Меня переполняло желание позаниматься любовью с Харри, но обстоятельства исключали такую возможность. Следовало дождаться возвращения домой и осуществления наших планов.
Иногда я замечала, что Иэн изучает Харри, как деловой документ, который он принес домой с работы, но мой муж воздерживался от каких-либо заявлений.
Я время о времени беседовала с Сарой о мисс Марпл и мистере Пуаро, но лишь потому, что больше нас ничего не связывало, а мы хотели казаться вежливыми. Джинна вообще не раскрывала рта, за исключением тех случаев, когда к ней обращались. Ее чувства к Тому МакКиллапу вовсе не упоминались, однако я подозревала, что он по-прежнему занимает мысли девушки. Я больше не ревновала Харри. Сейчас уже было ясно, что её первоначальное заигрывание с ним было либо проявлением отчаяния, либо попыткой разозлить отца. Заметив, что Харри не отвечает на дерзкие провокации Джинны, Иэн проникся к нему симпатией. Плохие манеры дочери раздражали Иэна.
– Ты вызываешь у мистера и миссис Маринго чувство неловкости, – так прокомментировал он ситуацию. – Пожалуйста, перестань это делать.
Единственным человеком, продолжавшим верить в то, что Харри неравнодушен к Джинне, была Сара. Я поняла это только потому, что Сара лезла из кожи вон, стараясь быть вежливой с Джинной. Типично английская черта: чем сильнее ваша антипатия к кому-то, тем корректнее вы обращаетесь с этим человеком. Иногда это называют так – убивать любезностью. В любом случае, какое это имеет значение? Джинна не играет никакой роли в наших планах, думала я, и это лишь свидетельствовало о том, насколько я была неподготовленной к событиям, которым предстояло развиться быстрее и драматичнее, чем я могла вообразить.
И вот наступил наш последний день в сказочном Сент-Морице. Иэн, Джинна и я должны были уехать первыми. Перед отбытием мы позавтракали внизу в ресторане. Наш багаж и горнолыжное снаряжение находились в холле, счета были оплачены, нас согревали свитера, твидовые брюки и шубы. Две недели в Сент-Морице уже начали превращаться в подобный сну маскарад, а мы – в благоразумных обитателей Лондона.
– С Новым Годом, друзья. Надеюсь, я вам не помешал. – Харри неожиданно присоединился к нам, когда мы пили кофе. – Сиделка Сары собирает наверху вещи. Я поспешил вырваться из хаоса.
Он был в толстом свитере и лыжных штанах. Харри выглядел так, словно его мучило жестокое похмелье. Я подумала о нашем отце и его знаменитых запоях, которые так возмущали мать. Вспомнила Пилгрим-Лейк. Сейчас он был таким же замерзшим, как озеро за окном ресторана. Люди катались там на коньках, как и здесь. К моим глазам подступили слезы. Я оплакивала прошлое, его заплесневелых призраков и тайные сожаления. Внезапно впервые за многие годы я затосковала по Джулиане. По моему смешному родному городку. По худенькой двенадцатилетней девочке, соблазнившей собственного брата. Я тосковала по себе.
Мы поболтали о пустяках, Иэн заплатил за завтрак, и мы собрались уезжать. Харри прошел с нами в вестибюль, где быстрее, чем обычно, бегали коридорные, а портье деловито работали за стойкой. Со всех сторон доносились английские, немецкие, французские, итальянские фразы, деньги переходили из рук в руки, отдавались распоряжения, звучали слова прощания.
Иэн и Харри пожали друг другу руки. Они уже раньше обменялись английскими адресами и телефонами. Харри пожелал нам приятной дороги, Иэн сказал то же самое Харри.
– Мы позвоним вам и Саре, как только вернемся к нормальной жизни, сказал Иэн. – Возможно, вы приедете к нам на обед.
– Я знаю, что это доставит удовольствие нам обоим, – ответил Харри. И я уверен, что Сара присоединится к моему приглашению навестить нас в Суррее. Вы сможете провести там уик-энд, если найдете время.
Автомобили подкатывали к гостинице и уезжали от нее. «Ягуары», «мерседесы», «порше», «роллс-ройсы».
– Значит, мы прощаемся, – я повернулась к Харри.
– Ты хочешь сказать – Auf wiedersehen.
Мы оба улыбались, соединявшая нас нить была сейчас более крепкой, чем когда-либо.
Прежде чем кто-либо из нас смог произнести какое-то слово, Иэн махнул мне и Джинне рукой, говоря этим жестом, что автомобиль ждет нас, чтобы доставить на вокзал. Я зашагала вперед, потом повернулась и помахала на прощанье Харри. Он ответил мне тем же, слегка вздрогнув. Его губы безмолвно произнесли «Я люблю тебя». Мы напоминали героев фильма с внезапно пропавшим звуком. Но я знала, что мы скоро исправим этот дефект. Очень скоро. Он должен быть устранен к счастливому финалу.
