Лучше напейтесь, Михаил. Правда в этом мире никому не нужна. Каждый живет в своем собственном мирке, который он тщательно выстроил из иллюзий. И ваша правда может повредить некоторые из кирпичиков. А пострадавшие далеко не так мало значат, как можно судить по убогости их внутреннего содержания. И общественное мнение всегда будет на их стороне. Потому что каждый подумает: этот негодяй мог бы так поступить и со мной. А вы – вы всегда будете в одиночестве.
– Еще немного, ваше благородие, и я буду думать, что вас сослали сюда за политическую крамолу.
Ротный расхохотался. Разлил по бокалам остатки коньяка, вызвал денщика:
– Павел, принесите из моих запасов еще бутылку. Нет, лучше две. И поживей, у нас кончается выпивка!
Денщик усвистел. Ротный долго глядел на свет сквозь коньяк в бокале. Майкл ждал, что ротный, готовясь к настоящей мужской откровенности, опрокинет в себя содержимое бокала, проглотит махом, как полстакана водки. Но нет – офицер остался верным себе. Пил аккуратно, неспешно, получая удовольствие от букета и послевкусия. От нехитрой закуски в виде сухой колбасы отказался. Впрочем, Майкл вообще не замечал, чтобы ротный закусывал.
– Вы подобрали очень верное слово, Михаил. Меня именно сослали. Услали с глаз долой, чтобы не портил благолепную картину. Судить меня было не за что, но вот осуждать – о! Осуждали меня все. И решили, что мне самое место здесь, на краю земли, охранять их покой и сон. В моей истории нет решительно ничего постыдного. Я и сегодня, случись повторить, поступлю так же. Я ведь, знаете ли, не из тех, кого лишения приучают быть подлым. Хотя кое-кто из моих бывших друзей, явившись с последним иудиным визитом, объясняли мне, что я дурак и можно было обделать дельце по-тихому. Михаил, они это объясняли мне. – Ротный тонко улыбнулся. – В отличие от них, я настоящий дворянин. Я знаю свою родословную до XIII века – того, земного века. Многие из тех, с кем я дружил в Москве, получили дворянство за верную службу уже после Исхода. Они замечательные люди, умные и по-своему прекрасные. Увы, им просто не понять, что такое диктат происхождения.
Вернулся расторопный Павел, приволок две бутылки коньяка, еще колбасы и кофейный набор. Когда ушел, ротный произнес с теплотой в голосе:
– Он у меня молодец. Я его подобрал десять лет назад на дороге. В прямом смысле. У нищих отобрал. Вы суеверный? А я иногда, бывает, верю. Не в приметы, а в загадки. Так я загадал: если когда-нибудь выберусь отсюда, напишу своему денщику рекомендацию в Корпус. Так не принято, для людей его происхождения есть училища. А я напишу. И пусть попробуют не принять! В нашей Конституции, да и в Уставе Корпуса нет такого пункта, чтоб отказывать людям с крестьянским происхождением.
– Тяжко ему там придется, – заметил Майкл.
– Не без того. Но и я к тому моменту не капитаном буду, а минимум полковником. Видите ли, Михаил, я ведь ему от скуки многое преподал. Науки он знает превосходно, военное дело – тоже. Мне этого показалось мало, я зачем-то обучил его игре на фортепьяно. У него неплохо получается. На офицерских балах играет вальсы собственного сочинения. Нельзя ему, понимаете, с таким багажом обратно к быдлу! Уже нельзя. Теперь ему только вперед. Всю жизнь вперед. А, я, кажется, не закончил свою историю. Признайтесь, Михаил, вам она интересна? Или терпите из вежливости?
– Не сочтите за праздное любопытство, но меня ваша личность заинтересовала с первого дня. Вы здесь такая же неуместная фигура, какой была бы прима-балерина Кедрова в роли полковничихи.
Ротный рассмеялся.
– Ну так я продолжу. А вы мне потом расскажете, где учились правильно говорить. Ваша матушка, если мне не изменяет память, дворянка в первом поколении, а батюшка не дворянин вовсе. Но это потом. Да… А сослали меня из-за женщины. Естественно. И воображение любого слушателя тут же рисует соблазнительную фигурку в белом шелке, со скромным личиком неземной красоты, ангельским голоском. Дочь генерала. Жизнь циничней, поэтому правильней было бы представить молодую жену генерала, но это неважно. Потому что моя Вероника была супругой обыкновенного чиновника, штатского человека, которого она выдавала за полковника имперской безопасности в отставке. Я допускаю, что он работал некогда в этой канцелярии, но он не был военным. Консультант? Возможно. Но не офицер. Вы не против, если я и далее буду называть эту даму Вероникой? Право, так удобней.
