ВЫПИСАН.
Тут все сразу встало на свои места, и Иван Александрович как-то вдруг
успокоился, свернул на Пушечную и пошел по ней дальше, вниз, в направле-
нии собственного дома.
11
Иван Александрович сидел на стуле посреди комнаты (той из двух, что
они с Ларискою называли гостиной) у открытого на полу чемоданчика, в ко-
тором три дня назад относил к приятелю опасную макулатуру, так скверно
повернувшую его, Ивана Александровича, жизнь. Глядя по сторонам, он не
мог придумать, как забрать с собою все, что на первое устройство может
понадобиться, чтобы и уместилось куда-то, и рук хватило бы нести, но чем
дальше придумывал, тем яснее становилось, что задача неразрешима в прин-
ципе, словно квадратура круга. За балконной дверью как обычно квохтали,
гулькали жирные голуби, давным-давно на иваналександровичевом балконе
обосновавшиеся, загадившие его весь и перебираться с него явно не наме-
ревающиеся, и тогда Иван Александрович, раздраженный нерешаемостью зада-
чи, вскочил со стула и, словно впервые их услышал, прямо-таки рванулся
на балкон.
Две птицы вспорхнули, отлетели, но недалеко, рядышком, на обводом
идущий вокруг седьмого иваналександровичева этажа карниз, и ясно было,
что, как только злобный гигант уберется из их имения, они тут же восста-
новят себя в безусловных правах. Третья же не улетала, а все топталась и
квохтала в шалашике, образованном древним семейным хламом. Иван Алек-
сандрович, готовый наброситься на эту третью, единственную, вроде бы,
ему доступную, поймать, схватить, оторвать голову, что так нахально пог-
лядывала совсем стеклянными, холодными бусинами (хоть, надо признать, не
сделал бы этого Иван Александрович все равно, в каком угодно состоянии,
в каком угодно раздражении - просто по невозможности для себя, неспособ-
ности к пролитию чьей угодно, даже затхлой, зажиревшей голубиной крови)
- дернулся и напугал-таки и самую ленивую (или самую наглую) птицу нас-
только, что она тяжело взлетела и плюхнулась на карниз рядом с соб-
ратьями, впрочем, от Ивана Александровича в каких-нибудь двух, зато уж
вполне недосягаемых шагах - разве что пришло бы ему в голову поэквилиб-
рировать на двадцатиметровой высоте подобно нефтекамским алкоголикам. И
только решил Иван Александрович, доведенный до последнего предела
свинством демонстративного полета, не полета - прыжка, разорить балкон-
ный хлам, чтобы лишить омерзительных, жирных, жестоких, полных паразита-
ми птеродактилей их явочным порядком захваченной площади, как увидел на
том самом месте, где до последней возможности топталась третья птица,
несколько птенчиков, совсем маленьких, беззащитных, поросших еще не
перьями, а пушком. Чистым светлым пушком. Ну и хрен с вами! подумал Иван
Александрович, совершенно обезоруженный этим видом. Живите себе на здо-
ровье! а голуби, словно позволения только и дожидались, вернулись на
привычное место, заквохтали, загулькали, запереступали громко по жести
подоконника.
Квадратура круга решилась как-то сама собою: Иван Александрович зак-
рыл чемодан, пхнул его под диван и бросил в синюю спортивную сумку (по-
дарок Ларискиных родителей ко дню рождения) пару рубашек (еще Лариска
стирала), плавки, мыльницу да зубную щетку, принял на дорогу душ (Ларис-
кина купальная шапочка перед глазами, розовая; Ларискин крем - белый ша-
рик на стеклянной полочке у зеркала) - и вышел вон. У порога отцепил с
брелочка квартирный ключ и положил под резиновый придверный коврик.
Ехать было надо, но абсолютно некуда: отец Ивана Александровича погиб
на войне, мать в сорок девятом посадили, и там, в лагере, она и померла,
а Ивана Александровича разыскала в пятьдесят четвертом и забрала из дет-
дома тетка, собственно не тетка даже, а материна подруга: они вместе си-
дели, и подруга пообещала, если выйдет и цела будет, разыскать Ванечку и
о нем позаботиться. Но и тетка давно умерла. Коммунальную комнатку, что
осталась после нее, Иван Александрович сдал государству, когда въезжал с
Ларискою в свой кооператив, и сейчас в комнатке, наверное, живут ка-
кие-то чужие люди, вроде как голуби на бывшем его балконе.
А больше у Иван Александровича на всем белом свете не было никого.
На Белорусском вокзале, куда привела Ивана Александровича полная, со-
вершенная свобода ситуации, у каждой кассы толпились жуткие очереди, и
он, прежде чем пристроиться к одной из них и, выстояв положенное время,
назвать кассирше первый пришедший в голову населенный пункт, вышел на
перрон. На ближнем пути стоял, готовый к отходу, поезд "Москва-Берлин".
