Или если вперед рыбки приплывают не лучшие цитаты из ее личного дела.
Говорят, раньше насиловали всех без исключения. Нижняя Палата отличалась редкостным беспределом. Порядок навел Шанк: он оказался слишком силен, чтоб его удалось сломать. Майклу крупно повезло, что, когда его привезли, Шанк был в авторитете.
Шанк установил: если рыбка не просит пощады и не кричит в течение четверти часа – отпустить, больше не трогать и держать за мужика. А там уж как себя поставит. Не трахать стариков и совсем уж детей. А тех, кто не выдерживает, не трахать скопом. Не более пяти человек за раз. Кандидатуры счастливчиков определял же Шанк: поощрял за правильную жизнь. На минет ограничений никаких, хотя какой там, на фиг, минет – мало того, что неумелый мужик, еще и пасть ему, как правило, рвали. Не минет, а так, за щеку потолкаться.
Старательно обходя «мыльницу» – упасть в чистилище означало бы капитально подмочить репутацию – Шанк двинулся в сторону Майкла.
– Вода сегодня плохая, – обронил бригадир, приблизившись. – Холодная.
Встал рядом, но не лицом к лицу – такая позиция считалась угрозой. Плечом к плечу, чтоб видеть рыбку. И следил за процедурой Шанк так же равнодушно, как Майкл. А что? Всех били. И всех будут бить. Тут такой порядок.
– Отвратительная, – прошипел Майкл, пытаясь мочалкой достать до лопатки, чтоб содрать болячку. – Чего ты сразу отмашку не дал? По-моему, с этим уродом все ясно.
– Пищит, – пояснил Шанк. – Пусть заорет во все горло.
Рыжая тухлая вода, холодная, как моча трупа, тонкой струйкой лилась Майклу на голову. Иногда казалось, что моют здесь именно мочой. Успокаивало лишь то, что такого количества не могла нассать вся колония за месяц, а помывка происходила каждую неделю.
Рыбка заорал благим матом. Вопли заглушил радостный рев. Каторжники замерли, выжидательно уставились на Шанка: без его отмашки жопу драть нельзя. А вдруг бригадир сочтет, что били не по правилам? Шанк выждал несколько секунд, потом махнул рукой.
– Киска! – крикнул на всё чистилище, присваивая новенькому «имя».
Рыбку за ноги потащили прочь от «мыльницы», навалились, связали мочалками. Он отчаянно заверещал, забился под общий хохот. В дверях стоял охранник и безразлично похлопывал дубинкой по ладони. Ему-то что? У него там, за забором, дом есть в тауне. А в доме – баба. Или мужик. Но чистенький и его личный. Так и что ему переживать из-за общественной дырки?
«Мыльницу» поливали двое дежурных, уничтожая скользкий налет. Старались. Кто дежурит по рыбалке в следующий четверг пробует рыбку. Так установил Шанк, и все были довольны.
Майкл не знал, кто первым придумал рыбалку. Шанк обмолвился, что она уже была, когда его привезли. Мало того, он и на воле про нее слышал. Потому, наверное, и выдержал.
Посреди чистилища мылом натирается участок пола где-то пять на пять футов – та самая «мыльница». Крепко натирается. Это специально, чтоб рыбка поскользнулся и не смог подняться. Там его лупят, стараясь не наступить на скользкое. Есть в этом крохотная справедливость: кто упадет с рыбкой, сам таким станет. Шанк говорил Майклу, что давным-давно, когда в Нижней Палате жили по закону, порядок был еще строже. Сейчас упавший просто теряет авторитет, а тогда, его опускали вместе с новеньким. Однажды бригадира опустили. А что? Правильно. Будь осторожен.
Ногами рыбку не бьют. Во-первых, тут же не убить надо, а прописать, а во-вторых, на «мыльнице» слишком просто потерять равновесие. Бить руками нельзя, кто ударит рукой, дерется с рыбкой один на один. И уж тогда по исходу поединка бригадир решит, кто получит в качестве имени женское прозвище. Новенький или тот, кто с ним дрался. Всякое бывало.
Потому рыбку лупят мочалками. Они будто специально для драк созданы – длинные, жесткие, как проволочные. Их связывали по четыре, складывали и получали гибкие палки, которыми и дубасили. Мочалки срывали нежную кожу, вызывая больше боли, чем реального ущерба. Тоже Шанк придумал – раньше у охраны выкупали на два часа дубинки и лупили ими. Это хуже.
Ну, а в обязанности дежурных по рыбалке входило намылить пол, загнать туда рыбку и сбить с ног первый раз. Не дотрагиваясь притом до нее руками. Им разрешалось пнуть ногой. Еще они готовили мочалки для битья. А потом наводили порядок. И в следующий раз входили в пятерку счастливчиков, которым дозволялось освежевать рыбку.
– Уверен, что не хочешь? – спросил Шанк. – Я Рекса подвинуть могу, он не заработал, по-хорошему.
Майкл брезгливо поморщился:
– Знаешь, лучше потерплю. Не могу я с мужиком.
