— Вы, вероятно, слышали, — продолжал Эдвин. — Гарри завязал с ролью «просветленного учителя» и отрекся от своей божественности. Что ж, жалеть тут не о чем, актер из него неважный. Великим трагиком его никак не назовешь.
— Точно, — Джек хрипло хохотнул. — Бэрримора из него не вышло. Слыхал его шотландский выговор?
— Нет. Меня он порадовал… точнее, навязал мне свой ирландский.
— Один хрен. Славный малый, приятный паренек. Но не орел.
— Что касается вашей книги, Джек… На прошлой неделе ее тираж достиг шестидесяти пяти миллионов. Не считая бесчисленных побочных изданий, выдержек и аудиозаписей. Шестьдесят пять миллионов, Джек. И это не предел. Творится что-то небывалое, мы такого еще не видели. Вначале, когда книгу только стали раскупать, я сказал себе: «Возможно, это очередное „Небесное пророчество“». Но все оказалось гораздо серьезнее.
Джек засмеялся. Смех его был шершавым, словно холст, — словно этот холст разорвали пополам.
— Ну да, «Небесное пророчество». Представление идиота об умной книжке.
— Послушайте, Джек. — Эдвин сделал еще шаг. Словно играл в смертельный вариант игры «Можно, мама?». Можно сделать еще малышовый шажок? Ты не спросил: «Можно, мама ?»
— Не двигайся. — Левая рука Джека легла на винтовку, а правой он одновременно и молниеносно опрокинул в рот бутылку «Южной отрады». — Я владею обеими руками одинаково. Иногда полезно.
— Ладно вам, Джек, мне можно доверять. Я ведь ваш редактор. Отношения редактора и автора должны строиться на доверии.
— Так это ты, придурок, хотел назвать мою книгу «Шоколадом для души» или еще каким-то дерьмом.
— Ну да. Но потом я осознал свою ошибку, я понял, что не прав. И все напечатали так, как было. Не изменили ни слова, ни запятой, как вы хотели. Я выполнил ваши пожелания, Джек, — а все почему? Потому что я честный человек.
— Козел ты. Просто у тебя не осталось выхода. По своей непроходимой глупости ты вычеркнул из контракта строчки, разрешающие издателю любые вольности. Как я смеялся. Где еще найдешь такого болвана? Такого мудака?
Эдвин скорчил рожу, которую при желании можно было принять за улыбку.
— Да, вы меня просто насквозь видите. Я идиот, верно. Но хочу узнать одну вещь… («Пока вы живы», — чуть не вырвалось у него.) Как вам это удалось? Вывести эту совершенную формулу? Ведь все работает, Джек. Всё. Упражнения по выработке уважения к себе. Похудение. Как бросить курить. Даже Ли Бок. Как, Джек? Я должен это знать.
— Ли Бок? — Джек подавился сигаретным дымом и отхаркнул мокроту. — Видишь ли, — прохрипел он, — Ли Бок — это сокращение от Лилы Бокенмайер. Была у меня знакомая шлюха в Луизиане, когда мы там стояли. После войны. Знала всякие разные штучки, эта Лила, но в книжке — ее коронная. Нечто вроде фирменного знака. Лучшие двенадцать баксов, что я потратил в жизни. Черт, с тех пор прошло… сколько?… пятьдесят, шестьдесят лет, а то и больше. Я слышал, она в доме престарелых во Флориде. Вышла замуж, у нее дети, внуки. Жила в пригороде. До сих пор получаю от нее открытки, но ум помутился. Болезнь Альцгеймера. Или, может, от старости. Так вот, когда я писал книгу, я собирался вставить туда «уникальную сексуальную методику», а Лила всегда была в этом деле на высоте. И просто ради экзотики назвал ее Ли Бок. Этакий мистический дух восточной тантры.
— А как же Ли Бок для гомосексуалов? Джек пожал плечами:
— Все любят думать, что относятся к той или иной субкультуре, но наши тела — и мозги — устроены одинаково. Сходство важнее различий. Я просто провел аналогии.