Толпа вела себя подобающе: была оживлена, шумела, толкалась громоздкими
чемоданами, тележками носильщиков и скорее смеялась, нежели плакала.
Улыбнулся и Иван Александрович.
И вдруг услышал откуда-то не то что бы издалека, вагона, приблизи-
тельно, от шестого, выученную в пятом классе, потом надолго забытую и
снова недавно припомненную мелодию - мажорную, нежную, сладкую:
[Image]
Иван Александрович протиснулся ближе и увидел десятка полтора молодых
немцев и немочек в стройотрядовских гимнастерках.
Und wir wьnschen, -
немцы под дудочку и гитару, -
fьr die Reise
Freude und viel Glьck.
Kleine weiЯe Friedenstaube,
Kommt recht bald zurьck!..
Ивану Александровичу показалось, что это те самые, нефтекамские, он
даже, кажется, адвентиста среди них узнал, и, приподнявшись на цыпочки,
помахал ему рукою. Нет, не ему, а, пожалуй, всем им сразу. И кто-то в
поющей группке дружелюбно ответил - только не понять было: узнав, или
просто, от хорошего настроения. Иван Александрович снова улыбнулся и те-
перь уже окончательно пошел в кассовый зал.
Больше Ивана Александровича никто никогда не видел.
1980 г.
Я боюсь утечки газа...
мелодрама с песнями
сценарий для кино
Евгений КОЗЛОВСКИЙ
1994
Я боюсь утечки газа,
я боюсь дурного глаза,
я боюсь, что кто-то скажет,
что мне надо похудеть...
Песенка
***
Оркестр выдал очень короткое вступительное sforzando и Певица, словно
взлетев без разбега, вошла в песню. Песня была агрессивной по отношению
к еще более агрессивному миру вокруг, однако, некоторая печаль, каким-то
чудом присутствующая в наступательном бравуре, заставляла - вопреки
тексту, мелодии, оркестровке - предполагать, что победителем окажется
мир...
Зал был не слишком велик, но полон, причем, даже с первого взгляда
очевидно - публикой не случайной, своей. Глаза тех, кто постарше, свети-
лись отраженным светом былой молодости. Из юного же поколения, представ-
ленного, правду сказать, не так широко, кто глядел на Певицу, пытаясь
почувствовать на вкус легендарные времена молодости родителей, кто -
просто слушал, попав под артистическое обаяние, кто - презрительно кри-
вил губу на пропахшее нафталином старье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Тут все сразу встало на свои места, и Иван Александрович как-то вдруг
успокоился, свернул на Пушечную и пошел по ней дальше, вниз, в направле-
нии собственного дома.
11
Иван Александрович сидел на стуле посреди комнаты (той из двух, что
они с Ларискою называли гостиной) у открытого на полу чемоданчика, в ко-
тором три дня назад относил к приятелю опасную макулатуру, так скверно
повернувшую его, Ивана Александровича, жизнь. Глядя по сторонам, он не
мог придумать, как забрать с собою все, что на первое устройство может
понадобиться, чтобы и уместилось куда-то, и рук хватило бы нести, но чем
дальше придумывал, тем яснее становилось, что задача неразрешима в прин-
ципе, словно квадратура круга. За балконной дверью как обычно квохтали,
гулькали жирные голуби, давным-давно на иваналександровичевом балконе
обосновавшиеся, загадившие его весь и перебираться с него явно не наме-
ревающиеся, и тогда Иван Александрович, раздраженный нерешаемостью зада-
чи, вскочил со стула и, словно впервые их услышал, прямо-таки рванулся
на балкон.
Две птицы вспорхнули, отлетели, но недалеко, рядышком, на обводом
идущий вокруг седьмого иваналександровичева этажа карниз, и ясно было,
что, как только злобный гигант уберется из их имения, они тут же восста-
новят себя в безусловных правах. Третья же не улетала, а все топталась и
квохтала в шалашике, образованном древним семейным хламом. Иван Алек-
сандрович, готовый наброситься на эту третью, единственную, вроде бы,
ему доступную, поймать, схватить, оторвать голову, что так нахально пог-
лядывала совсем стеклянными, холодными бусинами (хоть, надо признать, не
сделал бы этого Иван Александрович все равно, в каком угодно состоянии,
в каком угодно раздражении - просто по невозможности для себя, неспособ-
ности к пролитию чьей угодно, даже затхлой, зажиревшей голубиной крови)
- дернулся и напугал-таки и самую ленивую (или самую наглую) птицу нас-
только, что она тяжело взлетела и плюхнулась на карниз рядом с соб-
ратьями, впрочем, от Ивана Александровича в каких-нибудь двух, зато уж
вполне недосягаемых шагах - разве что пришло бы ему в голову поэквилиб-
рировать на двадцатиметровой высоте подобно нефтекамским алкоголикам. И
только решил Иван Александрович, доведенный до последнего предела
свинством демонстративного полета, не полета - прыжка, разорить балкон-
ный хлам, чтобы лишить омерзительных, жирных, жестоких, полных паразита-
ми птеродактилей их явочным порядком захваченной площади, как увидел на
том самом месте, где до последней возможности топталась третья птица,
несколько птенчиков, совсем маленьких, беззащитных, поросших еще не
перьями, а пушком. Чистым светлым пушком. Ну и хрен с вами! подумал Иван
Александрович, совершенно обезоруженный этим видом. Живите себе на здо-
ровье! а голуби, словно позволения только и дожидались, вернулись на
привычное место, заквохтали, загулькали, запереступали громко по жести
подоконника.
