На вопрос о характере Тома она ответила, что сеньор МакКиллап был славным человеком, часто игравшим на гитаре. Нет, она не допускала мысли о самоубийстве. По её мнению, он был для этого слишком жизнерадостным.
Un accidente alcoholico y desafortunado – так прозвучало официальное заключение.
Теперь, когда дело было закрыто, и Алексис с Харри могли расслабиться, они оба погрузились в летаргию. Лос Амантес казался пустынным без Тома и порождавшейся его присутствием напряженности. Втайне они оба скучали по нему, но признание этого было бы равнозначно признанию того, что они совершили ошибку, убив Тома. Поскольку они не могли смириться с этой мыслью, то говорили себе, что Том встал между ними, настроил их друг против друга, разрушил их любовь, и поэтому им пришлось уничтожить его. Без всяких сожалений.
– В конце концов, – подчеркнула Алексис, – это он собирался убить тебя.
После смерти Тома интерес Харри к Маргерите внезапно иссяк. Его влечение к ней просто испарилось за одну ночь, и он не мог понять, что прежде находил в этой блондинке с лицом молочного цвета.
– Вероятно, тебе захотелось влюбиться в кого-то, пока я была с Томом, – сказала Алексис.
– Должно быть, причина заключалась в этом. Я её не очень-то понимаю. Тебе известно, что я бродил вокруг дома Маргериты в Кампелло, надеясь увидеть, как живут она и её семья? Что я часто заходил на почту и пытался понять, почему она собирается выйти замуж за своего жалкого клерка? – Харри растерянно покачал головой. – Должно быть, я потерял разум.
– Ты был болен. Как и я. Ты болел Маргеритой. А я – Томом. Теперь мы выздоровели. Они оба перестали что-либо значить для нас. На самом деле они никогда ничего не значили, просто заполняли пустоту. Важны только наши отношения.
Однако сейчас, когда они оказались наедине друг с другом, о чем всегда мечтали, им не удавалось расслабиться. Они по-прежнему тревожились из-за совершенного ими убийства Тома и своих показаний. По-прежнему искали счастье, которое надеялись обрести, став летними людьми. Они обладали всем, чего когда-то хотели: деньгами, свободой, друг другом. Но ощущение беспокойства преследовало их, мешало обрести удовлетворение.
Даже старое сексуальное влечение, так долго связывавшее их, пропало. Почему? Оно пережило многие годы, препятствия, убийства. Почему оно исчезло сейчас, когда они наконец могли наслаждаться близостью, к которой стремились? – спрашивал себя Харри.
Они попытались заниматься любовью, но потерпели неудачу. У Харри отсутствовала эрекция, Алексис была сухой.
– Пойди в ванную, – сказала она, – и намочи горячей водой полотенце. Пусть оно полностью намокнет. Потом выжми его и принеси сюда.
Охваченный любопытством Харри выполнил её указание. Когда он вернулся, она велела ему положить полотенце на её груди и лобок.
– Где ты этому научилась? – спросил он.
– В Сингапуре.
– Я не знал, что ты была в Сингапуре.
– Да, я была там. Много лет назад, когда Сингапур ещё принадлежал англичанам.
Прикладывая полотенце к различным частям тела Алексис, Харри чувствовал себя доктором.
– Что ты там делала?
– В основном – это. Меня научил правительственный чиновник. Он сказал, что самое лучшее в Сингапуре, не считая меня, – это обильный воскресный ленч с керри в Танглине, после которого можно отправиться домой, лечь на жену и позволить вентилятору обдувать твою задницу. Тогда ещё не было кондиционеров.
Но даже трюк с полотенцем, который должен был возбудить Алексис и сделать её желанной, не помог им. Они смотрели друг на друга в тускло освещенной спальне Харри и не могли скрыть свое разочарование.
– Хотела бы я знать, что случилось, – сказала Алексис.
– Я тоже.
– Может быть, мы испытываем слишком сильное чувство вины из-за Тома, и это мешает нам наслаждаться.
– Может быть, – сказал Харри.
Но он знал, что это не так. Они отдалились друг от друга за все эти годы, хоть и пытались убедить себя в обратном. Время взяло свою неизбежную дань. Они уже не были теми невинными детьми, которыми хотели быть.
Покой и одиночество давили на них тяжелым грузом. Каждый день они упорно возвращались в разговорах к совершенным ими убийствам. Часами перебирали детали преступлений. Что касается домашних дел, то тут их подводила память, и если бы не добросовестная Маргерита, их быт развалился бы окончательно. Но когда речь заходила об убийствах, память у обоих оказывалась безупречной.
