Ошибся. После обеда он направился к лесенке. Поставил ногу на ступеньку и… согнулся, с воем рухнув на пол. Дубинарии – лучшее лекарство против высокомерия.
Лупили его вдвоем. Лупили равнодушно и отточенно, размеренно отвешивая хлесткие удары по лопаткам, почкам, крестцу. Напоследок пнули между ног.
Потом он требовал объяснений. Вертухаи, только чтo превратившие Майкла в отбивную, глядели сквозь него оловянными глазами. Один разлепил бледные губы.
– Исправляемый, соблюдай распорядок, – сказал он.
«Исправляемый». От чего, спрашивается, можно исправить на пожизненной каторге?! Если только от самого желания продолжать существование в бренном мире.
– Какой? – выплюнул Майкл вместе с кровью.
И втянул голову в плечи – инстинктивно, ожидая удара. Но вертухай просто удивился. Презрительно так, с оттенком гадливости:
– Общий.
Вот и все объяснения. Недостоин он, стало быть, чтоб ему по-человечески сказали – не ходи туда, не по тебе местечко. Спустя пару недель он привык, что вертухай не держат каторжников не только за людей, а даже за говорящий скот. Унизительно – слов нет.
Долгое время Майкл старался не поворачиваться в сторону того зала. От сокамерника он узнал, что колония делится на две группы – Верхнюю и Нижнюю Палаты. Сначала думал, что это издевка над парламентом, но потом сообразил: из-за столовой. Верхняя Палата предназначалась для авторитетов или богатых преступников. Нижняя – для прочего сброда. К большим людям без зова не ходят, если надо – сами позовут. Их даже уличные вертухай задевать опасались. Впрочем, по слухам, у них конвой элитный был, который не за ними следил, а за быдлом. Чтоб напрасно не беспокоили.
Сегодня VIP-ложа сияла ярким светом, а перила скрывались легким туманом. Ни дать ни взять, эстрада в хорошем кабаке. Майкл покачал головой: до чего ж сучье племя – администрация! Не боится издеваться только над быдлом. У богачей-то отопление работает.
И, засмотревшись на очередной символ собственного падения, проморгал подлянку. Обнаружил ее, лишь попытавшись, разделить мертвячью порцию надвое – себе и Шанку. Ложка скрутилась в спираль. Майкл выругался, попробовал пальцем. Сволочи! Выдали ложки из полиэтилена, крашенного серебрянкой. Гнулись в любом направлении. Нечего и мечтать поесть таким прибором.
Оглянулся: в нижнем зале все ели руками. Н-да. Ему тоже не в падло обойтись без ложки, но ведь полпорции надо отдать Шанку! А бригадир вряд ли потерпит, если кто-то похватает его пищу руками. Драку Майкл выдержит, это без сомнения, но конфликтов не хотелось.
Майкл с сомнением озирал тарелку. Серо-желтые, плотные, как глина, куски слипшегося разваренного гороха. Уже остывшего и склеившегося намертво. Ну и ладно, решил он, обойдусь сегодня без добавки. Обернулся, поискал глазами бригадира. Тот устроился поблизости, через проход.
– Шанк! – позвал Майкл. Ухватил тарелку за край, потянулся всем телом, чтоб не вставать, передал. И отвернулся.
На вкус каша оказалась примерно такой, как и на вид. Детская неожиданность. Но, блин, натуральная. Угрюмо затолкал в горло первый кусок.
Тяжело бухая сапогами, Шанк обошел Майкла и плюхнулся рядом.
– Скучно с ними, – мотнул головой' в сторону бывших соседей по столу. – И сквозняк.
Майкл задумался. В принципе, для него не было секрета в том, что вся Нижняя Палата наблюдает за ним и Шанком. Уж больно нестандартно для понятий складывались их отношения. Майкл же прямо на рыбалке набил бригадиру морду. Мог бы занять его место, а предпочел сохранять нейтралитет. И даже внешние признаки уважения проявлял: мертвячью порцию делил, на рожон не лез, собственную свиту не сколачивал. Но при том, что формально Майкл признал чужое равенство, Шанк его не дожимал.
Для человека из общественных низов бригадир казался слишком хорошо воспитанным. Хотя Майкл думал: это не воспитание, а природное чувство меры. И некоторого такта. К слову, за едой Шанк не чавкал, не брызгал слюной, не крошил и не пачкал вокруг себя и не терпел того же от других. Говорил мало, и никогда – с набитым ртом.
Майкл вычистил тарелку, потянулся за кружкой.
– Погоди, – сказал Шанк. – У нас еще одна порция, – показал на мертвячью тарелку. Ловко разделил куски поровну, половину сбросил себе, остатки подтолкнул к Майклу: – Извини, брат, я руками, ложки сегодня никуда не годятся. Не побрезгуй.