Квадратура круга решилась как-то сама собою: Иван Александрович зак-
рыл чемодан, пхнул его под диван и бросил в синюю спортивную сумку (по-
дарок Ларискиных родителей ко дню рождения) пару рубашек (еще Лариска
стирала), плавки, мыльницу да зубную щетку, принял на дорогу душ (Ларис-
кина купальная шапочка перед глазами, розовая; Ларискин крем - белый ша-
рик на стеклянной полочке у зеркала) - и вышел вон. У порога отцепил с
брелочка квартирный ключ и положил под резиновый придверный коврик.
Ехать было надо, но абсолютно некуда: отец Ивана Александровича погиб
на войне, мать в сорок девятом посадили, и там, в лагере, она и померла,
а Ивана Александровича разыскала в пятьдесят четвертом и забрала из дет-
дома тетка, собственно не тетка даже, а материна подруга: они вместе си-
дели, и подруга пообещала, если выйдет и цела будет, разыскать Ванечку и
о нем позаботиться. Но и тетка давно умерла. Коммунальную комнатку, что
осталась после нее, Иван Александрович сдал государству, когда въезжал с
Ларискою в свой кооператив, и сейчас в комнатке, наверное, живут ка-
кие-то чужие люди, вроде как голуби на бывшем его балконе.
А больше у Иван Александровича на всем белом свете не было никого.
На Белорусском вокзале, куда привела Ивана Александровича полная, со-
вершенная свобода ситуации, у каждой кассы толпились жуткие очереди, и
он, прежде чем пристроиться к одной из них и, выстояв положенное время,
назвать кассирше первый пришедший в голову населенный пункт, вышел на
перрон. На ближнем пути стоял, готовый к отходу, поезд "Москва-Берлин".
Толпа вела себя подобающе: была оживлена, шумела, толкалась громоздкими
чемоданами, тележками носильщиков и скорее смеялась, нежели плакала.
Улыбнулся и Иван Александрович.
И вдруг услышал откуда-то не то что бы издалека, вагона, приблизи-
тельно, от шестого, выученную в пятом классе, потом надолго забытую и
снова недавно припомненную мелодию - мажорную, нежную, сладкую:
[Image]
Иван Александрович протиснулся ближе и увидел десятка полтора молодых
немцев и немочек в стройотрядовских гимнастерках.
Und wir wьnschen, -
немцы под дудочку и гитару, -
fьr die Reise
Freude und viel Glьck.
Kleine weiЯe Friedenstaube,
Kommt recht bald zurьck!..
Ивану Александровичу показалось, что это те самые, нефтекамские, он
даже, кажется, адвентиста среди них узнал, и, приподнявшись на цыпочки,
помахал ему рукою. Нет, не ему, а, пожалуй, всем им сразу. И кто-то в
поющей группке дружелюбно ответил - только не понять было: узнав, или
просто, от хорошего настроения. Иван Александрович снова улыбнулся и те-
перь уже окончательно пошел в кассовый зал.
Больше Ивана Александровича никто никогда не видел.
1980 г.
Я боюсь утечки газа...
мелодрама с песнями
сценарий для кино
Евгений КОЗЛОВСКИЙ
1994
Я боюсь утечки газа,
я боюсь дурного глаза,
я боюсь, что кто-то скажет,
что мне надо похудеть...
Песенка
***
Оркестр выдал очень короткое вступительное sforzando и Певица, словно
взлетев без разбега, вошла в песню. Песня была агрессивной по отношению
к еще более агрессивному миру вокруг, однако, некоторая печаль, каким-то
чудом присутствующая в наступательном бравуре, заставляла - вопреки
тексту, мелодии, оркестровке - предполагать, что победителем окажется
мир...
Зал был не слишком велик, но полон, причем, даже с первого взгляда
очевидно - публикой не случайной, своей. Глаза тех, кто постарше, свети-
лись отраженным светом былой молодости. Из юного же поколения, представ-
ленного, правду сказать, не так широко, кто глядел на Певицу, пытаясь
почувствовать на вкус легендарные времена молодости родителей, кто -
просто слушал, попав под артистическое обаяние, кто - презрительно кри-
вил губу на пропахшее нафталином старье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172