Через некоторое время стену монастыря перелетела стрела. Стрела была обернута небольшим лоскутом — запиской. Нельзя не сказать, что обычно и переговоры у северян происходили совсем не так. Обычно они происходили с веселыми ругательствами да с шуточками под стеной и тому подобным. Но не сегодня.
Записка была коротка до предела. К тому жебез слов. Не будешь ведь руны использовать для таких дел… да потом, эти люди на юге — невежды! — руны и прочесть не сумеют!..
Но зато северяне научились понимать некоторые здешние знаки. Такие, как пишут, бывает, на мешках, — сколько там по весу зерен «бобового дерева», или кошенили, или шелка-сырца, полезная вещь, если умеешь понять. А то, что знаки дегтем попахивают… ничего, стерпят, мы вон серой здесь дышим, и ничего, — правда, через повязку немного не так чувствуется.
Стрелу, держа ее осторожно, как ядовитое насекомое, подняли и отнесли настоятелю. Преемнику Баори.
Когда он развернул лоскут, там стояли пять знаков, похожих на петлю, привешенную посредине к палке. Пять заглавных букв «икод», обозначающих еще и «сто тысяч». И после них две черточки крест-накрест. Это уже было обозначение, известное каждому: два скрещенных меча, вычеканенные у серебряного хелка на обороте. Пятьсот тысяч хелков. Сколтис немного округлил для ровного счета, потому что на меру серебром может идти и тридцать шесть хелков, и тридцать семь.
И в это же время Фольви, сын Кроги, пришел назад от Королевской Стоянки — действительно, одна нога здесь, а другая там, — и лицом он был такой белый, что даже веснушки пропали.
— «Дубовый Борт»… — сказал он. — Метка потеряла их.
— Ага. Потеряла, — проговорил Долф Увалень, разве что немного слишком неторопливо. — Так… Значит, потеряла. Давно?
— Да я откуда знаю?! — чуть не вскрикнул Фольви. Если Метка от своего корабля слишком далеко, она, что называется, «теряет его из виду» и принимается показывать всякую путаницу, которую сразу можно узнать. Но «Дубовому Борту», чтобы оказаться от Моны достаточно далеко, нужно было бы сейчас быть где-то на Торговом Острове.
А туда она за это время никак не могла успеть — хоть иди круглые сутки при попутном ветре.
Еще это случается с Меткой, на чьем корабле — Заклятие Неподвижности. Тогда она его тоже теряет. Нет такого корабля. Хотя, если увидишь его или наткнешься, — покажется, что он есть…
— А может, он домой повернул? — сказал Фольви. — А? Ведь может быть?
— А ну мне тихо, — очень четко проговорил Долф Увалень.
Фольви сразу замолчал, стискивая кулаки.
— Где она?
— Вот, — выдохнул его племянник, вынимая Метку из-за пояса.
— Что ж раньше, олух!!! — рявкнули вдруг на него. На Метке виднелась та самая чушь, которую сразу можно узнать: там и тут проявлялись красные пятна пожаров и сразу разбредались на куски, какие-то участки сырели, где-то потрескивало, — словом, беспорядочный шум вместо сигнала.
— Никуда он не успел бы уйти, — проговорил Долф, глядя на нее, с полминуты спустя. — Нет. Это здесь.
— Что ж теперь?.. — сказал Фольви.
Немного позже он, наверное, и сам понял: вопрос его глуп донельзя — и опять стиснул кулаки, так что заскрипели рукавицы.
Еще спустя сдве минуты Метка вдруг посветлела, вся сразу, и чушь с нее сползла, как короста. Нормальная Метка. И с кораблем все в порядке.
Долф проглотил комок в горле. Может, почудилось? Обоим? Он оглянулся. Нет, кажется, никто еще не успел заметить.
Фольви, все еще белый, проговорил:
— Наверно, они повернули назад. Сначала далеко ушли, а потом повернули.
Оба знали, что это неправда.
— Да, — сказал Долф. — Из-под Неподвижности еще никто не выходил.
А еще секунду спустя Фольви вдруг залился краской — до того покраснел, что веснушки опять потонули в этом пожаре.
— Давай, — почти грубо сказал он, протягивая руку. — Я ее отнесу, и… Спрячу, и… Все!
— Держи, — сказал Долф спокойно.
Какое-то мгновение Фольви еще стоял на месте, потом развернулся, и — прочь, как будто всю жизнь лазил по этим камням.
Кроме них, наверное, и еще кто-то видел.
А может быть, Долф Увалень скрывать не стал эту новость.
Поэтому, наверное, и вошли в пословицу слова Хилса, сказанные им на Кажвеле перед тем, как случился совет.
«Одно дело делить опасность, а другое — безопасность».
Одно дело делить опасность, а другое — безопасность.
Одно дело делить опасность…
И теперь это тоже будет сказано в скелах; и хоть разорвется мир — этого не отменить.
В тот вечер Корммер — что называется, на пустом месте — разругался с Дьялвером, сыном Дьялвера, так что чуть не дошло до свалки, а Дейди Лесовоз (который, конечно же, там был) уложил троих людей Кормайсов, и его едва сумели вытащить оттуда.
Отступать теперь им было некуда. Теперь они должны были любой ценой добыть эту Мону, чтобы по крайней мере оказаться предателями не зря. И безумие, мягкими шагами следовавшее за ними все это время, пока они не разговаривали о своем предводителе, подошло совсем близко и ухмыльнулось. И потому никто не удивился, не обрадовался и не огорчился, когда в землю на другой стороне ручья, описав мягкую дугу от бойницы в башне, глухо ткнулась стрела. На ней тоже была записка; развернув ее, Сколтис засмеялся.
На кусочке шелка тоже были два меча — два меча, положенные рядом, параллельно друг другу.
— Мир! — сказал он. — Я тоже люблю мир — я очень люблю мир, когда я дома!
Мир без всякого выкупа. Хорошее предложение. Но они вовсе не хотели того, чтоб их беспрепятственно выпустили отсюда. Может быть, они не хотели даже и того, чтоб их беспрепятственно впустили — теперь.
Пятьсот тысяч хелков серебром! Столько весят тридцать взрослых мужчин. Столько едва унесут восемьдесят сильных взрослых мужчин. На это можно снарядить войско в полторы тысячи копейщиков из Газ-Дохин. На это можно заплатить налоги целой провинции. Да, монастырь острова Мона мог бы заплатить этот выкуп. Ведь предыдущими пиратами он только на треть был разорен.
Настоятель думал об этом, идя к Храму.
На дороге у него расступалось и почтительно замолкало все, что могло расступаться и замолкать.
Как ни странно, за это лето в крепости установился, если можно так сказать, привычный быт. Уродливый, дикий, невозможный — но привычный. Чуть ли не символом его в последний месяц сделались вдруг детишки с совками в руках, мотающиеся всюду, подхватывая помет чуть ли не в то же мгновение, когда он выпадал у вола из-под хвоста. Топливо в монастыре отчего-то истощилось много прежде тех вещей, которым привычно истощаться в осажденных крепостях. А камнелитейной мастерской нужно было топливо, чтобы отливать наконечники для стрел. И кузнецам нужно было топливо, чтоб чинить оружие и готовить новое. Что уж до съестных надобностей — в последний месяц скотину благословляли, коли она была достаточно жирно-костлява, чтобы вариться на собственном огне, и запах жженых костей осквернял воздух над храмом Чистого Огня, точно над храмом какой-нибудь Атианы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156