Платон, сможешь попасть им из ружей, скажем, в ноги?
– Попробую. Так ведь если это не насмерть…
– Зато даст выигрыш во времени. Только уж постарайся попасть.
Бледные трансильванцы приближались с самыми зловещими ухмылочками, как закоренелый обитатель пятого класса средней школы надвигается на песочницу с замершими от ужаса дошколятами. Блин, а ведь действует на нервы… В нашем случае, как понимаете, угроза была посущественней…
– Чего же Заллус сразу свою нечисть не выпустил? – борясь с неприятной дурнотой, спросил я.
– Слишком дорогое удовольствие, – ответил кот, и не подумавший тронуться с места. – Упырей можно заставить служить себе только один раз. Потом нужно отпускать, не то непременно напакостят.
Трансильванцы, одетые в какие-то пестрые обноски, но глядящие по меньшей мере королевскими фаворитами, остановились шагах в двадцати от нас и сделали вид, будто очень удивились, рассмотрев на дороге препятствие.
– А что бы это такое было, Молкай? – на вполне сносном русском спросил самый бледный у другого, почему-то красноносого.
– Ума не приложу, Мозжай, – ответил тот. – Кроты, наверное, тут водятся, ишь как землю изрыли.
– То ли я кротовых нор не видал? Они-от, памятно, повнушительней смотрятся. Не, то, наверное, землеройки полянку испортили.
– Или черви дождевые, – согласился Молкай и обернулся к третьему, щупленькому на вид и вроде бы самому молодому из троих: – Момса, ты поглазастей, не видишь ли там кого?
– Баюн, – тихо спросил я. – А к чесноку трансильванцы как относятся?
– Я слышал, недолюбливают. Только где…
– Платон, попроси-ка у самобранки чеснока.
– Да ведь она в чистом виде, поди, не даст…
– Ну чесночного супа, да чего угодно!
Новгородец, с сомнением отодвинувшись от ружей, развернул скатерть.
– Эх, Настю бы сюда, – вздохнул он, выпрашивая щучьи головы с чесноком. – Ее-то самобраночка слушалась – залюбуешься!
– Ага, вот только Насти тут и не хватало… Давай, Платон, еще давай!
Упыри между тем продолжали ломать комедию. Момса, пощурясь в нашу сторону, шумно потянул ноздрями воздух и сообщил:
– Глаза не видят, господари, а нюх-от чует: то не кроты и не землеройки, то еда от нас прячется, под землю хоронится. Чую еду: одну большую и сочную, другую жесткую и пугливую, а третью полудохлую!
– Да неужто? – обрадовался Молкай. – Славно, славно, я вот давеча как раз подумал: а хорошо бы нам, господари, покушать. Как же делить будем еду?
– Я всех больше проголодался, возьму большого, – заявил «права на меня» Мозжай.
– А я люблю, чтоб мяско погрубее было, – подпел Молкай, пристальным взглядом сгоняя краску с лица Платона.
– Ну а я, по молодости лет, и полудохлым обойдусь, – смиренно согласился Момса. – Да уж позвольте, господари, за то прихватить и закуску. Бегает там мелочь какая-то с семью закусончиками, так я их приправой возьму себе?
– Бери, бери, нам не жалко, – разрешил Мозжай. – Так пойдем, что ли, обедать? А то как бы еда не разбежалась.
В этот момент Платон приподнял деревянную крышку, выпустив из миски, мягко говоря, трогающий душу аромат чесночной похлебки. Я же говорил, самобранка у нас молодчина, все понимает. Дыхание сперло, беспамятный Рудя застонал и слабо махнул рукой, будто отгоняя муху от лица. Упыри тоже учуяли чеснок и сбились со своего развязного шага, на их лицах отразилось отчетливое отвращение. Момса икнул.
Платон тотчас метнулся к ружьям, а я демонстративно (хотя и пришлось задержать дыхание) побрызгал себе похлебкой на шею.
– Зря ты так, чудовище, – прохрипел, борясь с рвотными позывами, бледный Мозжай. – То бы мы тебя без боли высосали, а теперь жди смерти лютой.
– Да заждался уже! – крикнул я в ответ. – Подходи, бледнолицые!
Куда девалась их вальяжность? Упыри рванули в атаку как спринтеры в финальном забеге. Платон шарахнул из ружья с безнадежным опозданием, Момса ушел с линии прицела намного раньше, чем прогорел порох на полке. Одна польза – он все-таки отшатнулся и запрыгнул на бруствер позже остальных.
За эти мгновения многое произошло. Первым делом я подцепил правой нижней лапой блюдо с каким-то варевом, и пнул точно в лицо Мозжаю. Каша не каша, скорее даже чесночный соус это был, точно не помню – но прилипло намертво. Мозжай завизжал, как женская сборная, в чью раздевалку «случайно» завернул представитель чужого пола.
И тогда красноносый Молкай, распластавшись в прыжке, с неожиданной силой обрушился на меня и повалил на спину. Только тут я понял, насколько опасны упыри.