Майкл жестом показал, что ему безразлично. Откупорил бутылку, плеснул по глотку в бокалы.
– Это вы молодец, – одобрил ротный. – Итак, Вероника. Она известна прежде всего своей гостиной. Самое лучшее общество, умнейшие люди, образованные и красивые. Для нас, курсантов, получить приглашение к Веронике на ужин было все равно что выиграть в лотерею билет в рай. И вот, разбирая почту, я обнаружил послание от нее. Со свойственным ей жизненным прагматизмом она написала, что мое присутствие украсит и облагородит ее салон – я, как уже упоминал, происхожу из очень древнего рода и тайны из этого не делаю. Пригласительный билет, вложенный в конверт, был на пять персон. Я позвал лучших друзей и пришел. Да, Михаил, общество было действительно лучшее…
Майкл хмыкнул.
– …но не сама хозяйка. Хотя не буду лгать. Поначалу я. как и все, подпал под ее влияние. Ей было уже за сорок, выглядела она еще старше, была толста и некрасива даже в ранней молодости. Но из нее ключом била энергия, и это подкупало. Кроме того, я был всего лишь курсантом, и мне льстило ее внимание, подчеркнутое внимание. Я свысока смотрел на людей, уже сделавших карьеру, перед которыми мне столь явно отдавалось предпочтение. Я полагал, что действительно это заслужил.
Одной из любимых тем для бесед была критика армии – среди гостей две трети были офицерами. Я вам скажу, Михаил, разговоры о необходимости реформы в армии идут непрерывно со времен первого упоминания Руси в летописях. Но я, повторюсь, был молод. Меня это живо задевало, потому что я связал с армией свою судьбу, это было мое будущее. Я блестяще выступал со своим мнением и искусно оппонировал чужому. Я был дьявольски убедителен и очарователен. А Вероника писала мне длинные ободряющие письма, если я ввязывался в спор, за которым следовала ссора. Она убеждала меня, что мне самое место в Сенате, что суровая армейская служба – не для таких, как я. Я упрямился и после окончания Корпуса отбыл во Владимир. Расстояние небольшое, кроме того, у Вероники поместье неподалеку. Таким образом, я не чувствовал себя оторванным от общества.
Однако вскоре я начал подмечать перемены. Во время очередного визита Вероника завела очень неприятный разговор. Мне было тяжело возражать, потому что я видел перед собой женщину. Некрасивую и оттого более других нуждающуюся в вежливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Еще немного, ваше благородие, и я буду думать, что вас сослали сюда за политическую крамолу.
Ротный расхохотался. Разлил по бокалам остатки коньяка, вызвал денщика:
– Павел, принесите из моих запасов еще бутылку. Нет, лучше две. И поживей, у нас кончается выпивка!
Денщик усвистел. Ротный долго глядел на свет сквозь коньяк в бокале. Майкл ждал, что ротный, готовясь к настоящей мужской откровенности, опрокинет в себя содержимое бокала, проглотит махом, как полстакана водки. Но нет – офицер остался верным себе. Пил аккуратно, неспешно, получая удовольствие от букета и послевкусия. От нехитрой закуски в виде сухой колбасы отказался. Впрочем, Майкл вообще не замечал, чтобы ротный закусывал.
– Вы подобрали очень верное слово, Михаил. Меня именно сослали. Услали с глаз долой, чтобы не портил благолепную картину. Судить меня было не за что, но вот осуждать – о! Осуждали меня все. И решили, что мне самое место здесь, на краю земли, охранять их покой и сон. В моей истории нет решительно ничего постыдного. Я и сегодня, случись повторить, поступлю так же. Я ведь, знаете ли, не из тех, кого лишения приучают быть подлым. Хотя кое-кто из моих бывших друзей, явившись с последним иудиным визитом, объясняли мне, что я дурак и можно было обделать дельце по-тихому. Михаил, они это объясняли мне. – Ротный тонко улыбнулся. – В отличие от них, я настоящий дворянин. Я знаю свою родословную до XIII века – того, земного века. Многие из тех, с кем я дружил в Москве, получили дворянство за верную службу уже после Исхода. Они замечательные люди, умные и по-своему прекрасные. Увы, им просто не понять, что такое диктат происхождения.
