Шин Намака любил Ацуко и заботился о ней и своих детях с величайшей внимательностью.
Свидетельские показания против него были неопровержимы; он был признан лично ответственным за смерть более ста тысяч рабов-китайцев и виновным в проведении запрещенных медицинских экспериментов над военнопленными.
При всем при этом он был хорошим любящим отцом. С его арестом мир Кеи — старшего сына, особенно близкого к отцу — потерпел крушение.
Осужденных содержали в одиночных камерах в блоке 5С. В каждой камере размером восемь на пять с половиной футов было централизованное отопление, стояли стол, таз для умывания и туалет. На пол укладывался футоновый матрас и выдавались одеяла. Чтобы предотвратить самоубийство, свет в камерах не гас даже ночью, и пленники находились под неусыпным круглосуточным наблюдением.
Казнь совершалась в соответствии со стандартной процедурой, принятой в американской армии для подобных случаев.
Каждый из заключенных был заранее взвешен, чтобы можно было рассчитать достаточную высоту падения. Таблица оптимальных соотношений была определена судами, действовавшими методом проб и ошибок, еще в девятнадцатом веке. Генерал Намака весил сто тридцать фунтов и должен был падать с высоты семи футов и семи дюймов, после того как из-под его ног вышибут стул. При падении с большей высоты ему могло запросто оторвать голову петлей. При недостаточной высоте он бы медленно задыхался. В случае, если высота была выбрана правильно, петля лишь мгновенно и безболезненно ломала шейные позвонки. Ничего особо мудреного в этом не было.
Последний свой день в тюрьме осужденные провели за письмами и молитвами. Последняя их трапеза состояла из риса, мелко порубленных пикулей, супа мисо и поджаренной рыбы. Потом они выпили сакэ. За полчаса до официального начала экзекуции всех их перевели в крыло смертников. Каждый из осужденных был прикован наручниками к двум охранникам.
В центре большой камеры был воздвигнут эшафот, куда вели тринадцать ступеней. С перекладины свисали четыре петли, сделанных из манильского троса дюймовой толщины. Скользящий узел был обработан воском. Перед тем как осужденные поднимались наверх, наручники снимали, а руки тут же связывали ремнями.
Пленники поднимались на эшафот мучительно медленно. На помосте каждому из них связывали лодыжки и надевали на шею петлю, так чтобы узел приходился точно за левым ухом.
Потом в помосте открылись люки, и пол ушел у них из-под ног. Сухой резкий треск эхом разнесся по коридорам крыла смертников и был слышен даже во дворе.
Осужденных казнили двумя группами, и генерал Шин Намака оказался во второй. Он вошел в камеру с виселицей в ноль часов девятнадцать минут, а в ноль тридцать восемь старший тюремный врач официально объявил о его смерти.
Все трупы были перевезены в Иокогамский муниципальный крематорий и там сожжены в печи. Их прах развеяли по ветру…
На этом месте сон Кеи Намаки обрывался.
Он помнил, что тогда он ощутил отчаяние и пустоту, на смену которым пришла мрачная решимость выжить любой ценой.
Кеи Намака, рослый, с отлично развитой ежедневными упражнениями в зале для единоборств мускулатурой, выглядевший лет на десять моложе своего истинного возраста, испустил ужасный, исполненный горя крик. Опустившись на колени, он зарыдал, не вытирая с лица слез.
За всю свою жизнь он видел этот сон бесчисленное число раз.
Небоскреб “Намака Корпорейшн” стоял как раз напротив того места, где когда-то располагалась тюрьма Сугамо. Новый квартал, в котором были выстроены гостиница, океанарий, несколько офисов и большой торговый центр, больше не носил названия Сугамо. После открытого конкурса район получил наименование Саншайн-сити, Солнечный город.
Только скромная надпись на небольшом гранитном обелиске, установленном в крошечном скверике у подножия “Намака Тауэр”, воскрешала в людской памяти имена казненных.
Глава 8
Окружной госпиталь “Коннемара”, 1 февраля
Килмара оглядывал палату Фицдуэйна.
Фицдуэйн сидел, опираясь на подушки, в кресле рядом с кроватью. Его забинтованная грудь была прикрыта легкомысленной маечкой, и он был уже мало похож на больного. Конечно, Фицдуэйн заметно похудел и осунулся, однако в последние дни на его щеках начали появляться первые признаки румянца, а взгляд стал настороженным и острым. На майке было нарисовано семейство скунсов с задранными хвостами. Чуть ниже красовалась надпись крупными буквами: “СКУНСОВАЯ АТАКА”.
