Молодость победила бы, но потомки Моможока обладали стратегическими талантами: они тайком изготовили плоты, погрузили на них жён, детей, скот и скарб своих политических противников и пустили вниз по реке. Мужья кинулись догонять родню, спустились до слияния Эгийн с Селенгой и поплыли дальше. Воссоединились и в конце концов добрались до местности, позднее названной Улан-Удэ, где основали поселение и стали прозываться бурятами, а почему – догадайтесь сами. Желательно с трёх раз.
Но мы забежали вперёд, давайте вернёмся в 508 год от Сотворения Мира (по Библии). Сотонисты двинулись назад в Тункинскую котловину восточным берегом озера. Путь был значительно проще, чем во время поисков невест. За три недели вышли со скотом, домочадцами и мычащими в предвкушении любовных утех женщинами и девушками к северной оконечности озера, а через день наткнулись на затеси, сделанные во время прежних бесплодных походов заслонного отряда. Лешие их не трогали, не пытались заблукать. Дело в том, что ле-сунка Ый-ХрЫ-Жъооб вступила в интимную связь с личным составом полка. В контакт она вступала всеми доступными ей способами (а знала их куда больше Булган) и предпочитала групповые: «коза переходит реку», «дождь, намочивший голову», «изнывающая от жажды лягушка». Если Булган знала простой «пакет», то лесунка пользовалась «пакетом, вскрытым на рассвете», «пакетом со сломанной печатью» и «пакетом, прочитанным без вскрытия». «Крепко зажатый» поцелуй она дополнила «засасывающим» и даже «проглатывающим», «провокационный» – «диверсионным», который особенно любили сапёры – подкапыватели и мастера наведения переправ. Кроме покусываний лесунка использовала любовные плевки: «кобра, плюющая на приличия», «верблюдица, плюющая на мнение окружающих» и «чисто, плюнуть некуда». Для любовных развлечений она использовала семь дыр на голове (тех самых, которые считали гиганты для исчисления жизни), восемнадцать на руках-ногах, четыре на их сгибах и ещё всякие разные, включая пупок, который, по её словам (чонавцы научились с пятого на десятое понимать речь лесовиков), вмещал в себя от восьми до восьмидесяти унций орехового масла (кедрового).
Любимым развлечением развратной лесунки было одновременное совокупление сразу с тремя под-сотнями бойцов (и чтобы при этом вещун Нохои трахал мозги). Развлекалась бы и со всем полком сразу, но при этом становилась совсем уж газообразной, и мужикам это не нравилось.
– Всё равно что ветер трахать, – говорили они. – Дрочишь, а удовольствия никакого. Одна видимость, что баба, а в результате – одни цыпки.
Поделённая на три подсотни, Ый-ХрЫ-Жъооб напоминала женщину, но сильно-сильно разведённую, почти жидкую. Мужчины предпочитали спать с лесункой, когда она отдавалась тебе одному, а самый уж смак – трахаться с ней среди травы ростом по колено. Тут Жъооб становилась наиболее плотной, и исполнялась всегдашняя мужская мечта: «Сейчас бы кумыс покислей да дыру потесней».
Лесунка могла стать и совсем малюсенькой – размером с палец либо вовсе с комариху, но при этом становилась твёрже железа и на утехи уже не годилась.
Ый-ХрЫ и запретила своему народу обижать полюбовников, поэтому происки лемурийцев прекратились. Не тронули и возвращающийся в Мундаргу отряд сотонистов. Наткнувшись на затеси, обоз с невестами двинулся от одной метки к другой и через пяток дней вышел к лагерю. Там стояли построенные по линеечке юрты, глядя сверху на Тункинскую котловину, бабы восхищённо ахнули:
– Юрта-ау!
Так поселение обрело имя Юртаун. Сотон собирался выйти к лагерю незаметно. Вперёд он выслал отряд, состоящий из одних красивых, но оголодавших без мужских ласк баб. Когда те наткнулись на дозорный отряд, то молчком завалили мужиков прямо на острые камни и зверски изнасиловали. Никто и пикнуть не успел. Сигнала опасности дозорные не подали, а валялись на траве полностью измочаленные, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, никто из них и не собирался вырываться из сладкого плена.
Каково же было изумление Чоны, когда в лагерь потекла, гомоня, многотысячная толпа. А сзади ещё гнали скот – лошадей, коров, коз и овец. Полковник собрался было объявить тревогу, когда Сотон подтолкнул к нему красивую женщину. Булган обвила Чону «прижимающимися» объятиями, поцеловала «завлекающим» поцелуем, взяла за руку и потянула в самую высокую и красивую юрту. И не ошиблась. Это и было жилище главы полка.
– Тю, ба-абы! – завопили однополчане, выскакивая из юрт.