Отличный ход! Майкл готов был аплодировать бригадиру. Очень, очень тонко. С одной стороны, не позволил притронуться к своей еде, то бишь сохранил свой авторитет. С другой – показал, что Майкла унижать не намерен. Но бригадир должен быть один, потому и делить будет он. Только и всего.
А это означало, что бригадиру от Майкла что-то нужно. Серьезное. Вряд ли он почуял неустойчивость своего положения, нет. Что ж, поживем – увидим, решил Майкл.
После завтрака в промозглой столовой на улице показалось еще холодней. Майкл поежился, быстренько задавил истерический позыв при мысли, что вот это – на всю жизнь. О таких вещах лучше не думать – хочется сдохнуть. Но сдохнуть никогда не поздно.
Вагонетка с опущенным бортом. Та самая, на которой каторжники обычно ездили на барщину. Только до прачечной и чистилища ехать всего один перегон, а до цехов целых три. Большинство тут же побросало конверты на пол, а озябшие ладони сунули под мышки. Дураки, вздохнул Майкл, будто не накалывались ни разу. Ведь у них выработана привычка – ездить на работу в этой же вагонетке, но с пустыми руками. Соответственно, торопливо соскакивая у прачечной, многие пооставляют барахло на полу. А за не сданное вовремя белье администрация оставляет без обеда, как непослушных детей – без сладкого.
На вагонетке их возили нарочно. До прачечной можно и пешком дойти, но по пути люди казенное имущество не потеряют, и наказывать станет некого. Администрация не могла такого допустить. Для того и конверты без ухваток делались, для того и поручни в вагонетке под ноль спилили – чтоб легче было позабыть.
Суки.
Майкл забился в угол, присел на корточки, прижав свою ношу к груди. Угловатая и жесткая упаковка мешала согнуться так, чтобы резкий ветер не бросал за пазуху ледяную крупу. Но лишаться обеда Майклу не хотелось. Ему и так придется заново привыкать к стандартной порции.
Вагонетка резко тормознула, многие не устояли на ногах. Майкл покатился по полу, отбивая колени и локти. Ничего, похвалил он себя за сообразительность, если б я стоял, а не сидел на корточках, мог бы и головой о борт садануться.
Под окрики конвоиров каторжники торопливо высыпались на покатую платформу. Вагонетка бодро укатилась назад, а колонна замаршировала к прачечной. Тут же над головами повис первый возглас разочарования, второй… Много, прикинул Майкл, сегодня что-то много рассеянных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Лупили его вдвоем. Лупили равнодушно и отточенно, размеренно отвешивая хлесткие удары по лопаткам, почкам, крестцу. Напоследок пнули между ног.
Потом он требовал объяснений. Вертухаи, только чтo превратившие Майкла в отбивную, глядели сквозь него оловянными глазами. Один разлепил бледные губы.
– Исправляемый, соблюдай распорядок, – сказал он.
«Исправляемый». От чего, спрашивается, можно исправить на пожизненной каторге?! Если только от самого желания продолжать существование в бренном мире.
– Какой? – выплюнул Майкл вместе с кровью.
И втянул голову в плечи – инстинктивно, ожидая удара. Но вертухай просто удивился. Презрительно так, с оттенком гадливости:
– Общий.
Вот и все объяснения. Недостоин он, стало быть, чтоб ему по-человечески сказали – не ходи туда, не по тебе местечко. Спустя пару недель он привык, что вертухай не держат каторжников не только за людей, а даже за говорящий скот. Унизительно – слов нет.
Долгое время Майкл старался не поворачиваться в сторону того зала. От сокамерника он узнал, что колония делится на две группы – Верхнюю и Нижнюю Палаты. Сначала думал, что это издевка над парламентом, но потом сообразил: из-за столовой. Верхняя Палата предназначалась для авторитетов или богатых преступников. Нижняя – для прочего сброда. К большим людям без зова не ходят, если надо – сами позовут. Их даже уличные вертухай задевать опасались. Впрочем, по слухам, у них конвой элитный был, который не за ними следил, а за быдлом. Чтоб напрасно не беспокоили.
Сегодня VIP-ложа сияла ярким светом, а перила скрывались легким туманом. Ни дать ни взять, эстрада в хорошем кабаке. Майкл покачал головой: до чего ж сучье племя – администрация! Не боится издеваться только над быдлом. У богачей-то отопление работает.
И, засмотревшись на очередной символ собственного падения, проморгал подлянку. Обнаружил ее, лишь попытавшись, разделить мертвячью порцию надвое – себе и Шанку. Ложка скрутилась в спираль. Майкл выругался, попробовал пальцем. Сволочи! Выдали ложки из полиэтилена, крашенного серебрянкой. Гнулись в любом направлении. Нечего и мечтать поесть таким прибором.