Фицдуэйн перехватил его взгляд.
— Это Медведь прислал, — пояснил он. Килмара ухмыльнулся.
— Раз уж мы заговорили об этом… как у него дела? Сержант бернской полиции Хайни Рауфман по прозвищу Медведь, огромный и грузный, как настоящий лесной исполин, был хорошо известен обоим вислыми моржовыми усами, грубоватыми манерами и страстью к крупнокалиберному оружию, которым он, как и большинство швейцарцев, превосходно владел. Он и Фицдуэйн сошлись накоротко еще в Берне во время охоты за Палачом, а потом сражались плечом к плечу в осажденном замке Данклив. После этого рано овдовевший Медведь женился во второй раз. В этом отношении Хьюго оказался в более выгодном положении. Фицдуэйн улыбнулся.
— Официально он все еще работает в бернской “Криминалполицай”, однако в последнее время ему поручили нечто поинтереснее. Я понял, что он исполняет обязанности офицера-координатора швейцарских федеральных властей. Нормальную полицейскую работу ему теперь не поручают, как и не платят нормальных денег. Наш друг занимается борьбой с терроризмом и тому подобным.
Услышав эти новости, Килмара не удивился. Медведь только внешне походил на стандартного уличного копа, который достиг своего сержантского потолка. Это был тот самый случай, когда по внешнему виду невозможно оценить умственные способности человека. Учитывая нынешнее направление работы Медведя, это могло даже сослужить ему добрую службу. На самом же деле его мозг представлял собой тонкий и точный инструмент, которым сержант пользовался с большим успехом, так что в том, что его наконец заметили и использовали, не было ничего сверхъестественного.
Может быть, он иногда бывал излишне нетерпелив. Когда Фицдуэйн впервые встретился с ним. Медведь как раз впал в немилость к начальству за то, что прошелся дубинкой по какому-то германскому дипломату, который уж очень сильно буянил в участке. Берн, будучи столицей Швейцарии, кишмя кишел дипломатической братией, хотя делать им здесь было особенно нечего, разве что знакомиться с проститутками, гулять в барах да глазеть на медведей (в зоопарке). Центром политической жизни была Женева, а деловая активность была сосредоточена в Цюрихе.
Потом Килмара вспомнил об улыбке Фицдуэйна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Свидетельские показания против него были неопровержимы; он был признан лично ответственным за смерть более ста тысяч рабов-китайцев и виновным в проведении запрещенных медицинских экспериментов над военнопленными.
При всем при этом он был хорошим любящим отцом. С его арестом мир Кеи — старшего сына, особенно близкого к отцу — потерпел крушение.
Осужденных содержали в одиночных камерах в блоке 5С. В каждой камере размером восемь на пять с половиной футов было централизованное отопление, стояли стол, таз для умывания и туалет. На пол укладывался футоновый матрас и выдавались одеяла. Чтобы предотвратить самоубийство, свет в камерах не гас даже ночью, и пленники находились под неусыпным круглосуточным наблюдением.
Казнь совершалась в соответствии со стандартной процедурой, принятой в американской армии для подобных случаев.
Каждый из заключенных был заранее взвешен, чтобы можно было рассчитать достаточную высоту падения. Таблица оптимальных соотношений была определена судами, действовавшими методом проб и ошибок, еще в девятнадцатом веке. Генерал Намака весил сто тридцать фунтов и должен был падать с высоты семи футов и семи дюймов, после того как из-под его ног вышибут стул. При падении с большей высоты ему могло запросто оторвать голову петлей. При недостаточной высоте он бы медленно задыхался. В случае, если высота была выбрана правильно, петля лишь мгновенно и безболезненно ломала шейные позвонки. Ничего особо мудреного в этом не было.
Последний свой день в тюрьме осужденные провели за письмами и молитвами. Последняя их трапеза состояла из риса, мелко порубленных пикулей, супа мисо и поджаренной рыбы. Потом они выпили сакэ. За полчаса до официального начала экзекуции всех их перевели в крыло смертников. Каждый из осужденных был прикован наручниками к двум охранникам.
В центре большой камеры был воздвигнут эшафот, куда вели тринадцать ступеней. С перекладины свисали четыре петли, сделанных из манильского троса дюймовой толщины. Скользящий узел был обработан воском. Перед тем как осужденные поднимались наверх, наручники снимали, а руки тут же связывали ремнями.
Пленники поднимались на эшафот мучительно медленно. На помосте каждому из них связывали лодыжки и надевали на шею петлю, так чтобы узел приходился точно за левым ухом.
