А потом проверил расписание вечерних поездов, чтобы добраться до Лэньона где-нибудь в полночь. Таким образом, весь день я мог посвятить поискам. Первым делом я позвонил Фейвелу, но никто не поднял трубку, наверное, он все еще не пришел в себя после похмелья.
Я устроился в кабинете сэра Арчи, на время заняв его стол, откуда открывался вид на Риджент-парк. После ухода на пенсию сэр Арчи уже не работал за этим столом, но, следуя заведенному порядку, навел на нем полный порядок. Только любимая фотография осталась стоять на прежнем месте – свадебная фотография Ника и Джулии. Рядом с женихом – в роли шафера – стоял я и смотрел мимо камеры. Мне не хотелось, чтобы глаза выдали мое восхищение красотой Джулии и всех тех чувств, которые я испытывал в тот момент. Я повернул фотографию другой стороной, раскрыл журнал, записную книжку и вырезки из газеты.
Сейчас мне больше всего могла бы помочь миссис Дэнверс – ее воспоминания простирались намного дальше, чем воспоминания Фейвела; эта женщина оставалась рядом с Ребеккой и во время ее замужества. Я пытался прощупать Фейвела, знает ли он что-нибудь о местонахождении миссис Дэнверс. Судя по всему, он и впрямь не мог указать даже на сомнительный след, но попытаться все же стоило. Если она когда-то была домоправительницей, значит, и впоследствии могла пойти к кому-то в услужение, стать компаньонкой, поэтому я обзвонил все агентства по найму домашней прислуги, вплоть до самых маленьких. Я давно уже опросил всех бывших служанок в Мэндерли – вдруг кто-то что-то слышал о ней, но и то и другое закончилось неудачей.
Вокруг имени миссис Дэнверс роились только смутные догадки. И все, знавшие ее, в том числе и Фриц, считали, что пожар в Мэндерли – дело ее рук. Она уволилась за день до того, как загорелся особняк, сложила все вещи и исчезла. Больше никто ничего не слышал о ней и никогда с ней не встречался.
Соединяя воедино разрозненные сведения, я всякий раз натыкался на эту личность. Только миссис Дэнверс могла знать, как и чем жила Ребекка до появления в Мэндерли. Она оставалась с девочкой, когда умерла ее мать и когда та перебралась в особняк Гринвейз. Может быть, она что-то знала и обо мне? Кто-то отдал меня в приют в 1915 году, а это было сделано, судя по письму, без ведома Ребекки.
События тех дней лучше всего известны именно миссис Дэнверс. Правда, имелся еще один кандидат: сэр Маккендрик, директор театральной труппы, в которой выступала мать Ребекки. На «алтаре» маленькой Ребекки фотограф запечатлел мать в роли Дездемоны. «Найди мать, и ты найдешь ребенка», – сказал я себе.
Я позвонил в информационный отдел библиотеки Святого Джеймса – одной из лучших библиотек Лондона, – мое любимое место работы. И мне повезло: Маккендрик написал автобиографию. Библиотекарь сказал, что мне придется отыскать ее на стеллажах самостоятельно, и сообщил, как автор назвал мемуары: «На гребне волны», подразумевая, что удача сопутствовала ему.
Радостное предвкушение охватило меня.
Звонок к Фейвелу снова остался без ответа. Потом я позвонил в «Сосны», мне ответила Элли. Не удержавшись, я спросил ее про таинственный звонок, раздавшийся у меня в доме прошлой ночью. Элли ответила, что никому не давала моего номера телефона.
– А почему вы спрашиваете?
– Кто-то позвонил мне, но не оставил своего номера.
И замолчал. Элли могла обратиться ко мне только по имени Грей Теренс. Мне стало неловко: я увиливал от прямого разговора с полковником и его дочерью, и это не могло и дальше продолжаться в том же духе. Я почти готов был признаться в обмане, но признания все же лучше делать, глядя в лицо друг другу, а не по телефону.
Вчера, по словам Элли, полковник немного устал, но сегодня с утра чувствовал себя гораздо бодрее. А завтра по совету доктора его уже можно будет отвезти в больницу, чтобы провести необходимое обследование. На это уйдет весь день, так что Элли позвонит мне завтра вечером. Ее отец будет рад, что я скоро вернусь, он скучает, призналась она, сделав ударение на последнем слове.
Помедлив, я тоже признался, что соскучился по ним. Похоже, Элли это обрадовало, я почувствовал по голосу. Ее настроение передалось и мне. И после разговора с Элли я отправился в библиотеку в приподнятом настроении.
В четверть одиннадцатого я уже стоял перед каталогом и перебирал карточки, а в десять двадцать возле полок, где должна была стоять рукопись.