Оглянулся: в нижнем зале все ели руками. Н-да. Ему тоже не в падло обойтись без ложки, но ведь полпорции надо отдать Шанку! А бригадир вряд ли потерпит, если кто-то похватает его пищу руками. Драку Майкл выдержит, это без сомнения, но конфликтов не хотелось.
Майкл с сомнением озирал тарелку. Серо-желтые, плотные, как глина, куски слипшегося разваренного гороха. Уже остывшего и склеившегося намертво. Ну и ладно, решил он, обойдусь сегодня без добавки. Обернулся, поискал глазами бригадира. Тот устроился поблизости, через проход.
– Шанк! – позвал Майкл. Ухватил тарелку за край, потянулся всем телом, чтоб не вставать, передал. И отвернулся.
На вкус каша оказалась примерно такой, как и на вид. Детская неожиданность. Но, блин, натуральная. Угрюмо затолкал в горло первый кусок.
Тяжело бухая сапогами, Шанк обошел Майкла и плюхнулся рядом.
– Скучно с ними, – мотнул головой' в сторону бывших соседей по столу. – И сквозняк.
Майкл задумался. В принципе, для него не было секрета в том, что вся Нижняя Палата наблюдает за ним и Шанком. Уж больно нестандартно для понятий складывались их отношения. Майкл же прямо на рыбалке набил бригадиру морду. Мог бы занять его место, а предпочел сохранять нейтралитет. И даже внешние признаки уважения проявлял: мертвячью порцию делил, на рожон не лез, собственную свиту не сколачивал. Но при том, что формально Майкл признал чужое равенство, Шанк его не дожимал.
Для человека из общественных низов бригадир казался слишком хорошо воспитанным. Хотя Майкл думал: это не воспитание, а природное чувство меры. И некоторого такта. К слову, за едой Шанк не чавкал, не брызгал слюной, не крошил и не пачкал вокруг себя и не терпел того же от других. Говорил мало, и никогда – с набитым ртом.
Майкл вычистил тарелку, потянулся за кружкой.
– Погоди, – сказал Шанк. – У нас еще одна порция, – показал на мертвячью тарелку. Ловко разделил куски поровну, половину сбросил себе, остатки подтолкнул к Майклу: – Извини, брат, я руками, ложки сегодня никуда не годятся. Не побрезгуй.
Отличный ход! Майкл готов был аплодировать бригадиру. Очень, очень тонко. С одной стороны, не позволил притронуться к своей еде, то бишь сохранил свой авторитет. С другой – показал, что Майкла унижать не намерен. Но бригадир должен быть один, потому и делить будет он. Только и всего.
А это означало, что бригадиру от Майкла что-то нужно. Серьезное. Вряд ли он почуял неустойчивость своего положения, нет. Что ж, поживем – увидим, решил Майкл.
После завтрака в промозглой столовой на улице показалось еще холодней. Майкл поежился, быстренько задавил истерический позыв при мысли, что вот это – на всю жизнь. О таких вещах лучше не думать – хочется сдохнуть. Но сдохнуть никогда не поздно.
Вагонетка с опущенным бортом. Та самая, на которой каторжники обычно ездили на барщину. Только до прачечной и чистилища ехать всего один перегон, а до цехов целых три. Большинство тут же побросало конверты на пол, а озябшие ладони сунули под мышки. Дураки, вздохнул Майкл, будто не накалывались ни разу. Ведь у них выработана привычка – ездить на работу в этой же вагонетке, но с пустыми руками. Соответственно, торопливо соскакивая у прачечной, многие пооставляют барахло на полу. А за не сданное вовремя белье администрация оставляет без обеда, как непослушных детей – без сладкого.
На вагонетке их возили нарочно. До прачечной можно и пешком дойти, но по пути люди казенное имущество не потеряют, и наказывать станет некого. Администрация не могла такого допустить. Для того и конверты без ухваток делались, для того и поручни в вагонетке под ноль спилили – чтоб легче было позабыть.
Суки.
Майкл забился в угол, присел на корточки, прижав свою ношу к груди. Угловатая и жесткая упаковка мешала согнуться так, чтобы резкий ветер не бросал за пазуху ледяную крупу. Но лишаться обеда Майклу не хотелось. Ему и так придется заново привыкать к стандартной порции.
Вагонетка резко тормознула, многие не устояли на ногах. Майкл покатился по полу, отбивая колени и локти. Ничего, похвалил он себя за сообразительность, если б я стоял, а не сидел на корточках, мог бы и головой о борт садануться.
Под окрики конвоиров каторжники торопливо высыпались на покатую платформу. Вагонетка бодро укатилась назад, а колонна замаршировала к прачечной. Тут же над головами повис первый возглас разочарования, второй… Много, прикинул Майкл, сегодня что-то много рассеянных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94