На памяти Булган туда уже подсотни две сволокли – старых и малых, Уложат в землю и камень поставят, Которые родичи простой валун приткнут, а которые и фигуру вырубят. Здесь, мол, лежит любимый муж или папа. На папу и мужа камень всё равно не похож, так ему питьевой рог на груди вырубят: любил, мол, папенька бражки и кумыса хватить. Весёлый, стало быть, человек был. Булган своему Чоне хороший камень поставила, красный. Красивый, значит, при жизни был Чона. Заплатила вдова камнетёсам по шкурке собольей, они Чоне большую голову вырубили, умную, и звёзды полковничьи.
А Сотона Булган приняла, Почему не принять, если для неё других нет? Других другие разобрали, Старых – старые, молодых – молодухи. Только совсем уж молоденькие свободными ходят, да и то по одной причине – женилка не выросла. Ей, ханше, жених без женилки не нужен. А ждать, пока подрастёт, прокукуешь деньки свои последние. Да и не пойдёт за неё молодой жених, зачем ему баба старая? Понимала Булган, что старая жениху не нужна, когда и молоденьких предостаточно. Недаром же Чона считал её умной. Вот так и сошлись с Сотоном.
А он вон что надумал – погубить сынка Джо-рочку! Нельзя ему показывать, что она секретный разговор подслушала! Всё равно Сотона от убийства не отговорить. Он если чего задумает, то всё равно своего добьётся, не битьём, так колотушками. Упрямый, как пархой. Если узнает, что жена про его планы проведала, и жену не пожалеет. Уснёшь ночью, а он ножик возьмёт да зарежет. И станет доказывать, что сама зарезалась, Ножик, спросит, у неё в руках видели? Она сперва горло себе перерезала, а потом ещё нанесла дюжину ран – для верности. И не переспорить дурака, его ни разу в жизни никто переспорить не мог. Как переспорить, когда человек чужих возражений не слушает? Делает вид, что не понимает.
Булган легла спать, а муж с Забадаем ушли куда-то. Наверное, топоры точить. Не спалось в одинокой постели, мысли дурные в голову лезли. Вот она лежит тут, а Сотон топор на Джорика точит. А Джору возлежит на поляне с красавицей женой, про беду ведать не ведает…
Вот бы на невестку посмотреть! У Булган дочки никогда не было, а она так хотела девочку! Уж как бы она дочку холила-лелеяла, целовала-миловала. Одевала и обувала бы, как ханшу. А потом всем женским премудростям обучила: как обниматься, как целоваться, как ласкаться. Научила новым приёмам, которым в Мундарге обучилась: «шишкобой», «кедролаз», «сбор брусники», «полёт глухаря»… Но родился мальчик. Она, Булган, не жалуется – мальчик так мальчик. Сыночек – это тоже хорошо. Даже замечательно. Она не ждала, что родит. Бабка ей сказала знаткая: «Не быть тебе, доченька, матерью. Уж такая горькая у тебя судьбинушка…»
Такая дак такая, решила она по молодости. Ей тогда всё нипочем было. Не будет деток, в одиночку порезвлюсь вволюшку – так себе жизнь определила. Пока обоз ещё не потеряли, она ни одному бойцу не отказывала, хоть хромому, хоть кривому, если тот на часок к их обозной команде прибивался. Бывали иногда славные денёчки, ох, вспомнить приятно… Привезут, случалось, команду раненых. Уж как они, бабы, ухаживали-выхаживали. Уж как любили, как миловали. Которые калеки, на лошади ездить не могли (ноги нет), стрелять не могли – безрукие или ослепшие, – те при обозе оставались. Бабы за них замуж выходили, жили без печали. Остальным приходилось довольствоваться крохами. Там урвёшь, тут урвёшь…
А потом вовсе худое случилось: отстал обоз от армии, потеряли его вояки и забыли. И никому стали не нужны тысячи женщин – молодых, красивых. Уж бабоньки и разведчиц во все края отправляли, а разведчицы возвращались ни с чем – мол, на много суток пути ни единого человечка не встретили – либо вообще не возвращались, это даже чаще. Вот и гадай: встретили они там женихов и теперь милуются, обо всём позабывши, или приняли смерть мучительную? Вдруг напоролись на зверя лютого или рогатые память отшибли? Поди проверь…
Повезло в конце концов. Тому же Сотону спасибо, отыскал бабочек. Он в отряде за проводника был – мужиков прямиком к озеру вывел, великая ему за то благодарность. Но сынка ему Булган не отдаст, не для того рожала, муки терпела, ночей не спала, когда болел Джорик.
– Сынок, а сынок, – тихонько позвала она…
ГЛАВА 8
Краснобровая поляна, Тункинская котловина
Бей в глаз, не порти шкуру.
Одиссей
Сынок и вправду возлежал на поляне с женой возлюбленной. Они только что опробовали первый таёжный способ, который пришёл неистовой Другмо в голову, когда увидела у встреченных охотников из племени мужа медвежий капкан. Так и назвала новую позицию «медвежий капкан». Рассказала супругу, тот загорелся:
– Давай сразу и попробуем.
Получилось не сразу. Зато уж когда пошло…
Сейчас Гессер и супруга отдыхали лёжа на спине и глядя из-под навеса в чёрное звёздное небо. Небосклон чертили метеориты, сброшенные Яшил Саганом просто так – от скуки. Никуда и ни в кого он не целился, просто швырял и смотрел на красивый огненный след. Так порой сидит охотник на берегу и бросает в воду камешки, зря рыбу пугает, но про то не думает, любуется кругами по воде.
Вдали что-то громыхнуло, и горизонт слабо окрасился. И ещё раз, и ещё. Джору почему-то подумал, что это средний брат Хохосо очиром балуется, громом гремит. Они с Яшей дразнили громовержца смешной кличкой Очирвани, что значит «вырви глаз». Хохосо не нравилось, и он пытался поколотить братьев. Иногда и поколачивал: бросит очир, тот всегда в цель попадает, а уж больно…
О чём это я? – удивился молодожён. Какой Яшил, какой Хохосо? Что за мысли дурацкие в голову лезут? Заснул. Почему же проснулся? Услышал какой-то звук.
Гессер прислушался. Посторонний звук точно был – тонкий-тонкий. Так это же колокольчик звенит, догадался парень. Тот самый, который на шее Огонька привязан. Но почему? Вчера не звенел, позавчера не звенел, когда к желтопузым скакал – не звенел, когда обратно с Другмо возвращался – и тогда не звенел. Может, колокольчик никакой не колокольчик, а так – одна видимость? Да нет же! Он звенел-заливался, пока я коня не встретил, вспомнил Джору. Я по колокольчику Огонька отыскал, услышал звон и узнал, откуда он. А что ж он сейчас затренькал? Может, на коня напали дикие звери, тот дёргается, дрожит, и это – предупреждение об опасности? Моего Огонька решили украсть! Золотой конь – ценность великая!
Гессер подпрыгнул с упругого ложа из пихтовых лап и душистых таёжных трав и опрометью бросился на тревожный звонок. Подбежал к коню, который мирно пасся и никакой тревоги не выказывал, слава Батюшке! Хозяин облегчённо вздохнул и обнял Огонька за шею. Чмокнул в ноздри и вдруг услышал шёпот:
– Сынок, сынулечка…
Этот голос Джору узнал бы из тьмы других – Булагат, маменька!
– Мама, ты где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109