Библиотека Святого Джеймса – здание довольно старое, в его коридорах и переходах с непривычки можно заблудиться. Театральный отдел находился в самом конце, за отделом общей истории – за тесно стоявшими книжными шкафами. Как и все остальные шкафы, эти были забиты до отказа и стояли впритык друг к другу. Между ними приходилось протискиваться с большим трудом. Помещения плохо освещались, воздух был спертый из-за того, что окна отсутствовали. Пол и потолок представляли собой железную решетку, так что я мог отчасти видеть и слышать, что происходило в соседних отделах.
Протискиваясь между тесными полками, я дергал за шнурок, чтобы осветить очередную секцию. На означенном в каталоге месте автобиографии Фрэнка Маккендрика не оказалось, и я решил, что ее могли случайно переставить на другую полку – такое случалось, какой-нибудь рассеянный читатель мог поставить ее по ошибке в другой отсек. Пришлось проверять все полки.
Я просмотрел все, что касалось театральных подмостков времен Эдуарда, затем все, что имело отношение к шекспировским представлениям, но там наткнулся лишь на упоминание о Маккендрике – не больше, чем я уже узнал от владельца букинистической лавки Фрэнсиса Брауна. Никаких подробностей о нем самом и участниках его труппы. Меня это начало злить: я знал, что книга должна быть здесь.
И тут я услышал шаги, гулко отзывавшиеся о металлическую решетку пола. Совсем рядом со мной, за соседними шкафами. Я отчетливо слышал, как кто-то, невидимый мне, стал спускаться по такой же витой лестнице. Хлопнула дверь, и шаги затихли.
Я обошел те шкафы и полки, которые имели отношение к моим поискам, раза три, но так и не смог найти нужной книги. Тогда я решил вернуться в главный зал и проконсультироваться с библиотекарем. Но, проходя мимо дальнего темного уголка комнаты, где стоял небольшой столик, заметил еще один шкафчик. В нем помещались произведения не столько для серьезного исследования, сколько для развлекательного чтива. Я уже проходил мимо этого столика и отметил, что на нем ничего не было. А сейчас на нем лежала книга. Подойдя ближе, я понял, что это и есть исчезнувшая со своего места автобиография Маккендрика.
Она лежала раскрытой на нужной мне главе, и я тотчас уловил исходящий от нее знакомый неповторимый запах. Между страниц книги лежал цветок азалии, еще совсем свежий, именно поэтому он источал такой сильный аромат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Я устроился в кабинете сэра Арчи, на время заняв его стол, откуда открывался вид на Риджент-парк. После ухода на пенсию сэр Арчи уже не работал за этим столом, но, следуя заведенному порядку, навел на нем полный порядок. Только любимая фотография осталась стоять на прежнем месте – свадебная фотография Ника и Джулии. Рядом с женихом – в роли шафера – стоял я и смотрел мимо камеры. Мне не хотелось, чтобы глаза выдали мое восхищение красотой Джулии и всех тех чувств, которые я испытывал в тот момент. Я повернул фотографию другой стороной, раскрыл журнал, записную книжку и вырезки из газеты.
Сейчас мне больше всего могла бы помочь миссис Дэнверс – ее воспоминания простирались намного дальше, чем воспоминания Фейвела; эта женщина оставалась рядом с Ребеккой и во время ее замужества. Я пытался прощупать Фейвела, знает ли он что-нибудь о местонахождении миссис Дэнверс. Судя по всему, он и впрямь не мог указать даже на сомнительный след, но попытаться все же стоило. Если она когда-то была домоправительницей, значит, и впоследствии могла пойти к кому-то в услужение, стать компаньонкой, поэтому я обзвонил все агентства по найму домашней прислуги, вплоть до самых маленьких. Я давно уже опросил всех бывших служанок в Мэндерли – вдруг кто-то что-то слышал о ней, но и то и другое закончилось неудачей.
Вокруг имени миссис Дэнверс роились только смутные догадки. И все, знавшие ее, в том числе и Фриц, считали, что пожар в Мэндерли – дело ее рук. Она уволилась за день до того, как загорелся особняк, сложила все вещи и исчезла. Больше никто ничего не слышал о ней и никогда с ней не встречался.
Соединяя воедино разрозненные сведения, я всякий раз натыкался на эту личность. Только миссис Дэнверс могла знать, как и чем жила Ребекка до появления в Мэндерли. Она оставалась с девочкой, когда умерла ее мать и когда та перебралась в особняк Гринвейз. Может быть, она что-то знала и обо мне? Кто-то отдал меня в приют в 1915 году, а это было сделано, судя по письму, без ведома Ребекки.
