В отсутствие магической атмосферы плота сделалось промозгло, а кофе и сигары, хотя и молчали, не давали о себе забыть.
– А ты, мне кажется, не совсем чудовище, – не отрываясь от дела, заметил кот.
– Знал или догадался?
– Вижу. Глаз наметан. Ну вроде бы все… пошли. Только давай на берегу договоримся: ты про «поймаю» забудь. Беспокойства я тебе не доставлю, не такой уж и балбес. Дом твой, ты в нем хозяин, я гость. Веду себя прилично, кроме питания, ничего не требую. Молочко – это можно, но не обязательно. А всякие глупости насчет почесать за ушком – даже не думай. Не люблю.
– Договорились.
Мы поднялись к терему, Баюн бежал на полшага впереди, с интересом озираясь. Я глядел на него и диву давался.
В причудливый же мир меня занесло! Колдуны, морские царства, волшебные острова, коты-баюны… А я от всего изолирован. Где-то драмы разыгрываются, свершаются деяния и события насыщают время, которое потом благословят историки и романтики. По законам жанра мне бы полагалось активно включиться в местный исторический процесс, а я сижу на своем странном клочке суши, облеченный полномочиями моей странной должности. И, что греха таить, уже тихо косею от безделья.
Рудя встретил Баюна настороженно, но кот, мигом разглядев разбросанное по углам барахлишко саксонца, в частности, гербовый щит, обратился к нему: «Гутен таг, херр браве риттер», – чем тотчас расположил к себе, хотя от дальнейшего разговора на немецком отказался, сославшись на неполное знание языка.
В общем и целом Баюн прижился у нас довольно легко. Чужая душа потемки, а кошачья – и подавно тьма египетская, однако он оказался вполне компанейским парнем. Да, что-то его тяготило, и, по всей видимости, он страшно скучал по дому (о котором ни разу не рассказывал), но в отличие от меня и Руди, умел держать себя в лапах и не отравлять существование окружающим. В общем, был среди нас наиболее зрелым и рассудительным.
Однажды он обмолвился, что годков ему тридцать пять, но мы с Рудей не поверили, а он не стал настаивать, и вот это как раз убедило меня в том, что кот не приврал.
Интерес к делам острова он проявлял ограниченный, к моим изысканиям поначалу был абсолютно равнодушен – лишь много позже увлекся, когда я сам попросил его о помощи.
О Черноморе Баюн старался не говорить, а когда все-таки проскальзывало слово – было таким кипуче-ядовитым, таким неподдельно яростным, что дрожь пробирала. Интересно все-таки, какая кошка между ними пробежала?
Пасть, похожая на медвежью, не предназначена для того, чтобы пользоваться человеческой посудой и уж тем более – крошечными кофейными чашечками, которых я настрогал себе из чурбачков при помощи когтей. Как выяснилось, для того чтобы потягивать сигары, она тоже не очень-то подходит.
Но я приспособился. Разок видел в зеркале, как для этого скукоживаться приходится – озноб пробил. Но это проблема решаемая – отвернись и пей…
Баюн и Рудя, конечно, смотрели на меня квадратными глазами. Однако эту проблему я решал примерно так же, как и зеркальную.
Der brave Ritter, напрочь лишенный тактичности, проявленной котом, поначалу обвинял меня в черном колдовстве. Объяснения не воспринимал. Что ж, незабвенный Марк Твен довольно точно описал реакцию средневекового обывателя на курение, и поведение Руди меня не удивляло. Но я благодушествовал и безмятежно предавался порокам цивилизации, никак не реагируя на его провокационные речи, и Рудя со временем сам успокоился. Может, приметил, что в такие минуты я сравнительно безопасен, не грублю и не подначиваю. Привык, в общем.
Говорят, хорошая мысля приходит опосля. Это про меня. Что стоило в первый же день поинтересоваться талантами хвостатого беглеца? Но как-то закрутился, а Баюн потом не напоминал. Он вообще о себе не любил говорить, и хотя в целом разглагольствовал обильно, никогда не выводил себя в главные герои историй, которых знал бесчисленное множество.
И только в марте к слову пришлось полюбопытствовать, не владеет ли котофей, скажем, иностранными языками? Оказалось, владеет. Правда, большинством через пень-колоду, как тем же немецким, например. Так, на уровне «здрасте – до свидания – какой прекрасный день – и сколько это стоит? – сколько-сколько? – это можно есть?» (последнее во всех модальностях, то есть от «этим не отравишься?» до «я это скушаю, ладно?»). Однако оказалось, что Баюн прилично болтает по-английски, худо-бедно разбирает греческую письменность, а на латыни шпарит, как академик.
Я тотчас сагитировал его провести денек в библиотеке, и вскоре наши посиделки там стали постоянными. Даже Рудя несколько раз приходил, но читаемые приятным баритоном котофея тексты в лучшем случае казались ему скучными, а в худшем – лживыми, он начинал спорить, я тоже вспыхивал, Баюн как мог нас успокаивал. Саксонский шовинист уходил с гордо поднятой головой. В общем, библиотека так и не стала для него чем-то значимым.
Латинские тексты и меня увлекли далеко не все. По большей части это были научные труды, отличавшиеся либо глубокой специфичностью, либо исключительной наивностью. Однако и от них был прок.
Например, настоящим потрясением для Баюна стал труд некоего Иоганна Крамера «О кругах небесных». Если в этом мире суждено родиться Кеплеру и Галилею, бедняги почувствуют себя обделенными: Иоганн Крамер их опередил. Сожженный, как следовало из предисловия, по приговору инквизиции в 1389 году на центральной площади Франкфурта ученый доказывал сфероидность Земли и прочих небесных тел, вероятное взаимоподобие Земли, Марса, Венеры и прочих планет, а также их движение по круговым орбитам вокруг неподвижного Солнца.
Ознакомившись с умозаключениями достойного Иоганна Крамера, кот позволил себе ворчливое замечание, что такой галиматьи он отродясь не слыхивал и что, возможно, инквизиторы не всегда блистают исключительно паранойей, олигофренией и вагинофобией. Я недолго думая воспроизвел памятные со школьной скамьи аргументы. Мы заспорили, школьных аргументов оказалось недостаточно, я стал апеллировать к мнению не жившего еще в этом мире Коперника. Наконец обратился к авторитету своего времени. Рассказал о многом, даже о Гагарине. Баюн вдруг оборвал спор, заявив, что человеческие дела его мало касаются, и мы взялись за другую книгу. Однако с тех пор я не раз замечал, как он подозрительно присматривается к движению теней, щурится на солнце, разглядывает луну и звезды.
Больше всего меня интересовали труды по истории. Кот не возражал, но именно эти чтения стали в изрядной мере причиной того, что наш Отто Цвейхорн библиотеку почти возненавидел. Шла ли речь об «Османских завоеваниях», «Русских мореходах» или «Крестовом походе 1202 лета Господня», он всюду видел искажение истории жидами и прочими еретиками во имя погибели истинной веры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108