Вернулся расторопный Павел, приволок две бутылки коньяка, еще колбасы и кофейный набор. Когда ушел, ротный произнес с теплотой в голосе:
– Он у меня молодец. Я его подобрал десять лет назад на дороге. В прямом смысле. У нищих отобрал. Вы суеверный? А я иногда, бывает, верю. Не в приметы, а в загадки. Так я загадал: если когда-нибудь выберусь отсюда, напишу своему денщику рекомендацию в Корпус. Так не принято, для людей его происхождения есть училища. А я напишу. И пусть попробуют не принять! В нашей Конституции, да и в Уставе Корпуса нет такого пункта, чтоб отказывать людям с крестьянским происхождением.
– Тяжко ему там придется, – заметил Майкл.
– Не без того. Но и я к тому моменту не капитаном буду, а минимум полковником. Видите ли, Михаил, я ведь ему от скуки многое преподал. Науки он знает превосходно, военное дело – тоже. Мне этого показалось мало, я зачем-то обучил его игре на фортепьяно. У него неплохо получается. На офицерских балах играет вальсы собственного сочинения. Нельзя ему, понимаете, с таким багажом обратно к быдлу! Уже нельзя. Теперь ему только вперед. Всю жизнь вперед. А, я, кажется, не закончил свою историю. Признайтесь, Михаил, вам она интересна? Или терпите из вежливости?
– Не сочтите за праздное любопытство, но меня ваша личность заинтересовала с первого дня. Вы здесь такая же неуместная фигура, какой была бы прима-балерина Кедрова в роли полковничихи.
Ротный рассмеялся.
– Ну так я продолжу. А вы мне потом расскажете, где учились правильно говорить. Ваша матушка, если мне не изменяет память, дворянка в первом поколении, а батюшка не дворянин вовсе. Но это потом. Да… А сослали меня из-за женщины. Естественно. И воображение любого слушателя тут же рисует соблазнительную фигурку в белом шелке, со скромным личиком неземной красоты, ангельским голоском. Дочь генерала. Жизнь циничней, поэтому правильней было бы представить молодую жену генерала, но это неважно. Потому что моя Вероника была супругой обыкновенного чиновника, штатского человека, которого она выдавала за полковника имперской безопасности в отставке. Я допускаю, что он работал некогда в этой канцелярии, но он не был военным. Консультант? Возможно. Но не офицер. Вы не против, если я и далее буду называть эту даму Вероникой? Право, так удобней.
Майкл жестом показал, что ему безразлично. Откупорил бутылку, плеснул по глотку в бокалы.
– Это вы молодец, – одобрил ротный. – Итак, Вероника. Она известна прежде всего своей гостиной. Самое лучшее общество, умнейшие люди, образованные и красивые. Для нас, курсантов, получить приглашение к Веронике на ужин было все равно что выиграть в лотерею билет в рай. И вот, разбирая почту, я обнаружил послание от нее. Со свойственным ей жизненным прагматизмом она написала, что мое присутствие украсит и облагородит ее салон – я, как уже упоминал, происхожу из очень древнего рода и тайны из этого не делаю. Пригласительный билет, вложенный в конверт, был на пять персон. Я позвал лучших друзей и пришел. Да, Михаил, общество было действительно лучшее…
Майкл хмыкнул.
– …но не сама хозяйка. Хотя не буду лгать. Поначалу я. как и все, подпал под ее влияние. Ей было уже за сорок, выглядела она еще старше, была толста и некрасива даже в ранней молодости. Но из нее ключом била энергия, и это подкупало. Кроме того, я был всего лишь курсантом, и мне льстило ее внимание, подчеркнутое внимание. Я свысока смотрел на людей, уже сделавших карьеру, перед которыми мне столь явно отдавалось предпочтение. Я полагал, что действительно это заслужил.
Одной из любимых тем для бесед была критика армии – среди гостей две трети были офицерами. Я вам скажу, Михаил, разговоры о необходимости реформы в армии идут непрерывно со времен первого упоминания Руси в летописях. Но я, повторюсь, был молод. Меня это живо задевало, потому что я связал с армией свою судьбу, это было мое будущее. Я блестяще выступал со своим мнением и искусно оппонировал чужому. Я был дьявольски убедителен и очарователен. А Вероника писала мне длинные ободряющие письма, если я ввязывался в спор, за которым следовала ссора. Она убеждала меня, что мне самое место в Сенате, что суровая армейская служба – не для таких, как я. Я упрямился и после окончания Корпуса отбыл во Владимир. Расстояние небольшое, кроме того, у Вероники поместье неподалеку. Таким образом, я не чувствовал себя оторванным от общества.
Однако вскоре я начал подмечать перемены. Во время очередного визита Вероника завела очень неприятный разговор. Мне было тяжело возражать, потому что я видел перед собой женщину. Некрасивую и оттого более других нуждающуюся в вежливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94