Азалии, как уверяли страстные цветоводы сестры Бриггс, служили парфюмерам основой для создания изысканных духов. И, по их мнению, Ребекка всегда душилась особенными, неповторимыми духами, которые чем-то напоминали аромат азалии. И по их словам, проходя мимо зарослей этих дивных цветов, они неизменно вспоминали ее. Даже мне запомнился этот запах, когда я прошелся по Счастливой долине, они оставляли какой-то особенный аромат свежести и чистоты. Именно этот неожиданно возникший запах заставил меня резко остановиться. Я ощутил его раньше, чем увидел венок.
Ветви азалий были искусно сплетены в своего рода гирлянду. Я наклонился, и запах стал сильнее. Гирлянда лежала в тени, и я не заметил и следа увядания, но к обеду головки цветов поникнут. Если бы их положили сюда вчера, они бы уже успели поблекнуть и утратить запах. Значит, кто-то оставил их совсем недавно.
Часы показывали семь. Я слишком долго рассматривал прибрежные рифы. Час тому назад вся бухта была видна как на ладони, и я бы мог узнать, кто оставил здесь этот венок. Кто это был? Тот, кто любил ее, конечно же. Тот, кто по-прежнему – через двадцать лет – сохранил к ней свою привязанность.
Мне стало не по себе. Я выпрямился и почувствовал еще большее смятение: небольшой замок и такие же легкие петли, на котором он висел, сорваны. Отсыревшая от непогоды дверь осталась приоткрытой.
Кто-то заходил внутрь. И когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил следы на пыльном полу и сдвинутые занавески на окнах. Я прошел к окну и раздвинул их. Выходит, полковник Джулиан не обманулся: кто-то был здесь в тот самый день, когда мы приехали в Мэндерли. И этот человек видел, как я шел к домику, или услышал хруст гальки у меня под ногами. На обоих окнах занавески были свежими – они появились здесь совсем недавно, быть может, в то же самое время, что и венок перед домом.
С нарастающим недоумением я огляделся. Я ожидал, что дом будет совершенно пустым, но теперь, когда в комнате стало больше света, увидел, что мебель, описанная Джулианом, осталась стоять на своих местах. Она располагалась вдоль стен, как бы для того, чтобы посередине осталось свободное пространство.
Я узнал каждый предмет, упомянутый полковником. Письменный стол. Софа-кровать, металлические части которой успели заржаветь, на кровати лежали полусгнившие коробочки. Все покрыто пылью и плесенью, в том числе и стены, но что самое удивительное – через двадцать лет после смерти Ребекки все, что она собрала здесь, осталось нетронутым.
Меня это воодушевило, я подумал: никто не убирал этот дом после смерти хозяйки. И его не пытались привести в порядок и после пожара. Максим уехал за границу. Оставшаяся прислуга не вспоминала про домик на берегу, никто не прикоснулся к ее вещам.
Неужели такое возможно? Все рассказчики сходились в одном: насколько стремительным был отъезд Максима за границу. Когда огонь вспыхнул в Мэндерли, он и его вторая жена как раз возвращались из Лондона, где они встречались с врачом и получили от него сведения о смертельном заболевании Ребекки. Они ехали ночью и первыми – за шесть миль до поместья – заметили зарево. А потом огонь из-за ветра, дувшего со стороны моря, распространился от западного крыла и охватил все здание. Рев пламени, по сообщениям в газете, слышался даже за пределами Керрита. К тому моменту, когда де Уинтеры добрались до Мэндерли, особняк уже нельзя было спасти.
Представляю, каким опустошенным почувствовал себя Максим: здесь жили его предки, начиная со времен Конкисты. Поколения де Уинтеров рождались, женились и умирали здесь. И все это исчезло в один миг. С такой потерей трудно смириться.
Максим задержался в городе всего лишь на два дня, чтобы оставить самые срочные распоряжения, а потом уехал с женой в Европу. Управляющий поместьем Фрэнк Кроули остался, чтобы выполнить данные ему указания, а потом уехал и он.
«Так что мне не удалось выразить мистеру де Уинтеру последнюю дань уважения, – сказал мне Фриц, – после стольких лет службы в их семье. О чем я жалею до сих пор. Мне исполнилось четырнадцать лет, когда я впервые пришел в Мэндерли. Я помню день, когда родился мистер де Уинтер, я знал его мать и отца и думал, что он придет попрощаться со мной перед отъездом. Не для того, чтобы сказать спасибо – я не ждал слов благодарности, потому что всего лишь исполнял свои обязанности. Но я надеялся, что он скажет мне: «До свидания». Он был очень щепетильным в этих вопросах. Конечно, тогда он был потрясен, хотя держался очень мужественно. У меня нет к нему претензий, я получил хорошую пенсию, как и все остальные слуги. Нас об этом оповестил мистер Кроули после отъезда мистера де Уинтера. Но я надеялся, что он мне напишет. Но не получил ни строчки. Утрата Мэндерли разбила ему сердце. Невозможно оставаться в тех местах, где… Мне кажется, что и другой человек вряд ли смог бы. Как вы думаете?»
Что я думал? Я думал, что объяснение Фрица верно только отчасти: это походило на добровольную ссылку. На кару, наложенную на самого себя. Но сейчас я думал несколько иначе. Поспешное бегство за границу и передача земель в руки агентов… Я успел ознакомиться с официальными документами, связанными с поместьем, читал письма управляющего Фрэнка Кроули, которые тоже сохранились: он давал отчет о том, какую плату будут взимать с фермеров, что пойдет на содержание Максима, а какие суммы будут отчисляться как налог и так далее – отчет был составлен очень скрупулезно и тщательно. Но при всей его дотошности Фрэнк ни разу не упомянул про домик на берегу. Словно его не существовало.
Возбуждение нарастало. Абсурдная радость, но я ничего не мог с собой поделать. Черная тетрадь Ребекки со всеми записями должна сохраниться. Скорее всего, в последние дни она держала ее здесь. А что, если она и по сию пору лежит где-то в доме?
И я принялся ее искать. Просмотрел ящики, папки – везде, где ее можно было положить. Под софой, под книгами и на книжных полках. И, не доверяя себе, прошел по второму и третьему разу. И не только в комнате, но и за ее пределами. Я обнаружил еще одно небольшое помещение, где хранилось снаряжение для плавания. И там тоже перерыл все, заглянул в самые укромные уголки, перекладывая то в одну, то в другую сторону мотки веревок, истлевшую во многих местах парусину, канаты, заржавевший запасной якорь. Ничего похожего на черную тетрадь.
Я обнаружил свидетельства прежней жизни, отвечавшие описаниям полковника: остатки шотландского пледа, подушку с торчавшими наружу перьями, посуду, книги, которые она читала, покрытые толстым слоем пыли, разорванную морскую карту, две еще вполне сохранившиеся модели парусников и обломки остальных. В жестяной банке я наткнулся на чай, который превратился в черный спрессованный комок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128