Харри по-прежнему помнил название парижского цветочного магазина, где он купил букет желтых роз перед убийством Полетт и Роуз (Ле Флер Мажестюоз); Алексис помнила цвет платья Сары, в котором она умерла (нежно-голубой), блеск рубинового колье на высохшей груди.
– Это колье проделало длинный путь, – заметил Харри. – Иэн купил его своей первой жене. Некоторое время им владела моя жена. А теперь оно перешло ко второй жене Иэна.
– Спасибо за то, что ты отдал его мне. Я всегда хотела иметь эту вещь. Много лет тому назад, когда Полетт ещё была жива, я видела её и Иэна на фотографии во французском журнале «Вог». Они были сняты на каком-то благотворительном балу. На шее Полетт висело это колье. Она была такой элегантной, такой soignee.
– Даже с растрепанными волосами Полетт показалась мне потрясающе красивой. Мне было ужасно неприятно убивать её.
Алексис и Харри решили съесть ленч в Аликанте, в отеле «Карлтон». Они шагали по эспланаде, вымощенной бежевыми, красными и черными кусками мрамора и обрамленной с обеих сторон пальмами.
– Правда, Харри?
– Что правда?
– Что тебе было ужасно неприятно убивать её.
Он задумался.
– Странно, что ты задаешь этот вопрос. Я говорил себе много раз, что совершил мерзкий, непростительный поступок. Пытался убедить себя, что хотя и действовал ради благой цели, все же испытывал отвращение к себе, убивая двух совершенно невинных женщин. Однако…
– На самом деле ты получил удовольствие.
– Как ты догадалась?
– А ты что думаешь? Я тоже получала удовольствие, наблюдая за тем, как Сара подносит к губам чашку с «Хэгом», как синеет её лицо. И все же Сару убил другой человек. Я не была непосредственным исполнителем. Убийство Тома оказалось гораздо более захватывающим. Я испытывала восторг, когда мы держали его лицо под водой.
– Сейчас ты говоришь, как маньяк.
– В том-то и дело. – Алексис остановилась на цветных плитках. – Я не ощущала себя маньяком, когда мы зашли в море. Я испытывала сексуальное возбуждение. Не знаю, как ещё это описать. Но это было потрясающе.
Харри восхитился сестрой. Он была более честной, чем он. Вероятно, Алексис описывала его зловещие тайные эмоции, в которых он стыдился признаться. А она – нет. Но Алексис всегда принимала себя такой, какой она была, не придумывала фальшивые оправдания своему поведению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Un accidente alcoholico y desafortunado – так прозвучало официальное заключение.
Теперь, когда дело было закрыто, и Алексис с Харри могли расслабиться, они оба погрузились в летаргию. Лос Амантес казался пустынным без Тома и порождавшейся его присутствием напряженности. Втайне они оба скучали по нему, но признание этого было бы равнозначно признанию того, что они совершили ошибку, убив Тома. Поскольку они не могли смириться с этой мыслью, то говорили себе, что Том встал между ними, настроил их друг против друга, разрушил их любовь, и поэтому им пришлось уничтожить его. Без всяких сожалений.
– В конце концов, – подчеркнула Алексис, – это он собирался убить тебя.
После смерти Тома интерес Харри к Маргерите внезапно иссяк. Его влечение к ней просто испарилось за одну ночь, и он не мог понять, что прежде находил в этой блондинке с лицом молочного цвета.
– Вероятно, тебе захотелось влюбиться в кого-то, пока я была с Томом, – сказала Алексис.
– Должно быть, причина заключалась в этом. Я её не очень-то понимаю. Тебе известно, что я бродил вокруг дома Маргериты в Кампелло, надеясь увидеть, как живут она и её семья? Что я часто заходил на почту и пытался понять, почему она собирается выйти замуж за своего жалкого клерка? – Харри растерянно покачал головой. – Должно быть, я потерял разум.
– Ты был болен. Как и я. Ты болел Маргеритой. А я – Томом. Теперь мы выздоровели. Они оба перестали что-либо значить для нас. На самом деле они никогда ничего не значили, просто заполняли пустоту. Важны только наши отношения.
Однако сейчас, когда они оказались наедине друг с другом, о чем всегда мечтали, им не удавалось расслабиться. Они по-прежнему тревожились из-за совершенного ими убийства Тома и своих показаний. По-прежнему искали счастье, которое надеялись обрести, став летними людьми. Они обладали всем, чего когда-то хотели: деньгами, свободой, друг другом. Но ощущение беспокойства преследовало их, мешало обрести удовлетворение.
Даже старое сексуальное влечение, так долго связывавшее их, пропало. Почему? Оно пережило многие годы, препятствия, убийства. Почему оно исчезло сейчас, когда они наконец могли наслаждаться близостью, к которой стремились? – спрашивал себя Харри.
