А это, кажется, совершенная неправда…
– Я тогда так удивилась, когда ты спросил, – продолжала Настя. – Мне казалось, раз ты видел начало сна, то должен знать, что было после… В конце мне приснилось, что по радуге я подошла все к тому же цветочку. И он говорит мне: «Я еще живой, ты меня из-под развалин вытащи, спаси меня! Вынесешь на Божий свет – лепесточек сорви, желание загадай, а я уж исполню, ты только спаси меня, так душно тут!» Проснулась я посередь ночи, вся дрожу. Такой невероятный сон – но так правдиво снился. Вот будто бы все наяву. Радуга такая мягкая, упругая, запашистая – свежестью пахнет… Не усидела я, проскользнула мимо вас, побежала к пожарищу и давай его разбирать. Тут память словно застит что – не вспомню, что и как я делала, откуда силы взялись. Когда бревно отвалила – ровно очнулась, и страшно сделалось: не моя сила во мне! Да я ли тут стою? Себя осмотрела, нет, вся вроде бы прежняя. И тут цветочек мне среди гари засветился. Подняла я его, сон припомнила и думаю: чего хотеть? Домой вернуться, дело ясное. Но вспомнила вас, какие вы несчастные сделались, когда терем сгорел. И говорю: пускай у нас, островитян, все будет как в лучшие дни, пускай жизнь ладом идет. Дальше не помню, как в постели очутилась. Сна ни в одном глазу, уже светает. Встала, глядь – ан сажи-то на мне ни пятнышка. Ну думаю, так все привиделось? Оделась, вышла – а терем как новенький стоит! А на цветке один лепесточек пожух.
– Терем и стал новеньким, – добавил Баюн. – Как в лучшие дни, точь-в-точь по-загаданному.
– Так вот почему ты цветок опять на гору вернула? – понял я. – Боялась, что на этот раз он может и не уцелеть?
– Не только, – потупила Настя взор. – Я опять тебя испугалась. Я ведь теперь научилась, мне теперь легко у цветка просить. И подумала: вдруг ты теперь, догадавшись, начнешь от меня чего требовать? Чтобы я огнецвету твои желания загадывала. Прости…
– Ладно, что уж там. Слушай, а почему ты свое желание домой вернуться потом не загадала?
– Когда? Все ведь недавно случилось. А лепесточки сколько можно губить? Они ведь медленно растут, сейчас вот только-только вновь отрос тот, что на мое первое желание завял. Осторожно же надо с цветочком.
– Все равно не понимаю, – сказал я. – А почему, если так хотела вернуться, кольцом не воспользовалась? В последние сутки я тебе, между прочим, только об этом и говорил!
– Экий ты непонятливый, – вздохнул кот. – Кольцо – от тебя, значит, и доверия ему нет.
Так, я спокоен, спокоен. Баюн ведь обидеть меня совсем не хочет, правда? Это не подколка. А если подколка – то, как все закончится, я ему покажу. Я его плавать научу, брассом.
– Вот именно, – согласилась Настя. – Кольца твои, а цветок – только мой. Только когда ты с горы на руках меня нес и вернуться уговаривал, я по-настоящему поняла, что ты со мной по-честному. Ни к чему не станешь приневоливать. Так стыдно сделалось, что я тебя подозревала… Прости меня, Чудо-юдо, прости. И вот подумала: ну как я тебя брошу в опасный час? Тебе ведь помощь нужна. И… помогла.
Она опустила глаза, плечи ее подозрительно вздрогнули. Я притянул девушку к себе лапой, и она спрятала лицо в моей шерсти.
– Я не хотела убивать! Я загадала, чтобы вы с Рудольфом живыми вернулись, и только. Думала, довольно будет остановить как-то викингов, чтобы шагу ступить не смогли по острову, уж тогда и одумаются, и отступятся. А вышло – только кровь и кровь. Так много крови…
– Не плачь, глупышка, ты тут ни при чем. Я думаю, у цветка были свои резоны переиначить твое желание.
– Что? – не поняла Настя.
– «Резоны» в данном случае означает «причины», – пояснил Баюн. – Наш Чудо-юдо почему-то любит иногда изъясняться на французский лад, словно по-русски ему слов недостает.
– Вот именно, свои причины, – кивнул я. – Ведь если Черномор – один из древних обитателей Радуги, то остров помнит его. И, видимо, крепко не любит. Я думаю, Черномор и раньше пытался завладеть островом – едва ли у Радуги остались об этом приятные воспоминания. Так что Цветок сам принял решение истребить гостей.
– Нет, зря ты меня утешаешь, – вздохнула Настя. – Благодарна я тебе, но ты не прав. Остров сам ничего не делает, ему это неинтересно.
Я вспомнил тот сон, в котором увидел себя островом, и не мог не признать: Настя права. Радугу не волновали людские дела, для нее безмолвный разговор со звездами (моими звездами , как сказал бы остров) наполнен большим смыслом, чем вся земная суета.