Он выбросил окурок в кастрюлю, стоящую в раковине; раздалось легкое шипение. Когда глаза привыкли к темноте, Эдвин четче разглядел лицо Джека. Незаметными шажками приблизившись еще немного, он разглядел паутину красных прожилок, избороздивших нос старика, — свидетельство горького пьянства и еще более горькой жизни.
Джек Макгрири оглядел коробки и хлам, тяжко вздохнул:
— Кто бы мог подумать, что в таком тесном вагончике помещается столько барахла…
На стене виднелись светлые квадраты — там раньше висели картинки, но сейчас все они лежали в коробках. Джек поднял пачку бумаг, похожих на вырезки из журналов (на самом деле страницы из редких книг, он вырезал их перочинным ножом) и бросил в картонную коробку.
— Лет сорок назад я приехал на эту стоянку трейлеров, тогда здесь яблоку негде было упасть. Трейлеры стояли четкими прусацкими рядами, блестели под солнцем. Тогда еще никаких озоновых дыр не было. Они были новшеством, как спутник в космосе. Конечно, Райские Кущи уже тогда стали сонной дырой, прямо в летаргию впадали, но я не думал, что городишко настолько опустится. Год от года мельчал, хотя, казалось, куда уж мельче. Ссыхался, как мумия.
— Вы тут родились? Джек кивнул:
— Да. Прыгнул прямо в руки финской акушерки, звездной ночью, под молодой луной. Так, по крайней мере, говорила мама. Пару лет прожил в Силвер-Сити. Служил на военном флоте, потом в торговом. Учился в университете Феникса по «солдатскому биллю» — пока не прознали мое происхождение и не выперли. После одной неувязочки вернулся в Бельгию.
— Спекуляции.
— Слыхал, значит? Эдвин кивнул.
— Академическая карьера пошла коту под хвост. Досадно, конечно, мне ведь нравилось учиться. Любил читать, размышлять. Любил крутить мысли в голове, смотреть на них с разных сторон, с каких только мог. Я изучал физику, бухгалтерское дело, литературу, философию и много чего еще. Брался за любой предмет, который мне нравился.
— И в конце концов оказались здесь, в этой жалкой дыре. Почему? Как так получилось?
— Ты не смотри, что я скромный отшельник. Я за свою жизнь сделал больше, чем ты бы за десять. Воевал в Бангкоке и Гуаякиле. Меня искалечили и как небоеспособного отправили в Австралию. Я пил с королями и шутами, аферистами и красотками. Побывал во всех часовых поясах и почти на каждом континенте. Я даже не помню, откуда у меня некоторые шрамы. Я валялся пьяным в трущобах и на тропических курортах. Ездил автостопом, снимал чужих жен, навил петель вокруг земного шара больше, чем Магеллан. Но всегда возвращался сюда. Тут мой дом. — Он оглядел темную душную каморку. — Всегда возвращаюсь. Я вроде заключенного, которого отпускают на день под честное слово.
К этому времени Эдвин уже проскользнул к кухонному столику и даже ненароком сдвинул дуло Джековой винтовки на другой край. Сев у столика, он небрежно положил руку на ногу, подергал липучку, дотронулся до пистолета. Просто проверить. Коснулся рукояти, гладкой и манящей.
— Вы не ответили на мой вопрос: как вам удалось вывести формулу счастья? Вряд ли в Тибете, я полагаю.
Джек рассмеялся:
— Я говорил, что в Тибете? По-моему, в Непале. Впрочем, какая разница.
Эдвин подался вперед и понизил голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Точно, — Джек хрипло хохотнул. — Бэрримора из него не вышло. Слыхал его шотландский выговор?
— Нет. Меня он порадовал… точнее, навязал мне свой ирландский.
— Один хрен. Славный малый, приятный паренек. Но не орел.