Все они – без штанов или в одном сапоге – стекались на площадь, где на них с воем набрасывались бабы и волокли в ближайшие жилища либо просто в кусты.
К вечеру все сползлись на площадь, специально созданную для собраний, развели огромный костёр и стали думать, как жить дальше. Полковник Чона, очарованный Булган, молчал, лишь не сводил глаз с первой в его жизни женщины. Она оказалась не только искусительницей, но и большой умницей. По её совету чонавцы усовершенствовали косы, стали валить лес и распахивать поля. Просо посадили осенью, а овёс – в майскую грязь.
Среди пришедших оказалось несколько искусных кожемяк и швей. А старуха Ирбестю заявила, что ежели отыщет специальную травку с синими цветочками, то сможет ткать полотно, из которого можно будет шить штаны и платья. И через три года нашла.
Весной охотившийся в горах Мундарги Онгон наткнулся на маленькое поселение, где проживало два рода кузнецов. Одного старейшину называли Божинтой, а второго – Хожир Хара.
У Божинтоя было восемь сыновей: Хор Саган (какое отношение к его появлению на свет имел божок Себдек, сказать трудно, но какое-то вливание в кровь рода кузнецов он, возможно, внёс) – этот стоял у мехов, Дольто – у малой наковальни, Божир работал малым молотом, Ута держал заготовку клещами; Ама был мастером большого молота, а Хун – большой наковальни, Алак управлялся с огромными клещами, а Хилман отвечал за работу горна. Единственную дочь Божинтоя звали Эйлик-Мулак, что означает «работает с огоньком». А другая дочь кузнецу и не нужна.
У Хожир Хара было семь сыновей. Оба рода враждовали, считая себя более искусным и скрывая от соседей секреты ремесла. Причём семейство Божинтоя знало добавки к меди, а Хожира – специализировалось на добыче и выплавке руды.
Онгона оба семейства встретили с великой радостью, распростёртыми объятиями и крепким кумысом. Восемь сыновей Божинтоя и шесть Хожира, раскрыв рты, слушали рассказы охотника о порядках в Юртауне, верили и не верили, что совсем неподалёку проживает великое множество молодых и красивых женщин. Только Эйлик и Болдон (куприт) россказням пришёльца не внимали, а смотрели и видели только друг друга. Им было по пятнадцать лет.
Через три дня, когда гостя достойно напоили и накормили и соблюли все приличия гостеприимства, Хожир, Божинтой и их старшие сыновья Дадага (изыскатель) и Хор собрались в дорогу и спустились, ведомые охотником, с вершин Мундарги в Тункинскую котловину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Но мы забежали вперёд, давайте вернёмся в 508 год от Сотворения Мира (по Библии). Сотонисты двинулись назад в Тункинскую котловину восточным берегом озера. Путь был значительно проще, чем во время поисков невест. За три недели вышли со скотом, домочадцами и мычащими в предвкушении любовных утех женщинами и девушками к северной оконечности озера, а через день наткнулись на затеси, сделанные во время прежних бесплодных походов заслонного отряда. Лешие их не трогали, не пытались заблукать. Дело в том, что ле-сунка Ый-ХрЫ-Жъооб вступила в интимную связь с личным составом полка. В контакт она вступала всеми доступными ей способами (а знала их куда больше Булган) и предпочитала групповые: «коза переходит реку», «дождь, намочивший голову», «изнывающая от жажды лягушка». Если Булган знала простой «пакет», то лесунка пользовалась «пакетом, вскрытым на рассвете», «пакетом со сломанной печатью» и «пакетом, прочитанным без вскрытия». «Крепко зажатый» поцелуй она дополнила «засасывающим» и даже «проглатывающим», «провокационный» – «диверсионным», который особенно любили сапёры – подкапыватели и мастера наведения переправ. Кроме покусываний лесунка использовала любовные плевки: «кобра, плюющая на приличия», «верблюдица, плюющая на мнение окружающих» и «чисто, плюнуть некуда». Для любовных развлечений она использовала семь дыр на голове (тех самых, которые считали гиганты для исчисления жизни), восемнадцать на руках-ногах, четыре на их сгибах и ещё всякие разные, включая пупок, который, по её словам (чонавцы научились с пятого на десятое понимать речь лесовиков), вмещал в себя от восьми до восьмидесяти унций орехового масла (кедрового).
Любимым развлечением развратной лесунки было одновременное совокупление сразу с тремя под-сотнями бойцов (и чтобы при этом вещун Нохои трахал мозги). Развлекалась бы и со всем полком сразу, но при этом становилась совсем уж газообразной, и мужикам это не нравилось.
– Всё равно что ветер трахать, – говорили они. – Дрочишь, а удовольствия никакого. Одна видимость, что баба, а в результате – одни цыпки.