Молкай был не просто силен, он был намного быстрее меня. В падении я успел взмахнуть лапой – кому угодно такой удар снес бы башку с плеч, а трансильванец легко отдернул голову. И тотчас сомкнул пальцы у меня на шее. Будь на мне лечебный амулет, снижавший болевые ощущения, это бы не имело такого большого значения, а теперь цветные искры вспыхнули перед глазами, и я бестолково замолотил лапами… И вдруг почувствовал, что могу дышать.
Издевательский фарс меня выручил! У Молкая сработал древний рефлекс упыря, он потянулся зубами к моей шее, но тут концентрация запаха оказалась слишком высока для его нервной системы. Упыря передернуло, он отвернулся, забыв об осторожности, и в этот миг один из моих, уже вслепую наносимых ударов достиг цели. Что-то хрустнуло. Еще не проморгавшись, я откинул обмякшее тело в сторону, а сам откатился в другую.
Вовремя! Рядом раздался глухой удар: это Момса собирался, спрыгивая с бруствера, обрушиться на меня. Платон навел ружье ему в спину, но упырь, будто глаза на затылке имел, только рукой назад махнул – и ружье вылетело из рук новгородца.
Мозжай, наконец-то прочистив глаза, яростно взревел, стукнув себя кулаком в грудь. Еще я слышал, как восторженно орут викинги, точно болельщики на матче…
В глазах прояснилось. Упырь слегка нагнулся, намереваясь прыгнуть на меня, я встал в защитную стойку, хотя и подозревал, что это бесполезно. Он быстрее, а значит, наверняка сумеет обойти мою защиту. Но тут заявило о себе еще одно быстрое существо.
Баюн прыгнул с низкого старта и вцепился в упыриную рожу, но задерживаться не стал и тотчас приземлился. Момса, вскинув руки к лицу, стукнул себя по носу, гневно зыркнул вниз, на обидчика, а когда поднял глаза, я уже был рядом.
Мощным ударом под ребра я опрокинул Момсу на спину, а Платон, не растерявшись, схватил нашу секиру-«гляделку» и отсек ему голову.
Краем глаза я заметил движение на тропе, расслышал и крики. Викинги пошли в наступление, не дожидаясь исхода нашей встречи с упырями. В центре внимания, конечно, оставался Мозжай, бывший, похоже, наиболее старшим, опытным, а значит и опасным.
– Платон, не лезь, – предупредил я.
Слишком поздно. Воодушевленный первой удачей Платон таки полез – пришлось и мне вслед за ним выскочить на бруствер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Попробую. Так ведь если это не насмерть…
– Зато даст выигрыш во времени. Только уж постарайся попасть.
Бледные трансильванцы приближались с самыми зловещими ухмылочками, как закоренелый обитатель пятого класса средней школы надвигается на песочницу с замершими от ужаса дошколятами. Блин, а ведь действует на нервы… В нашем случае, как понимаете, угроза была посущественней…
– Чего же Заллус сразу свою нечисть не выпустил? – борясь с неприятной дурнотой, спросил я.
– Слишком дорогое удовольствие, – ответил кот, и не подумавший тронуться с места. – Упырей можно заставить служить себе только один раз. Потом нужно отпускать, не то непременно напакостят.
Трансильванцы, одетые в какие-то пестрые обноски, но глядящие по меньшей мере королевскими фаворитами, остановились шагах в двадцати от нас и сделали вид, будто очень удивились, рассмотрев на дороге препятствие.
– А что бы это такое было, Молкай? – на вполне сносном русском спросил самый бледный у другого, почему-то красноносого.
– Ума не приложу, Мозжай, – ответил тот. – Кроты, наверное, тут водятся, ишь как землю изрыли.
– То ли я кротовых нор не видал? Они-от, памятно, повнушительней смотрятся. Не, то, наверное, землеройки полянку испортили.
– Или черви дождевые, – согласился Молкай и обернулся к третьему, щупленькому на вид и вроде бы самому молодому из троих: – Момса, ты поглазастей, не видишь ли там кого?
– Баюн, – тихо спросил я. – А к чесноку трансильванцы как относятся?
– Я слышал, недолюбливают. Только где…
– Платон, попроси-ка у самобранки чеснока.
– Да ведь она в чистом виде, поди, не даст…
– Ну чесночного супа, да чего угодно!
Новгородец, с сомнением отодвинувшись от ружей, развернул скатерть.
– Эх, Настю бы сюда, – вздохнул он, выпрашивая щучьи головы с чесноком. – Ее-то самобраночка слушалась – залюбуешься!
– Ага, вот только Насти тут и не хватало… Давай, Платон, еще давай!
Упыри между тем продолжали ломать комедию. Момса, пощурясь в нашу сторону, шумно потянул ноздрями воздух и сообщил:
– Глаза не видят, господари, а нюх-от чует: то не кроты и не землеройки, то еда от нас прячется, под землю хоронится. Чую еду: одну большую и сочную, другую жесткую и пугливую, а третью полудохлую!