События тех дней лучше всего известны именно миссис Дэнверс. Правда, имелся еще один кандидат: сэр Маккендрик, директор театральной труппы, в которой выступала мать Ребекки. На «алтаре» маленькой Ребекки фотограф запечатлел мать в роли Дездемоны. «Найди мать, и ты найдешь ребенка», – сказал я себе.
Я позвонил в информационный отдел библиотеки Святого Джеймса – одной из лучших библиотек Лондона, – мое любимое место работы. И мне повезло: Маккендрик написал автобиографию. Библиотекарь сказал, что мне придется отыскать ее на стеллажах самостоятельно, и сообщил, как автор назвал мемуары: «На гребне волны», подразумевая, что удача сопутствовала ему.
Радостное предвкушение охватило меня.
Звонок к Фейвелу снова остался без ответа. Потом я позвонил в «Сосны», мне ответила Элли. Не удержавшись, я спросил ее про таинственный звонок, раздавшийся у меня в доме прошлой ночью. Элли ответила, что никому не давала моего номера телефона.
– А почему вы спрашиваете?
– Кто-то позвонил мне, но не оставил своего номера.
И замолчал. Элли могла обратиться ко мне только по имени Грей Теренс. Мне стало неловко: я увиливал от прямого разговора с полковником и его дочерью, и это не могло и дальше продолжаться в том же духе. Я почти готов был признаться в обмане, но признания все же лучше делать, глядя в лицо друг другу, а не по телефону.
Вчера, по словам Элли, полковник немного устал, но сегодня с утра чувствовал себя гораздо бодрее. А завтра по совету доктора его уже можно будет отвезти в больницу, чтобы провести необходимое обследование. На это уйдет весь день, так что Элли позвонит мне завтра вечером. Ее отец будет рад, что я скоро вернусь, он скучает, призналась она, сделав ударение на последнем слове.
Помедлив, я тоже признался, что соскучился по ним. Похоже, Элли это обрадовало, я почувствовал по голосу. Ее настроение передалось и мне. И после разговора с Элли я отправился в библиотеку в приподнятом настроении.
В четверть одиннадцатого я уже стоял перед каталогом и перебирал карточки, а в десять двадцать возле полок, где должна была стоять рукопись.
Библиотека Святого Джеймса – здание довольно старое, в его коридорах и переходах с непривычки можно заблудиться. Театральный отдел находился в самом конце, за отделом общей истории – за тесно стоявшими книжными шкафами. Как и все остальные шкафы, эти были забиты до отказа и стояли впритык друг к другу. Между ними приходилось протискиваться с большим трудом. Помещения плохо освещались, воздух был спертый из-за того, что окна отсутствовали. Пол и потолок представляли собой железную решетку, так что я мог отчасти видеть и слышать, что происходило в соседних отделах.
Протискиваясь между тесными полками, я дергал за шнурок, чтобы осветить очередную секцию. На означенном в каталоге месте автобиографии Фрэнка Маккендрика не оказалось, и я решил, что ее могли случайно переставить на другую полку – такое случалось, какой-нибудь рассеянный читатель мог поставить ее по ошибке в другой отсек. Пришлось проверять все полки.
Я просмотрел все, что касалось театральных подмостков времен Эдуарда, затем все, что имело отношение к шекспировским представлениям, но там наткнулся лишь на упоминание о Маккендрике – не больше, чем я уже узнал от владельца букинистической лавки Фрэнсиса Брауна. Никаких подробностей о нем самом и участниках его труппы. Меня это начало злить: я знал, что книга должна быть здесь.
И тут я услышал шаги, гулко отзывавшиеся о металлическую решетку пола. Совсем рядом со мной, за соседними шкафами. Я отчетливо слышал, как кто-то, невидимый мне, стал спускаться по такой же витой лестнице. Хлопнула дверь, и шаги затихли.
Я обошел те шкафы и полки, которые имели отношение к моим поискам, раза три, но так и не смог найти нужной книги. Тогда я решил вернуться в главный зал и проконсультироваться с библиотекарем. Но, проходя мимо дальнего темного уголка комнаты, где стоял небольшой столик, заметил еще один шкафчик. В нем помещались произведения не столько для серьезного исследования, сколько для развлекательного чтива. Я уже проходил мимо этого столика и отметил, что на нем ничего не было. А сейчас на нем лежала книга. Подойдя ближе, я понял, что это и есть исчезнувшая со своего места автобиография Маккендрика.
Она лежала раскрытой на нужной мне главе, и я тотчас уловил исходящий от нее знакомый неповторимый запах. Между страниц книги лежал цветок азалии, еще совсем свежий, именно поэтому он источал такой сильный аромат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128