– Дурак, – беззлобно сказал Шанк. – Бабы раз в три месяца, и то одна на десятерых. А рыбка каждый четверг бывает.
– Сам знаю. Но… Для меня это важно. Так что я уж потерплю. Только если совсем невмоготу будет.
Шанк уважал принципы. И Майкла – тоже. Он ведь был единственным, кто на рыбалке выкатился за пределы «мыльницы», вскочил и звезданул Шанку по челюсти. Рукой. Шанк машинально врезал ему под дых, но тоже рукой. Когда драка на руках, трахать уже нельзя. Майкл тогда загнал Шанка в угол ближайшей кабинки. У каторжников, порядком распаленных, ретивое не выдержало, и, пока бригадир восстанавливал дыхание, Майкла уже уделали скопом. Правда, не мочалками, а руками. А трахнули стукача. Так всегда поступали – если нельзя брать рыбку, Шанк сдавал стукачей. Он знал их наперечет, сам, наверное, тоже постукивал – но никогда не сливал серьезную инфу. Да и выгоден он был администрации, без него мятежи случались бы чаше.
Но Майкла, чтоб не зарывался, приказал остричь. У вертухая отыскался тупой перочинный нож, который он, не особо чинясь, сдал в аренду: хотел на цирк посмотреть. Майкла обкромсали и набили ему полный рот его же волос. Такого унижения он в жизни не видал, но – пережил. Пережил и выжил. Ему ничего другого не оставалось. Волосы торчали клоками, а он ходил, высоко подняв голову, и его за это уважали.
– Как знаешь, – кивнул Шанк. – А я тебе что сказать хотел? Я списки на переселение видел. Тебя ко мне в этот раз.
Майкл промолчал, хотя обрадовался: лучшее соседство из всех возможных вариантов.
– У меня карты есть, – шепнул Шанк. – Настоящие.
И вопросительно посмотрел на Майкла. Забавный он был, нынешний бригадир Нижней Палаты. Для чистого негроида кожа его казалась слишком светлой. Хотя все остальное вполне соответствовало: глаза навыкате, плоский нос и толстые губы. И эти влажные выпуклые очи сейчас без слов умоляли Майкла.
Он знал, какая у бригадира мечта. Шанк вырос где-то на задворках, и каторга ему была на роду написана. А он мечтал жить как благородный. Что это такое, Шанк представлял плохо, но точно знал, что без умения играть в преферанс из благородных его турнут. В преф же, как назло, никто в Нижней Палате играть не умел, а в Верхнюю его не звали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Говорят, раньше насиловали всех без исключения. Нижняя Палата отличалась редкостным беспределом. Порядок навел Шанк: он оказался слишком силен, чтоб его удалось сломать. Майклу крупно повезло, что, когда его привезли, Шанк был в авторитете.
Шанк установил: если рыбка не просит пощады и не кричит в течение четверти часа – отпустить, больше не трогать и держать за мужика. А там уж как себя поставит. Не трахать стариков и совсем уж детей. А тех, кто не выдерживает, не трахать скопом. Не более пяти человек за раз. Кандидатуры счастливчиков определял же Шанк: поощрял за правильную жизнь. На минет ограничений никаких, хотя какой там, на фиг, минет – мало того, что неумелый мужик, еще и пасть ему, как правило, рвали. Не минет, а так, за щеку потолкаться.
Старательно обходя «мыльницу» – упасть в чистилище означало бы капитально подмочить репутацию – Шанк двинулся в сторону Майкла.
– Вода сегодня плохая, – обронил бригадир, приблизившись. – Холодная.
Встал рядом, но не лицом к лицу – такая позиция считалась угрозой. Плечом к плечу, чтоб видеть рыбку. И следил за процедурой Шанк так же равнодушно, как Майкл. А что? Всех били. И всех будут бить. Тут такой порядок.
– Отвратительная, – прошипел Майкл, пытаясь мочалкой достать до лопатки, чтоб содрать болячку. – Чего ты сразу отмашку не дал? По-моему, с этим уродом все ясно.
– Пищит, – пояснил Шанк. – Пусть заорет во все горло.
Рыжая тухлая вода, холодная, как моча трупа, тонкой струйкой лилась Майклу на голову. Иногда казалось, что моют здесь именно мочой. Успокаивало лишь то, что такого количества не могла нассать вся колония за месяц, а помывка происходила каждую неделю.
Рыбка заорал благим матом. Вопли заглушил радостный рев. Каторжники замерли, выжидательно уставились на Шанка: без его отмашки жопу драть нельзя. А вдруг бригадир сочтет, что били не по правилам? Шанк выждал несколько секунд, потом махнул рукой.
– Киска! – крикнул на всё чистилище, присваивая новенькому «имя».
Рыбку за ноги потащили прочь от «мыльницы», навалились, связали мочалками. Он отчаянно заверещал, забился под общий хохот. В дверях стоял охранник и безразлично похлопывал дубинкой по ладони. Ему-то что? У него там, за забором, дом есть в тауне. А в доме – баба. Или мужик. Но чистенький и его личный. Так и что ему переживать из-за общественной дырки?