– Если бы остров сам так решил, – прибавила Настя, – он бы и впрямь всех врагов уничтожил. Всех до единого. Нет, он исполнил мое желание. Беда в том, что желание он исполняет не всякое, а только истинное, что из глубины души. Понимаешь? Значит – я так хотела, я так желала, чтобы враги пали мертвыми. Чтобы кровь их впиталась в песок. Чтобы рвало их на части и на куски резало… Вот что в душе у меня прячется.
Я промолчал, только покрепче обнял девушку, но она больше не плакала. Тихо сказала:
– Никогда ничего больше не буду желать.
– Ну это уж глупости! – воскликнул я. – Знаешь, у каждого человека есть в душе что-то темное. Это нормально, без этого не бывает людей…
– Это НЕнормально! – воскликнула Настя, отодвигаясь от меня. – Я не хочу тьмы в себе! Не хочу желать зла.
– Тьма для того и дана, чтобы от нее избавляться, – философски изрек кот и отошел к своим котятам, которые, угомонившись, сбились в кучу и сладко сопели.
Только эти слова и только это движение – и наш спор угас, не начавшись. И тут еще подал голос Рудя, как оказалось, уже очнувшийся и внимательно слушавший нас:
– Не ошибается тот, кто ничего не делает, но неделание не означает отсутствие греха. Не желать добра – не значит преодолеть зло.
– Кто не бьет по воротам – не забивает голов, – присовокупил и я красочное сравнение. Все уставились на меня, и пришлось добавить: – Потом объясню. А суть все та же: если заботиться только о том, как бы не сделать зла, то и добра никогда не сотворишь.
– Разве это так мало: не делать зла? – помолчав, спросила Настя.
– Смотря для чего, – пожал я плечами. – Конечно, есть люди, от которых большего требовать нельзя. Но разве самому не обидно в таких себя числить? Нет, ты не думай, я тебя убеждаю не для того, чтобы принудить использовать Сердце острова в своих целях. Я никогда и ни к чему тебя не стану принуждать. Решать будешь только ты.
– И просить не станешь? – настороженно полюбопытствовала она.
– Если ты сама не предложишь.
На минуту в капище воцарилась тишина, которую Настя прервала, шумно переведя дыхание и заявив:
– Что вы на меня смотрите? Ну сморозила девка глупость, с кем не бывает? Буду я желать… только прежде подумаю. Крепко подумаю.
Не очень-то я добрый человек. Иногда – совсем недобрый. Вот на эти слова, например, поначалу чуть не разозлился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Я тогда так удивилась, когда ты спросил, – продолжала Настя. – Мне казалось, раз ты видел начало сна, то должен знать, что было после… В конце мне приснилось, что по радуге я подошла все к тому же цветочку. И он говорит мне: «Я еще живой, ты меня из-под развалин вытащи, спаси меня! Вынесешь на Божий свет – лепесточек сорви, желание загадай, а я уж исполню, ты только спаси меня, так душно тут!» Проснулась я посередь ночи, вся дрожу. Такой невероятный сон – но так правдиво снился. Вот будто бы все наяву. Радуга такая мягкая, упругая, запашистая – свежестью пахнет… Не усидела я, проскользнула мимо вас, побежала к пожарищу и давай его разбирать. Тут память словно застит что – не вспомню, что и как я делала, откуда силы взялись. Когда бревно отвалила – ровно очнулась, и страшно сделалось: не моя сила во мне! Да я ли тут стою? Себя осмотрела, нет, вся вроде бы прежняя. И тут цветочек мне среди гари засветился. Подняла я его, сон припомнила и думаю: чего хотеть? Домой вернуться, дело ясное. Но вспомнила вас, какие вы несчастные сделались, когда терем сгорел. И говорю: пускай у нас, островитян, все будет как в лучшие дни, пускай жизнь ладом идет. Дальше не помню, как в постели очутилась. Сна ни в одном глазу, уже светает. Встала, глядь – ан сажи-то на мне ни пятнышка. Ну думаю, так все привиделось? Оделась, вышла – а терем как новенький стоит! А на цветке один лепесточек пожух.
– Терем и стал новеньким, – добавил Баюн. – Как в лучшие дни, точь-в-точь по-загаданному.
– Так вот почему ты цветок опять на гору вернула? – понял я. – Боялась, что на этот раз он может и не уцелеть?
– Не только, – потупила Настя взор. – Я опять тебя испугалась. Я ведь теперь научилась, мне теперь легко у цветка просить. И подумала: вдруг ты теперь, догадавшись, начнешь от меня чего требовать? Чтобы я огнецвету твои желания загадывала. Прости…
– Ладно, что уж там. Слушай, а почему ты свое желание домой вернуться потом не загадала?
– Когда? Все ведь недавно случилось. А лепесточки сколько можно губить? Они ведь медленно растут, сейчас вот только-только вновь отрос тот, что на мое первое желание завял. Осторожно же надо с цветочком.
