– Где находится выход из этого мира? Где, где! Где всегда был, там и сейчас, никуда не делся, – на первом ярусе, где пол меден и покат, а потолок костяной. Правда, весь первый ярус сверху донизу плотно набит навозом, и запах там, наверное, стоит такой, что и у бога дух захватит, и пробиться туда не всяк сможет, но я же – это Я, глава всех прочих тенгри и тенгрят! Чтобы Я да не пролез, не прорвался, не достиг намеченных рубежей – быть того не может, потому как «слово моё верно, потому что всесильно»!
Малан сам себе зааплодировал, когда сочинил эдакий афоризм на все века. Ай да Я, ай да Хухе-Мунхин сын!
Оставался ещё один нерешённый вопрос: а как на первом ярусе искать прадедов вход-выход? Там темно, плотно, душно, не известна высота выхода (отцу пришлось подпрыгивать, чтобы дотянуться до комка с невестами). Прилип тот комок внизу, посредине, наверху прохода или вообще сбоку – тоже вопрос, требующий ответа. Или другая закавыка: в квадратном мире земли углы означают направления – север там, юг, восток, опять же запад, – а в круглом мире небесного дворца нет ни севера, ни юга. Так в каком направлении идти, куда податься? Может, папаша знает?
Больше посоветоваться было всё равно не с кем, и Эсеге Малан отправился в сад радостей земных, дендрарий с сомагонными костями. Хухе Мунхе был, по своему обыкновению, пьян в отличие от протрезвевшего старшего сына.
– Выпить хочешь? – приветствовал он первенца.
– Хочу, но в другой раз, – отмахнулся глава девяносто девяти тенгри. – А сейчас у меня к тебе, о вечно синий, вопрос…
– Ну что за совопросник века сего! – возмутился муж двуликого времени. – Заедаете вы мне век вопросами сущеглупыми!
– Каюсь, батюшка, – притворно покаялся сын. И тут же на всякий случай добавил: – Чур, повинную голову меч не сечёт. Ответь, батюшка, на вопрос, яви божеску милость!
– А немилости не хочешь? – спросил Хухе, опрокидывая очередную стопочку на девятьсот литров.
– Упаси, батюшка! – в испуге замахал руками плешивый сын.
– Ладно, упасу. Садись давай.
Пришлось Эсеге присаживаться Маланом на колченогий табурет и замереть на краешке, боясь двинуться: мебель развалится, а мастер обидится. Скажет, сломал, мол, вещь, что я на века ладил. Такая неловкость.
Хухе протянул ему деревянную стопочку, сын нехотя принял. Пожалуй, впервые в жизни глава божков пил с отвращением. Не до вина ему было. Всё же пересилил себя, влил в глотку полстаканчика сомы.
– Так-то лучше, – одобрил отец и кивком разрешил: спрашивай.
– Батюшка, где находится выход в иные миры?
– И всего-то? – удивился папаша. – Любой скажет, что под костяным полом.
– А как его разыскать? Не вскрывать же весь настил?
– Весь не нужно, выход в стене…
– А стена круглая, – продолжил Эсеге. – Узнать бы направление…
– Это раз плюнуть.
– Но в каком направлении плеваться?
– В западно-восточном.
– Как это? – не понял плешивый сын, показывая пальцем то вправо, то влево.
– Тьфу ты! – рассердился синий тенгри.
Сынок заворожённо проследил за полётом слюны. Молча поднялся и отметил место падения. Здесь, значит. Взял штыковую лопату и принялся за работу. Земля была мягкой, но мешали корни деревьев. Насадил, называется, себе в досаду. С корнями пришлось воевать топором. Взопрел, пока пробился до деревянного настила, потолка восьмого яруса. Перекрытие было добротным, из расколотых пополам листвяжных брёвен. Сам и настилал, старался, чтобы потолок не рухнул на головы домочадцам.
Очертил квадрат и яростно врубился в древесину. Хотелось, чтобы люк выглядел поаккуратней, но фигура вышла кривой. Ладно, махнул рукой, ничего страшного – и ромб сойдёт. Уйдя с головой в работу, не подумал, чем такой напор может закончиться, рубил и рубил. А в последний раз тюкнул да и полетел, ругая собственную матушку, родившую такого недогадливого сына. Рухнул на комод с выдвинутыми ящиками, куда хозяйственная Дара насовала разномастное постельное бельё. Можно сказать, совершил мягкую посадку. Одна беда: ухнувший из-под ног бревенчатый ромб летел медленней, наверное планировал, и покрыл Малана, как кочет клушку.
Ну вот, подумал божок, тряся чудом уцелевшей башкой, придётся теперь век занозы из задницы выковыривать.
От удара все три донца комодовых ящиков проломились, и глава тенгри оказался лежащим как бы внутри деревянного погреба, да ещё и с лиственничной покрышкой. Обозлённый эдаким конфузом, Эсеге что есть мочи навернул обухом топора по дощатой темнице, и та развалилась на фрагменты. Божок выбрался из-под обломков и решительно шагнул в сторону, чтобы подготовить фронт работ для следующего прорыва сквозь перекрытия. Сапог его, конечно же, запутался в простынях, и, ускоряя движение, Эсеге полетел носом в хрустальную стену. Стена была толстой, гранёной, а потому непрозрачной, но всё равно бедолага увидел неземной свет. Когда же пришёл в себя и не без труда высвободил нос из хрустального дупла, то долго и тупо разглядывал кристальную преграду, окрашенную звездообразными кляксами. Пока-то сообразил, что это следы его брызнувшей кровушки, а сперва подумал, будто носом пробил стену, открыл собственный выход в мир звёзд.
Седьмой этаж считался спальным, и здесь царила вечная тишина, изредка нарушаемая скрипом кровати да сладострастными вскриками. Но когда это случилось в последний раз, не упомнила бы ни одна из двух воплощений времени. Потому-то обе и всполошились, заслышав над собой удары топора. Кто это ломится сквозь потолок, когда есть двери и скрипучая деревянная лестница, по которой спуститься не в пример проще? Был день, Ухин по праву ночной дежурной почивала, поэтому топать наверх пришлось Даре.
– Ты чего это, сынок, гремишь на весь дворец? – спросила она, разглядев сквозь клубы пыли дровосека, увязшего по колено в куче щепы, обломков мебели и обрывков простыней.
– Да вот, матушка, пробиваю ход в нижний ярус, – отвечал тот, размахивая огромным топором с длинным топорищем.
– А пешком спуститься было нельзя?
– Конечно, можно, но… э-э… – растерялся сын. Потом с досады хлопнул себя обухом по лбу. – Твою мать!
– Чего? – не поняла Белая Звёздочка. – Ты бабушку вспомнил?
– Распроматушка! – взревел божок. – Бабушку Эхе я вспомнить не могу, потому что ни разу не видел, а ругаюсь оттого, что свалял дурака!
– Какого дурака?
– Стоеросового! Ломлюсь через потолки, хотя куда проще было бы спуститься по лестнице до третьего яруса. С первого по третий этаж лестниц нет, там и нужно пробиваться!
– А куда же ты стремишься? – заботливо спросила мамаша.
– Хочу в иной мир взглянуть. Ты, мать, случаем, не вспомнишь, где выход?
– Который?
– Тот самый, через который мои бабка с дедом сей мир покинули. Ты ещё, рассказывают, к тому ходу прилипла – не оторвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109