«Мыльницу» поливали двое дежурных, уничтожая скользкий налет. Старались. Кто дежурит по рыбалке в следующий четверг пробует рыбку. Так установил Шанк, и все были довольны.
Майкл не знал, кто первым придумал рыбалку. Шанк обмолвился, что она уже была, когда его привезли. Мало того, он и на воле про нее слышал. Потому, наверное, и выдержал.
Посреди чистилища мылом натирается участок пола где-то пять на пять футов – та самая «мыльница». Крепко натирается. Это специально, чтоб рыбка поскользнулся и не смог подняться. Там его лупят, стараясь не наступить на скользкое. Есть в этом крохотная справедливость: кто упадет с рыбкой, сам таким станет. Шанк говорил Майклу, что давным-давно, когда в Нижней Палате жили по закону, порядок был еще строже. Сейчас упавший просто теряет авторитет, а тогда, его опускали вместе с новеньким. Однажды бригадира опустили. А что? Правильно. Будь осторожен.
Ногами рыбку не бьют. Во-первых, тут же не убить надо, а прописать, а во-вторых, на «мыльнице» слишком просто потерять равновесие. Бить руками нельзя, кто ударит рукой, дерется с рыбкой один на один. И уж тогда по исходу поединка бригадир решит, кто получит в качестве имени женское прозвище. Новенький или тот, кто с ним дрался. Всякое бывало.
Потому рыбку лупят мочалками. Они будто специально для драк созданы – длинные, жесткие, как проволочные. Их связывали по четыре, складывали и получали гибкие палки, которыми и дубасили. Мочалки срывали нежную кожу, вызывая больше боли, чем реального ущерба. Тоже Шанк придумал – раньше у охраны выкупали на два часа дубинки и лупили ими. Это хуже.
Ну, а в обязанности дежурных по рыбалке входило намылить пол, загнать туда рыбку и сбить с ног первый раз. Не дотрагиваясь притом до нее руками. Им разрешалось пнуть ногой. Еще они готовили мочалки для битья. А потом наводили порядок. И в следующий раз входили в пятерку счастливчиков, которым дозволялось освежевать рыбку.
– Уверен, что не хочешь? – спросил Шанк. – Я Рекса подвинуть могу, он не заработал, по-хорошему.
Майкл брезгливо поморщился:
– Знаешь, лучше потерплю. Не могу я с мужиком.
– Дурак, – беззлобно сказал Шанк. – Бабы раз в три месяца, и то одна на десятерых. А рыбка каждый четверг бывает.
– Сам знаю. Но… Для меня это важно. Так что я уж потерплю. Только если совсем невмоготу будет.
Шанк уважал принципы. И Майкла – тоже. Он ведь был единственным, кто на рыбалке выкатился за пределы «мыльницы», вскочил и звезданул Шанку по челюсти. Рукой. Шанк машинально врезал ему под дых, но тоже рукой. Когда драка на руках, трахать уже нельзя. Майкл тогда загнал Шанка в угол ближайшей кабинки. У каторжников, порядком распаленных, ретивое не выдержало, и, пока бригадир восстанавливал дыхание, Майкла уже уделали скопом. Правда, не мочалками, а руками. А трахнули стукача. Так всегда поступали – если нельзя брать рыбку, Шанк сдавал стукачей. Он знал их наперечет, сам, наверное, тоже постукивал – но никогда не сливал серьезную инфу. Да и выгоден он был администрации, без него мятежи случались бы чаше.
Но Майкла, чтоб не зарывался, приказал остричь. У вертухая отыскался тупой перочинный нож, который он, не особо чинясь, сдал в аренду: хотел на цирк посмотреть. Майкла обкромсали и набили ему полный рот его же волос. Такого унижения он в жизни не видал, но – пережил. Пережил и выжил. Ему ничего другого не оставалось. Волосы торчали клоками, а он ходил, высоко подняв голову, и его за это уважали.
– Как знаешь, – кивнул Шанк. – А я тебе что сказать хотел? Я списки на переселение видел. Тебя ко мне в этот раз.
Майкл промолчал, хотя обрадовался: лучшее соседство из всех возможных вариантов.
– У меня карты есть, – шепнул Шанк. – Настоящие.
И вопросительно посмотрел на Майкла. Забавный он был, нынешний бригадир Нижней Палаты. Для чистого негроида кожа его казалась слишком светлой. Хотя все остальное вполне соответствовало: глаза навыкате, плоский нос и толстые губы. И эти влажные выпуклые очи сейчас без слов умоляли Майкла.
Он знал, какая у бригадира мечта. Шанк вырос где-то на задворках, и каторга ему была на роду написана. А он мечтал жить как благородный. Что это такое, Шанк представлял плохо, но точно знал, что без умения играть в преферанс из благородных его турнут. В преф же, как назло, никто в Нижней Палате играть не умел, а в Верхнюю его не звали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94