Я тоже тебя люблю, беззвучно сказала я Харри.
Потом я побежала через холодный, многолюдный вестибюль навстречу яркому альпийскому солнцу. Впереди маячил счастливый финал.
ЧАСТЬ 4
ЛОНДОН – 1975
32
Как всегда после короткого отсутствия, я нашла Лондон очаровательным.
Я люблю улицу, на которой мы живем, с её тихими, самодовольными магазинами и ненавязчиво-респектабельным обликом. Неважно, что вы покупаете – вазу эпохи Мин в ближайшей антикварной лавке (название которой указано на витрине) или сэндвич с сыром и помидором в «суперсаме». В любом случае ваша покупка освящена одной и той же печатью одобрения. Вам молчаливо дают понять, что вы сделали правильный выбор. Возможно, больше всего меня восхищает в Лондоне эта его черта: тонкое высокомерие.
Лондону действительно нет дела до того, что вы о нем думаете. Если Сент-Мориц – это восхитительный павлин с ярким распущенным хвостом, требующий, чтобы его заметили, и возмущающийся невниманием, то Лондон – это невозмутимый изящный чистокровный жеребец, абсолютно уверенный в том, что он завоюет первый приз в Эскоте, и поэтому не нуждающийся в праздном узнавании.
– Учти, – сказал Иэн перед отъездом в Сити, – Лондону две тысячи лет, а Сент-Мориц – младенец, которому исполнилось сто десять лет. Этим отчасти объясняется разница в атмосфере. Возраст… Хммм. Сент-Мориц… Он напомнил мне о довольно интересном мистере Маринго.
Он помолчал, и я ощутила, что мое сердце готово вырваться из груди.
– Почему бы тебе не пригласить эту пару на обед на следующей неделе? Например, в среду. По-моему, в этот вечер по ТВ нечего смотреть.
– Я позвоню и узнаю, свободны ли они. – Мне удалось ответить мужу совершенно нормальным голосом.
– Хорошо.
Иэн поцеловал меня в щеку, пожелал мне приятного дня (не спросив, чем я собираюсь заняться), и спокойно, неторопливо удалился. Мой муж отражает ритм города, в котором мы живем. Именно в таком ритме, в этой спокойной атмосфере я сейчас нуждаюсь больше всего на свете, потому что никогда в жизни не испытывала столь сильного волнения.
Когда? Где? Каким образом?
Эти вопросы крутились в моем сознании, пока я занималась будничными делами, ожидая того времени, когда будет удобно сделать телефонный звонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Иногда я замечала, что Иэн изучает Харри, как деловой документ, который он принес домой с работы, но мой муж воздерживался от каких-либо заявлений.
Я время о времени беседовала с Сарой о мисс Марпл и мистере Пуаро, но лишь потому, что больше нас ничего не связывало, а мы хотели казаться вежливыми. Джинна вообще не раскрывала рта, за исключением тех случаев, когда к ней обращались. Ее чувства к Тому МакКиллапу вовсе не упоминались, однако я подозревала, что он по-прежнему занимает мысли девушки. Я больше не ревновала Харри. Сейчас уже было ясно, что её первоначальное заигрывание с ним было либо проявлением отчаяния, либо попыткой разозлить отца. Заметив, что Харри не отвечает на дерзкие провокации Джинны, Иэн проникся к нему симпатией. Плохие манеры дочери раздражали Иэна.
– Ты вызываешь у мистера и миссис Маринго чувство неловкости, – так прокомментировал он ситуацию. – Пожалуйста, перестань это делать.
Единственным человеком, продолжавшим верить в то, что Харри неравнодушен к Джинне, была Сара. Я поняла это только потому, что Сара лезла из кожи вон, стараясь быть вежливой с Джинной. Типично английская черта: чем сильнее ваша антипатия к кому-то, тем корректнее вы обращаетесь с этим человеком. Иногда это называют так – убивать любезностью. В любом случае, какое это имеет значение? Джинна не играет никакой роли в наших планах, думала я, и это лишь свидетельствовало о том, насколько я была неподготовленной к событиям, которым предстояло развиться быстрее и драматичнее, чем я могла вообразить.
И вот наступил наш последний день в сказочном Сент-Морице. Иэн, Джинна и я должны были уехать первыми. Перед отбытием мы позавтракали внизу в ресторане. Наш багаж и горнолыжное снаряжение находились в холле, счета были оплачены, нас согревали свитера, твидовые брюки и шубы. Две недели в Сент-Морице уже начали превращаться в подобный сну маскарад, а мы – в благоразумных обитателей Лондона.
– С Новым Годом, друзья. Надеюсь, я вам не помешал. – Харри неожиданно присоединился к нам, когда мы пили кофе. – Сиделка Сары собирает наверху вещи. Я поспешил вырваться из хаоса.