Они попытались заниматься любовью, но потерпели неудачу. У Харри отсутствовала эрекция, Алексис была сухой.
– Пойди в ванную, – сказала она, – и намочи горячей водой полотенце. Пусть оно полностью намокнет. Потом выжми его и принеси сюда.
Охваченный любопытством Харри выполнил её указание. Когда он вернулся, она велела ему положить полотенце на её груди и лобок.
– Где ты этому научилась? – спросил он.
– В Сингапуре.
– Я не знал, что ты была в Сингапуре.
– Да, я была там. Много лет назад, когда Сингапур ещё принадлежал англичанам.
Прикладывая полотенце к различным частям тела Алексис, Харри чувствовал себя доктором.
– Что ты там делала?
– В основном – это. Меня научил правительственный чиновник. Он сказал, что самое лучшее в Сингапуре, не считая меня, – это обильный воскресный ленч с керри в Танглине, после которого можно отправиться домой, лечь на жену и позволить вентилятору обдувать твою задницу. Тогда ещё не было кондиционеров.
Но даже трюк с полотенцем, который должен был возбудить Алексис и сделать её желанной, не помог им. Они смотрели друг на друга в тускло освещенной спальне Харри и не могли скрыть свое разочарование.
– Хотела бы я знать, что случилось, – сказала Алексис.
– Я тоже.
– Может быть, мы испытываем слишком сильное чувство вины из-за Тома, и это мешает нам наслаждаться.
– Может быть, – сказал Харри.
Но он знал, что это не так. Они отдалились друг от друга за все эти годы, хоть и пытались убедить себя в обратном. Время взяло свою неизбежную дань. Они уже не были теми невинными детьми, которыми хотели быть.
Покой и одиночество давили на них тяжелым грузом. Каждый день они упорно возвращались в разговорах к совершенным ими убийствам. Часами перебирали детали преступлений. Что касается домашних дел, то тут их подводила память, и если бы не добросовестная Маргерита, их быт развалился бы окончательно. Но когда речь заходила об убийствах, память у обоих оказывалась безупречной.
Харри по-прежнему помнил название парижского цветочного магазина, где он купил букет желтых роз перед убийством Полетт и Роуз (Ле Флер Мажестюоз); Алексис помнила цвет платья Сары, в котором она умерла (нежно-голубой), блеск рубинового колье на высохшей груди.
– Это колье проделало длинный путь, – заметил Харри. – Иэн купил его своей первой жене. Некоторое время им владела моя жена. А теперь оно перешло ко второй жене Иэна.
– Спасибо за то, что ты отдал его мне. Я всегда хотела иметь эту вещь. Много лет тому назад, когда Полетт ещё была жива, я видела её и Иэна на фотографии во французском журнале «Вог». Они были сняты на каком-то благотворительном балу. На шее Полетт висело это колье. Она была такой элегантной, такой soignee.
– Даже с растрепанными волосами Полетт показалась мне потрясающе красивой. Мне было ужасно неприятно убивать её.
Алексис и Харри решили съесть ленч в Аликанте, в отеле «Карлтон». Они шагали по эспланаде, вымощенной бежевыми, красными и черными кусками мрамора и обрамленной с обеих сторон пальмами.
– Правда, Харри?
– Что правда?
– Что тебе было ужасно неприятно убивать её.
Он задумался.
– Странно, что ты задаешь этот вопрос. Я говорил себе много раз, что совершил мерзкий, непростительный поступок. Пытался убедить себя, что хотя и действовал ради благой цели, все же испытывал отвращение к себе, убивая двух совершенно невинных женщин. Однако…
– На самом деле ты получил удовольствие.
– Как ты догадалась?
– А ты что думаешь? Я тоже получала удовольствие, наблюдая за тем, как Сара подносит к губам чашку с «Хэгом», как синеет её лицо. И все же Сару убил другой человек. Я не была непосредственным исполнителем. Убийство Тома оказалось гораздо более захватывающим. Я испытывала восторг, когда мы держали его лицо под водой.
– Сейчас ты говоришь, как маньяк.
– В том-то и дело. – Алексис остановилась на цветных плитках. – Я не ощущала себя маньяком, когда мы зашли в море. Я испытывала сексуальное возбуждение. Не знаю, как ещё это описать. Но это было потрясающе.
Харри восхитился сестрой. Он была более честной, чем он. Вероятно, Алексис описывала его зловещие тайные эмоции, в которых он стыдился признаться. А она – нет. Но Алексис всегда принимала себя такой, какой она была, не придумывала фальшивые оправдания своему поведению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126