Поделённая на три подсотни, Ый-ХрЫ-Жъооб напоминала женщину, но сильно-сильно разведённую, почти жидкую. Мужчины предпочитали спать с лесункой, когда она отдавалась тебе одному, а самый уж смак – трахаться с ней среди травы ростом по колено. Тут Жъооб становилась наиболее плотной, и исполнялась всегдашняя мужская мечта: «Сейчас бы кумыс покислей да дыру потесней».
Лесунка могла стать и совсем малюсенькой – размером с палец либо вовсе с комариху, но при этом становилась твёрже железа и на утехи уже не годилась.
Ый-ХрЫ и запретила своему народу обижать полюбовников, поэтому происки лемурийцев прекратились. Не тронули и возвращающийся в Мундаргу отряд сотонистов. Наткнувшись на затеси, обоз с невестами двинулся от одной метки к другой и через пяток дней вышел к лагерю. Там стояли построенные по линеечке юрты, глядя сверху на Тункинскую котловину, бабы восхищённо ахнули:
– Юрта-ау!
Так поселение обрело имя Юртаун. Сотон собирался выйти к лагерю незаметно. Вперёд он выслал отряд, состоящий из одних красивых, но оголодавших без мужских ласк баб. Когда те наткнулись на дозорный отряд, то молчком завалили мужиков прямо на острые камни и зверски изнасиловали. Никто и пикнуть не успел. Сигнала опасности дозорные не подали, а валялись на траве полностью измочаленные, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, никто из них и не собирался вырываться из сладкого плена.
Каково же было изумление Чоны, когда в лагерь потекла, гомоня, многотысячная толпа. А сзади ещё гнали скот – лошадей, коров, коз и овец. Полковник собрался было объявить тревогу, когда Сотон подтолкнул к нему красивую женщину. Булган обвила Чону «прижимающимися» объятиями, поцеловала «завлекающим» поцелуем, взяла за руку и потянула в самую высокую и красивую юрту. И не ошиблась. Это и было жилище главы полка.
– Тю, ба-абы! – завопили однополчане, выскакивая из юрт.
Все они – без штанов или в одном сапоге – стекались на площадь, где на них с воем набрасывались бабы и волокли в ближайшие жилища либо просто в кусты.
К вечеру все сползлись на площадь, специально созданную для собраний, развели огромный костёр и стали думать, как жить дальше. Полковник Чона, очарованный Булган, молчал, лишь не сводил глаз с первой в его жизни женщины. Она оказалась не только искусительницей, но и большой умницей. По её совету чонавцы усовершенствовали косы, стали валить лес и распахивать поля. Просо посадили осенью, а овёс – в майскую грязь.
Среди пришедших оказалось несколько искусных кожемяк и швей. А старуха Ирбестю заявила, что ежели отыщет специальную травку с синими цветочками, то сможет ткать полотно, из которого можно будет шить штаны и платья. И через три года нашла.
Весной охотившийся в горах Мундарги Онгон наткнулся на маленькое поселение, где проживало два рода кузнецов. Одного старейшину называли Божинтой, а второго – Хожир Хара.
У Божинтоя было восемь сыновей: Хор Саган (какое отношение к его появлению на свет имел божок Себдек, сказать трудно, но какое-то вливание в кровь рода кузнецов он, возможно, внёс) – этот стоял у мехов, Дольто – у малой наковальни, Божир работал малым молотом, Ута держал заготовку клещами; Ама был мастером большого молота, а Хун – большой наковальни, Алак управлялся с огромными клещами, а Хилман отвечал за работу горна. Единственную дочь Божинтоя звали Эйлик-Мулак, что означает «работает с огоньком». А другая дочь кузнецу и не нужна.
У Хожир Хара было семь сыновей. Оба рода враждовали, считая себя более искусным и скрывая от соседей секреты ремесла. Причём семейство Божинтоя знало добавки к меди, а Хожира – специализировалось на добыче и выплавке руды.
Онгона оба семейства встретили с великой радостью, распростёртыми объятиями и крепким кумысом. Восемь сыновей Божинтоя и шесть Хожира, раскрыв рты, слушали рассказы охотника о порядках в Юртауне, верили и не верили, что совсем неподалёку проживает великое множество молодых и красивых женщин. Только Эйлик и Болдон (куприт) россказням пришёльца не внимали, а смотрели и видели только друг друга. Им было по пятнадцать лет.
Через три дня, когда гостя достойно напоили и накормили и соблюли все приличия гостеприимства, Хожир, Божинтой и их старшие сыновья Дадага (изыскатель) и Хор собрались в дорогу и спустились, ведомые охотником, с вершин Мундарги в Тункинскую котловину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109