Потом в помосте открылись люки, и пол ушел у них из-под ног. Сухой резкий треск эхом разнесся по коридорам крыла смертников и был слышен даже во дворе.
Осужденных казнили двумя группами, и генерал Шин Намака оказался во второй. Он вошел в камеру с виселицей в ноль часов девятнадцать минут, а в ноль тридцать восемь старший тюремный врач официально объявил о его смерти.
Все трупы были перевезены в Иокогамский муниципальный крематорий и там сожжены в печи. Их прах развеяли по ветру…
На этом месте сон Кеи Намаки обрывался.
Он помнил, что тогда он ощутил отчаяние и пустоту, на смену которым пришла мрачная решимость выжить любой ценой.
Кеи Намака, рослый, с отлично развитой ежедневными упражнениями в зале для единоборств мускулатурой, выглядевший лет на десять моложе своего истинного возраста, испустил ужасный, исполненный горя крик. Опустившись на колени, он зарыдал, не вытирая с лица слез.
За всю свою жизнь он видел этот сон бесчисленное число раз.
Небоскреб “Намака Корпорейшн” стоял как раз напротив того места, где когда-то располагалась тюрьма Сугамо. Новый квартал, в котором были выстроены гостиница, океанарий, несколько офисов и большой торговый центр, больше не носил названия Сугамо. После открытого конкурса район получил наименование Саншайн-сити, Солнечный город.
Только скромная надпись на небольшом гранитном обелиске, установленном в крошечном скверике у подножия “Намака Тауэр”, воскрешала в людской памяти имена казненных.
Глава 8
Окружной госпиталь “Коннемара”, 1 февраля
Килмара оглядывал палату Фицдуэйна.
Фицдуэйн сидел, опираясь на подушки, в кресле рядом с кроватью. Его забинтованная грудь была прикрыта легкомысленной маечкой, и он был уже мало похож на больного. Конечно, Фицдуэйн заметно похудел и осунулся, однако в последние дни на его щеках начали появляться первые признаки румянца, а взгляд стал настороженным и острым. На майке было нарисовано семейство скунсов с задранными хвостами. Чуть ниже красовалась надпись крупными буквами: “СКУНСОВАЯ АТАКА”.
Фицдуэйн перехватил его взгляд.
— Это Медведь прислал, — пояснил он. Килмара ухмыльнулся.
— Раз уж мы заговорили об этом… как у него дела? Сержант бернской полиции Хайни Рауфман по прозвищу Медведь, огромный и грузный, как настоящий лесной исполин, был хорошо известен обоим вислыми моржовыми усами, грубоватыми манерами и страстью к крупнокалиберному оружию, которым он, как и большинство швейцарцев, превосходно владел. Он и Фицдуэйн сошлись накоротко еще в Берне во время охоты за Палачом, а потом сражались плечом к плечу в осажденном замке Данклив. После этого рано овдовевший Медведь женился во второй раз. В этом отношении Хьюго оказался в более выгодном положении. Фицдуэйн улыбнулся.
— Официально он все еще работает в бернской “Криминалполицай”, однако в последнее время ему поручили нечто поинтереснее. Я понял, что он исполняет обязанности офицера-координатора швейцарских федеральных властей. Нормальную полицейскую работу ему теперь не поручают, как и не платят нормальных денег. Наш друг занимается борьбой с терроризмом и тому подобным.
Услышав эти новости, Килмара не удивился. Медведь только внешне походил на стандартного уличного копа, который достиг своего сержантского потолка. Это был тот самый случай, когда по внешнему виду невозможно оценить умственные способности человека. Учитывая нынешнее направление работы Медведя, это могло даже сослужить ему добрую службу. На самом же деле его мозг представлял собой тонкий и точный инструмент, которым сержант пользовался с большим успехом, так что в том, что его наконец заметили и использовали, не было ничего сверхъестественного.
Может быть, он иногда бывал излишне нетерпелив. Когда Фицдуэйн впервые встретился с ним. Медведь как раз впал в немилость к начальству за то, что прошелся дубинкой по какому-то германскому дипломату, который уж очень сильно буянил в участке. Берн, будучи столицей Швейцарии, кишмя кишел дипломатической братией, хотя делать им здесь было особенно нечего, разве что знакомиться с проститутками, гулять в барах да глазеть на медведей (в зоопарке). Центром политической жизни была Женева, а деловая активность была сосредоточена в Цюрихе.
Потом Килмара вспомнил об улыбке Фицдуэйна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166