– Все равно не понимаю, – сказал я. – А почему, если так хотела вернуться, кольцом не воспользовалась? В последние сутки я тебе, между прочим, только об этом и говорил!
– Экий ты непонятливый, – вздохнул кот. – Кольцо – от тебя, значит, и доверия ему нет.
Так, я спокоен, спокоен. Баюн ведь обидеть меня совсем не хочет, правда? Это не подколка. А если подколка – то, как все закончится, я ему покажу. Я его плавать научу, брассом.
– Вот именно, – согласилась Настя. – Кольца твои, а цветок – только мой. Только когда ты с горы на руках меня нес и вернуться уговаривал, я по-настоящему поняла, что ты со мной по-честному. Ни к чему не станешь приневоливать. Так стыдно сделалось, что я тебя подозревала… Прости меня, Чудо-юдо, прости. И вот подумала: ну как я тебя брошу в опасный час? Тебе ведь помощь нужна. И… помогла.
Она опустила глаза, плечи ее подозрительно вздрогнули. Я притянул девушку к себе лапой, и она спрятала лицо в моей шерсти.
– Я не хотела убивать! Я загадала, чтобы вы с Рудольфом живыми вернулись, и только. Думала, довольно будет остановить как-то викингов, чтобы шагу ступить не смогли по острову, уж тогда и одумаются, и отступятся. А вышло – только кровь и кровь. Так много крови…
– Не плачь, глупышка, ты тут ни при чем. Я думаю, у цветка были свои резоны переиначить твое желание.
– Что? – не поняла Настя.
– «Резоны» в данном случае означает «причины», – пояснил Баюн. – Наш Чудо-юдо почему-то любит иногда изъясняться на французский лад, словно по-русски ему слов недостает.
– Вот именно, свои причины, – кивнул я. – Ведь если Черномор – один из древних обитателей Радуги, то остров помнит его. И, видимо, крепко не любит. Я думаю, Черномор и раньше пытался завладеть островом – едва ли у Радуги остались об этом приятные воспоминания. Так что Цветок сам принял решение истребить гостей.
– Нет, зря ты меня утешаешь, – вздохнула Настя. – Благодарна я тебе, но ты не прав. Остров сам ничего не делает, ему это неинтересно.
Я вспомнил тот сон, в котором увидел себя островом, и не мог не признать: Настя права. Радугу не волновали людские дела, для нее безмолвный разговор со звездами (моими звездами , как сказал бы остров) наполнен большим смыслом, чем вся земная суета.
– Если бы остров сам так решил, – прибавила Настя, – он бы и впрямь всех врагов уничтожил. Всех до единого. Нет, он исполнил мое желание. Беда в том, что желание он исполняет не всякое, а только истинное, что из глубины души. Понимаешь? Значит – я так хотела, я так желала, чтобы враги пали мертвыми. Чтобы кровь их впиталась в песок. Чтобы рвало их на части и на куски резало… Вот что в душе у меня прячется.
Я промолчал, только покрепче обнял девушку, но она больше не плакала. Тихо сказала:
– Никогда ничего больше не буду желать.
– Ну это уж глупости! – воскликнул я. – Знаешь, у каждого человека есть в душе что-то темное. Это нормально, без этого не бывает людей…
– Это НЕнормально! – воскликнула Настя, отодвигаясь от меня. – Я не хочу тьмы в себе! Не хочу желать зла.
– Тьма для того и дана, чтобы от нее избавляться, – философски изрек кот и отошел к своим котятам, которые, угомонившись, сбились в кучу и сладко сопели.
Только эти слова и только это движение – и наш спор угас, не начавшись. И тут еще подал голос Рудя, как оказалось, уже очнувшийся и внимательно слушавший нас:
– Не ошибается тот, кто ничего не делает, но неделание не означает отсутствие греха. Не желать добра – не значит преодолеть зло.
– Кто не бьет по воротам – не забивает голов, – присовокупил и я красочное сравнение. Все уставились на меня, и пришлось добавить: – Потом объясню. А суть все та же: если заботиться только о том, как бы не сделать зла, то и добра никогда не сотворишь.
– Разве это так мало: не делать зла? – помолчав, спросила Настя.
– Смотря для чего, – пожал я плечами. – Конечно, есть люди, от которых большего требовать нельзя. Но разве самому не обидно в таких себя числить? Нет, ты не думай, я тебя убеждаю не для того, чтобы принудить использовать Сердце острова в своих целях. Я никогда и ни к чему тебя не стану принуждать. Решать будешь только ты.
– И просить не станешь? – настороженно полюбопытствовала она.
– Если ты сама не предложишь.
На минуту в капище воцарилась тишина, которую Настя прервала, шумно переведя дыхание и заявив:
– Что вы на меня смотрите? Ну сморозила девка глупость, с кем не бывает? Буду я желать… только прежде подумаю. Крепко подумаю.
Не очень-то я добрый человек. Иногда – совсем недобрый. Вот на эти слова, например, поначалу чуть не разозлился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108