Рональд провел рукой по волосам, помассировал виски. Головная боль угнездилась в левой половине головы и начинала мерно тикать.
— Заскучал, поди? — усмехнулся Полифем. — Невесело про наши чудеса слушать? А мы их сыздетства наблюдали, а кое в каких и участие принимали — не по своей воле, конечно, а все ж… Ну, давай теперя я про свою жизнь рас скажу — история, чай, тоже занимательная будет.
Он как-то очень долго и раскатисто прокашлялся, а затем начал.
— Эх, и мрачно я жил… — рассказывал батько Полифем. — Сызмальства сеньор меня глаза лишил, через великое свое рукоприкладство, когда я яблоки к нему в сад полез воровать. Отца моего через то и вовсе убил, а потом еще и просвещенностью своею хвалился: мол, во всех грехах детей виноваты их родители, своих чад подобно не воспитавшие; вот так-то сына я пощадил, а отца его отправил в рай наукам обучаться. Вот так и жили мы с матерью. Парень я, хотя и кривой был, однако ж весьма пригожий; и девки мне зрели в корень. Была среди них одна, Матильда, ей я и сердце свое отдать захотел, да и она то же решила. Собрались мы жениться. Только пришли к попу, а он нам говорит: «А как же право первой ночи? Или забыли сеньора в бесстыдстве своем окаянном?». Тут я ему в переносье как засветил, он мигом нас и обвенчал. Пошли мы естествам обоюдным радоваться — а наутро взяла меня маркизова стража сонного, скрутила, а Матильду увела прочь. Потом уж узнал я, что насладился ею сеньор и отдал на растерзание своим кентаврам.
Дума тут меня взяла горькая — ни есть, ни пить не мог, все размышлял. Однако ж вынесла все моя душа, не погрешил против устоев, не возроптал на сеньора. Решил просто уйти — хоть и то считалось грехом. Пришел в город устраиваться на работу. Прихожу в контору по заготовке дров, а там сидит приказчик начитанный — спрашивает меня: «На какую вакансию претендуете?» — а я ему: «Вакация у нас известная — я на все руки мастер: и жнец, и швец, и на дуде игрец, и не пришей кобыле хвост». Он призадумался, в бумаги углубился, а затем говорит: «Почему вы решили покинуть прежнее место работы? Вам недостаточно платили, были плохие отношения в коллективе или отсутствовала перспектива роста?» А я ему: «Потому житья не стало совсем от барина: перспективы лишил и кариерного росту, сиречь глаз у меня отнял, а жену мою лошадям на растерзание отдал». Он тут маленько не поверил, как я по мельканию взора его понял — однако ж в руки себя взял и новый вопрос подсовывает: «Каковы, по вашему мнению, перспективы бизнеса в нашей отрасли?». «Першпективы известные, — говорю, — наворовать надо поболе, да бедняков обобрать почище». Тут он вконец смутился.
Устал я совсем на его вопросы отвечать и раздражился вконец, зеваючи — а он все новые задает: «Кем вы видите себя в нашей фирме через год?» Я сел перед ним, подумал, снял шапку с себя и ну ее оземь. «Трупом, говорю, себя вижу али нищим попрошайкою, потому вы все — мироеды, и нет нам от вас житья». Он глазенками заморгал быстро-быстро, хотел возразить чегой-то, а я ему взял да ножик в живот вогнал. Он и не охнул. А я все сидел-думал: зачем я человека изничтожил? как так случиться могло? Подумал-подумал, а потом залез к нему в стол и все деньги забрал. В деревню вернулся, ходил неделю смурной, две, а потом взял да и в лес ушел, к разбойникам. Силища во мне тогда была — ух! себя шире был вдвое. Да и разум дарован был светлый — даром читать и писать не обучен. Скоро стал у них атаманом: грабили обозы, жгли слуг сеньоровых, как попадали они нам в руки. Молодой маркиз и так, и сяк с нами совладать пытался — а не выходило! Я ж тут и лес, и всякий дол знаю, и каждую травку в поле. Всегда укроюсь, и ребят своих укрою. А тут веселье началось такое, что только держись! Эх, у семи нянек дитя и то без глазу, а я у одной мамки рос.
— Бутылочка-то кончилась! — возгласил старик.
— Да и черт с ней, — Полифем поднялся и вышел из избы.
— Эй, погоди, погоди! — закричал Жан. — Давай вторую разыщем!
И тоже выбежал из избы.
Так покидать гостя было не совсем тактично, но от крестьян изысканных манер ждать и не приходилось.
— Вы, я вижу, ранены, — сказал мертвец, участливо глядя на Рональда.
— Д-да, — ответил граф.
— Позвольте осмотреть ваше плечо. Я вижу, что рана у вас какая-то… странная.
И он протянул желтую, чем-то похожую на дерево, руку к плечу Рональда.
— Нет, — поспешно отодвинулся Рональд. Мертвец пожал плечами и виновато заулыбался.
В избе стало нестерпимо душно, Рональд вздрогнул и встал. Мертвецы заулыбались — случайное его движение не ускользнуло от их желтых глаз.
— Ладно, всего доброго, — попрощался Рональд и хотел выйти на воздух, но ноги его не послушались и бросили обратно на скамью. «Предатели», — подумал Рональд, глядя на свои колени.
— Разве вы спешите? — спросил Мишель. — Куда в этом мире можно спешить, куда здесь можно опоздать? Все идет своим чередом, никто не прыгнет выше головы, никто не откроет Америки и не изобретет велосипеда — разве не так?
Рональд промолчал. Если это была издевка, отвечать на нее он не собирался.
— Для чего вы не хотите умереть? — спросил его вдруг Мишель вкрадчиво. У Рональда вдруг затряслись руки и он спрятал их под стол.
Они сгрудились вокруг него, четверо мертвецов, и смотрели ему в лицо своими тусклыми желтыми глазами. Спокойные, недвижные позы их напоминали стойку медленных насекомых, богомолов — каждое движение было запланированным с какой-то целью, лишние повороты головы или жесты рук просто отсутствовали. Комнату наполнял отвратительный запах их тел, несильный, но чрезвычайно стойкий, заполнявший каждый вздох легких рыцаря. Внезапно он понял, что капитан Александр со своими солдатами, наверное, расслабился, доверившись красоте весеннего дня, и совершенно позабыл об осторожности. А сам он, одурманенный крепкой крестьянской водкой, совершенно лишился сил и был полностью во власти этих существ.
— А зачем бы мне умирать? — Рональд даже не нашел никакого другого ответа на такой неожиданный вопрос.
— Смерть — это очень удобная штука. В сущности, я не вполне понимаю, отчего вы, живые люди, так ее боитесь.
Другие мертвецы закивали головами, глядя на рыцаря, как ему показалось с любопытством.
— Смерть — это свобода, — говорил Мишель. — Смерть — это зеленый луг, по которому вы можете уйти туда, где никто больше не совершит над вами никакого насилия, туда, где нет боли и горя. Сеньоры унижали нас, втаптывали в грязь, словно мы были не люди, а животные, насиловали наших жен, калечили наших детей. И когда пришли с кладбища наши предки, мы были готовы пойти за ними до самого конца.
— Мне незачем умирать, — ответил Рональд, твердо решив не поддаваться ни страху, ни гневу, ни отвращению, а говорить просто и рассудительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98