Он был в толстом свитере и лыжных штанах. Харри выглядел так, словно его мучило жестокое похмелье. Я подумала о нашем отце и его знаменитых запоях, которые так возмущали мать. Вспомнила Пилгрим-Лейк. Сейчас он был таким же замерзшим, как озеро за окном ресторана. Люди катались там на коньках, как и здесь. К моим глазам подступили слезы. Я оплакивала прошлое, его заплесневелых призраков и тайные сожаления. Внезапно впервые за многие годы я затосковала по Джулиане. По моему смешному родному городку. По худенькой двенадцатилетней девочке, соблазнившей собственного брата. Я тосковала по себе.
Мы поболтали о пустяках, Иэн заплатил за завтрак, и мы собрались уезжать. Харри прошел с нами в вестибюль, где быстрее, чем обычно, бегали коридорные, а портье деловито работали за стойкой. Со всех сторон доносились английские, немецкие, французские, итальянские фразы, деньги переходили из рук в руки, отдавались распоряжения, звучали слова прощания.
Иэн и Харри пожали друг другу руки. Они уже раньше обменялись английскими адресами и телефонами. Харри пожелал нам приятной дороги, Иэн сказал то же самое Харри.
– Мы позвоним вам и Саре, как только вернемся к нормальной жизни, сказал Иэн. – Возможно, вы приедете к нам на обед.
– Я знаю, что это доставит удовольствие нам обоим, – ответил Харри. И я уверен, что Сара присоединится к моему приглашению навестить нас в Суррее. Вы сможете провести там уик-энд, если найдете время.
Автомобили подкатывали к гостинице и уезжали от нее. «Ягуары», «мерседесы», «порше», «роллс-ройсы».
– Значит, мы прощаемся, – я повернулась к Харри.
– Ты хочешь сказать – Auf wiedersehen.
Мы оба улыбались, соединявшая нас нить была сейчас более крепкой, чем когда-либо.
Прежде чем кто-либо из нас смог произнести какое-то слово, Иэн махнул мне и Джинне рукой, говоря этим жестом, что автомобиль ждет нас, чтобы доставить на вокзал. Я зашагала вперед, потом повернулась и помахала на прощанье Харри. Он ответил мне тем же, слегка вздрогнув. Его губы безмолвно произнесли «Я люблю тебя». Мы напоминали героев фильма с внезапно пропавшим звуком. Но я знала, что мы скоро исправим этот дефект. Очень скоро. Он должен быть устранен к счастливому финалу.
Я тоже тебя люблю, беззвучно сказала я Харри.
Потом я побежала через холодный, многолюдный вестибюль навстречу яркому альпийскому солнцу. Впереди маячил счастливый финал.
ЧАСТЬ 4
ЛОНДОН – 1975
32
Как всегда после короткого отсутствия, я нашла Лондон очаровательным.
Я люблю улицу, на которой мы живем, с её тихими, самодовольными магазинами и ненавязчиво-респектабельным обликом. Неважно, что вы покупаете – вазу эпохи Мин в ближайшей антикварной лавке (название которой указано на витрине) или сэндвич с сыром и помидором в «суперсаме». В любом случае ваша покупка освящена одной и той же печатью одобрения. Вам молчаливо дают понять, что вы сделали правильный выбор. Возможно, больше всего меня восхищает в Лондоне эта его черта: тонкое высокомерие.
Лондону действительно нет дела до того, что вы о нем думаете. Если Сент-Мориц – это восхитительный павлин с ярким распущенным хвостом, требующий, чтобы его заметили, и возмущающийся невниманием, то Лондон – это невозмутимый изящный чистокровный жеребец, абсолютно уверенный в том, что он завоюет первый приз в Эскоте, и поэтому не нуждающийся в праздном узнавании.
– Учти, – сказал Иэн перед отъездом в Сити, – Лондону две тысячи лет, а Сент-Мориц – младенец, которому исполнилось сто десять лет. Этим отчасти объясняется разница в атмосфере. Возраст… Хммм. Сент-Мориц… Он напомнил мне о довольно интересном мистере Маринго.
Он помолчал, и я ощутила, что мое сердце готово вырваться из груди.
– Почему бы тебе не пригласить эту пару на обед на следующей неделе? Например, в среду. По-моему, в этот вечер по ТВ нечего смотреть.
– Я позвоню и узнаю, свободны ли они. – Мне удалось ответить мужу совершенно нормальным голосом.
– Хорошо.
Иэн поцеловал меня в щеку, пожелал мне приятного дня (не спросив, чем я собираюсь заняться), и спокойно, неторопливо удалился. Мой муж отражает ритм города, в котором мы живем. Именно в таком ритме, в этой спокойной атмосфере я сейчас нуждаюсь больше всего на свете, потому что никогда в жизни не испытывала столь сильного волнения.
Когда? Где? Каким образом?
Эти вопросы крутились в моем сознании, пока я занималась будничными делами, ожидая того времени, когда будет удобно сделать телефонный звонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126