– Да неужто? – обрадовался Молкай. – Славно, славно, я вот давеча как раз подумал: а хорошо бы нам, господари, покушать. Как же делить будем еду?
– Я всех больше проголодался, возьму большого, – заявил «права на меня» Мозжай.
– А я люблю, чтоб мяско погрубее было, – подпел Молкай, пристальным взглядом сгоняя краску с лица Платона.
– Ну а я, по молодости лет, и полудохлым обойдусь, – смиренно согласился Момса. – Да уж позвольте, господари, за то прихватить и закуску. Бегает там мелочь какая-то с семью закусончиками, так я их приправой возьму себе?
– Бери, бери, нам не жалко, – разрешил Мозжай. – Так пойдем, что ли, обедать? А то как бы еда не разбежалась.
В этот момент Платон приподнял деревянную крышку, выпустив из миски, мягко говоря, трогающий душу аромат чесночной похлебки. Я же говорил, самобранка у нас молодчина, все понимает. Дыхание сперло, беспамятный Рудя застонал и слабо махнул рукой, будто отгоняя муху от лица. Упыри тоже учуяли чеснок и сбились со своего развязного шага, на их лицах отразилось отчетливое отвращение. Момса икнул.
Платон тотчас метнулся к ружьям, а я демонстративно (хотя и пришлось задержать дыхание) побрызгал себе похлебкой на шею.
– Зря ты так, чудовище, – прохрипел, борясь с рвотными позывами, бледный Мозжай. – То бы мы тебя без боли высосали, а теперь жди смерти лютой.
– Да заждался уже! – крикнул я в ответ. – Подходи, бледнолицые!
Куда девалась их вальяжность? Упыри рванули в атаку как спринтеры в финальном забеге. Платон шарахнул из ружья с безнадежным опозданием, Момса ушел с линии прицела намного раньше, чем прогорел порох на полке. Одна польза – он все-таки отшатнулся и запрыгнул на бруствер позже остальных.
За эти мгновения многое произошло. Первым делом я подцепил правой нижней лапой блюдо с каким-то варевом, и пнул точно в лицо Мозжаю. Каша не каша, скорее даже чесночный соус это был, точно не помню – но прилипло намертво. Мозжай завизжал, как женская сборная, в чью раздевалку «случайно» завернул представитель чужого пола.
И тогда красноносый Молкай, распластавшись в прыжке, с неожиданной силой обрушился на меня и повалил на спину. Только тут я понял, насколько опасны упыри.
Молкай был не просто силен, он был намного быстрее меня. В падении я успел взмахнуть лапой – кому угодно такой удар снес бы башку с плеч, а трансильванец легко отдернул голову. И тотчас сомкнул пальцы у меня на шее. Будь на мне лечебный амулет, снижавший болевые ощущения, это бы не имело такого большого значения, а теперь цветные искры вспыхнули перед глазами, и я бестолково замолотил лапами… И вдруг почувствовал, что могу дышать.
Издевательский фарс меня выручил! У Молкая сработал древний рефлекс упыря, он потянулся зубами к моей шее, но тут концентрация запаха оказалась слишком высока для его нервной системы. Упыря передернуло, он отвернулся, забыв об осторожности, и в этот миг один из моих, уже вслепую наносимых ударов достиг цели. Что-то хрустнуло. Еще не проморгавшись, я откинул обмякшее тело в сторону, а сам откатился в другую.
Вовремя! Рядом раздался глухой удар: это Момса собирался, спрыгивая с бруствера, обрушиться на меня. Платон навел ружье ему в спину, но упырь, будто глаза на затылке имел, только рукой назад махнул – и ружье вылетело из рук новгородца.
Мозжай, наконец-то прочистив глаза, яростно взревел, стукнув себя кулаком в грудь. Еще я слышал, как восторженно орут викинги, точно болельщики на матче…
В глазах прояснилось. Упырь слегка нагнулся, намереваясь прыгнуть на меня, я встал в защитную стойку, хотя и подозревал, что это бесполезно. Он быстрее, а значит, наверняка сумеет обойти мою защиту. Но тут заявило о себе еще одно быстрое существо.
Баюн прыгнул с низкого старта и вцепился в упыриную рожу, но задерживаться не стал и тотчас приземлился. Момса, вскинув руки к лицу, стукнул себя по носу, гневно зыркнул вниз, на обидчика, а когда поднял глаза, я уже был рядом.
Мощным ударом под ребра я опрокинул Момсу на спину, а Платон, не растерявшись, схватил нашу секиру-«гляделку» и отсек ему голову.
Краем глаза я заметил движение на тропе, расслышал и крики. Викинги пошли в наступление, не дожидаясь исхода нашей встречи с упырями. В центре внимания, конечно, оставался Мозжай, бывший, похоже, наиболее старшим, опытным, а значит и опасным.
– Платон, не лезь, – предупредил я.
Слишком поздно. Воодушевленный первой удачей Платон таки полез – пришлось и мне вслед за ним выскочить на бруствер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108