотни уличных фонарей, прожектора стадиона
Динамо, дуговые лампы железнодорожных сортировок, огни аэровокзала дава-
ли в сумме довольно, чтобы хоть и писать, - однако, час назад прежние
времена закончились навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
ней, выхватывая то знакомые спортивные медальоны, то темно-розовый мра-
мор панелей, то куски человеческих скоплений, ерзали пятна ручных фона-
рей; у эскалаторов стояла давка - почище чем в часы пик. Сорванные по-
лотна лестниц торчали из провалов острыми зубцами. Цепляясь за устои
плафонов, люди ползли по разделительным парапетам, срывались, летели
вниз, сбивая ползущих навстречу, но подымались и ползли снова, - древ-
негреческая мифологическая история пришла Никите на ум, про Сизифа, ка-
жется, - впрочем, все, что происходило, не столько виделось, сколько
угадывалось в рефлексах редких, неверных источников света, восстанавли-
валось воображением по носящимся в подземелье истерическим репликам це-
лых и звериным визгам раненых и умирающих.
Воздух, не проветриваемый поршнями поездов, густел, тяжелел с каждой
минутою. Зачем они лезут наверх? недоумевал Никита, сам протискиваясь к
эскалатору. Наверху, наверное, бешеная радиация, переждали бы, что ли,
хоть бы и в духоте. Я-то ладно, улыбнулся, поймав себя на противоречии
мысли и действия. Мне все равно.
Долго, с полчаса, не меньше, полз Никита по наклонной шахте. Наземный
вестибюль рухнул, но предшественники уже устроили лазейку в трупах и
развалинах. Никита вдохнул полной грудью, и у него мгновенно ослабли но-
ги, закружилась голова и сильно - едва сдержал рвоту - затошнило. Он
сначала подумал на ионаторы (то есть, на их отсутствие), потом - на кис-
лородное отравление, но услужливая и одновременно ехидная память шепнула
слова, которые он, казалось, никогда не впускал в уши на занятиях по
противоатомной защите: первыми симптомами сильного облучения являются!
Луна теперь властвовала над Москвою безраздельно: фонари погасли пов-
сюду, а далекий: где-то на Речном или даже в Химках - костер пожара ни-
как не мог соперничать с ее холодным пепельным светом. Здания вокруг бы-
ли полуразрушены, деревья валялись, вырванные с корнем: ударная волна
легко преодолела десяток километров от эпицентра.
Чем дальше шел Никита по направлению к родительскому дому, тем меньше
трупов и раненых валялось на земле, тем меньше народу попадалось
навстречу, а уж когда пересек линию Рижской дороги (электричка лежала на
боку) и, чтобы срезать путь, свернул в Тимирязевский лес, - и вовсе ос-
тался один среди где покосившихся, где поломанных, где тлеющих древесных
стволов.
Пройдя между ними несколько сотен шагов, Никита наткнулся на неожи-
данный провал, огромный, километра три в диаметре; на далеком дне прова-
ла в свете слабых живых огоньков поблескивал металл, копошились люди.
Никита вспомнил: еще мальчишкою, гуляя здесь, он категорически отказы-
вался верить сестриной клевете, будто внизу, под перегнивающими слоями
опавших листьев, под землею, работает гигантский военный завод, притаи-
лись стартовые шахты ракет, - и вот однажды осенью, когда выпал первый
снег, а воздух был разве что на самую малость холоднее нуля, - своими
глазами увидел, как чернеют, буреют талой землею, старой хвоею несколько
кварталов леса: полградуса лишнего тепла растопили снег и создали в тот
уникальный осенний день демаскирующую картину. Точно: вот сюда, на это
самое место, и приходились те кварталы!
До дому было уже подать рукой; Никита издали выделил взглядом в мас-
сиве зданий, чернеющих на опушке, за светлыми корпусами больницы, пятиэ-
тажный дом, знакомый с самого-самого детства, - выделил, но не узнал, -
только когда подошел почти вплотную, понял головою, раскалывающейся от
странной, центральной боли: добрые две трети фасада рухнули, обнажив
потроха квартир. На четвертом этаже, в нескольких метрах от ущербленного
угла, зияли ячейки родительских комнат.
Рев, не нашедший в никитиной памяти аналога, - может, когда-то, мил-
лионы лет назад, так ревели издыхающие динозавры, - заставил обернуться:
на огненном стебле выросла над лесом ракета и, мгновение помедлив, слов-
но присев перед дальней дорогою, ушла в звездную черноту неба: не зря,
стало быть, копошились на дне провала люди.
В каком-нибудь шаге от подъезда ноги Никиты снова подкосились, и он
упал на обломки стены, исходя неукротимой, не приносящей облегчения, не
снимающей тошноты рвотою. Минут пятнадцать - или так ему показалось -
бился Никита в отвратительных, выматывающих спазмах, но, едва они отпус-
тили, - встал и хоть обессиленный, а продолжил путь. "Первыми симптомами
сильного облучения являются!"
Лестница с выломанными кое-где ступенями висела на прутьях арматуры;
раздавленный балкою перекрытия, лежал на покосившейся площадке труп ста-
рушки со второго этажа. Вокруг трупа бегала, поскуливая, растерянная
старушкина болонка. Никита полз к цели, которая неизвестно зачем была
ему нужна, - полз на одном волевом напряжении.
Вот, наконец, и квартира, родная квартира, пустая по счастию: вовремя
смылись родители, вовремя! - вопрос только: далеко ли? Никита рухнул на
стул у старенького письменного стола, за которым делал в свое время уро-
ки. Прежде вплотную придвинутый к стене, теперь он стоял у самого облома
пола, и больничные корпуса, и лес открывались из-за стола непривычно ши-
роко, не стесненные оконною рамой. Ах, да! вспомнил Никита. Я же обещал
Лидке, что приду, расскажу про "Голос Америки". Оказывается, скривился в
самоиронии, меня сюда вел категорический императив!
Никита открыл ящик, пошарил, вытащил на лунный свет школьную тетрадку
и чешский автоматический карандаш; тетрадка была начата лидкиными запи-
сями: какие-то цитаты, кажется - из Конституции СССР. Никита перевернул
тетрадку вверх ногами и на последней странице, как на первой, стал пи-
сать: пружиною, которая спустила механизм начавшейся сегодня войны, был,
если разобраться, Трупец Младенца Малого! - рука автоматически вывела
привычное прозвище и остановилась: наверное, следует объяснить, откуда
оно взялось, рассказать невнятную историю про маленького утопленника и
Пионерские пруды, но силы убывали не по часам, а по минутам, история, в
сущности, никому не была нужна и ничего не проясняла, - рука решительно
перечеркнула три последние слова и надписала сверху: подполковник Ла!
Но тут стало совсем темно: луна скрылась за корпусами Сокола. В преж-
ние времена, особенно в дурную погоду, когда низкие облака не позволяли
свету улизнуть в космос, такой темноты в Москве было и не сыскать, за
нею ездили в дальние деревни: сотни уличных фонарей, прожектора стадиона
Динамо, дуговые лампы железнодорожных сортировок, огни аэровокзала дава-
ли в сумме довольно, чтобы хоть и писать, - однако, час назад прежние
времена закончились навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172