— Что касается вашей книги, Джек… На прошлой неделе ее тираж достиг шестидесяти пяти миллионов. Не считая бесчисленных побочных изданий, выдержек и аудиозаписей. Шестьдесят пять миллионов, Джек. И это не предел. Творится что-то небывалое, мы такого еще не видели. Вначале, когда книгу только стали раскупать, я сказал себе: «Возможно, это очередное „Небесное пророчество“». Но все оказалось гораздо серьезнее.
Джек засмеялся. Смех его был шершавым, словно холст, — словно этот холст разорвали пополам.
— Ну да, «Небесное пророчество». Представление идиота об умной книжке.
— Послушайте, Джек. — Эдвин сделал еще шаг. Словно играл в смертельный вариант игры «Можно, мама?». Можно сделать еще малышовый шажок? Ты не спросил: «Можно, мама ?»
— Не двигайся. — Левая рука Джека легла на винтовку, а правой он одновременно и молниеносно опрокинул в рот бутылку «Южной отрады». — Я владею обеими руками одинаково. Иногда полезно.
— Ладно вам, Джек, мне можно доверять. Я ведь ваш редактор. Отношения редактора и автора должны строиться на доверии.
— Так это ты, придурок, хотел назвать мою книгу «Шоколадом для души» или еще каким-то дерьмом.
— Ну да. Но потом я осознал свою ошибку, я понял, что не прав. И все напечатали так, как было. Не изменили ни слова, ни запятой, как вы хотели. Я выполнил ваши пожелания, Джек, — а все почему? Потому что я честный человек.
— Козел ты. Просто у тебя не осталось выхода. По своей непроходимой глупости ты вычеркнул из контракта строчки, разрешающие издателю любые вольности. Как я смеялся. Где еще найдешь такого болвана? Такого мудака?
Эдвин скорчил рожу, которую при желании можно было принять за улыбку.
— Да, вы меня просто насквозь видите. Я идиот, верно. Но хочу узнать одну вещь… («Пока вы живы», — чуть не вырвалось у него.) Как вам это удалось? Вывести эту совершенную формулу? Ведь все работает, Джек. Всё. Упражнения по выработке уважения к себе. Похудение. Как бросить курить. Даже Ли Бок. Как, Джек? Я должен это знать.
— Ли Бок? — Джек подавился сигаретным дымом и отхаркнул мокроту. — Видишь ли, — прохрипел он, — Ли Бок — это сокращение от Лилы Бокенмайер. Была у меня знакомая шлюха в Луизиане, когда мы там стояли. После войны. Знала всякие разные штучки, эта Лила, но в книжке — ее коронная. Нечто вроде фирменного знака. Лучшие двенадцать баксов, что я потратил в жизни. Черт, с тех пор прошло… сколько?… пятьдесят, шестьдесят лет, а то и больше. Я слышал, она в доме престарелых во Флориде. Вышла замуж, у нее дети, внуки. Жила в пригороде. До сих пор получаю от нее открытки, но ум помутился. Болезнь Альцгеймера. Или, может, от старости. Так вот, когда я писал книгу, я собирался вставить туда «уникальную сексуальную методику», а Лила всегда была в этом деле на высоте. И просто ради экзотики назвал ее Ли Бок. Этакий мистический дух восточной тантры.
— А как же Ли Бок для гомосексуалов? Джек пожал плечами:
— Все любят думать, что относятся к той или иной субкультуре, но наши тела — и мозги — устроены одинаково. Сходство важнее различий. Я просто провел аналогии.
Он выбросил окурок в кастрюлю, стоящую в раковине; раздалось легкое шипение. Когда глаза привыкли к темноте, Эдвин четче разглядел лицо Джека. Незаметными шажками приблизившись еще немного, он разглядел паутину красных прожилок, избороздивших нос старика, — свидетельство горького пьянства и еще более горькой жизни.
Джек Макгрири оглядел коробки и хлам, тяжко вздохнул:
— Кто бы мог подумать, что в таком тесном вагончике помещается столько барахла…
На стене виднелись светлые квадраты — там раньше висели картинки, но сейчас все они лежали в коробках. Джек поднял пачку бумаг, похожих на вырезки из журналов (на самом деле страницы из редких книг, он вырезал их перочинным ножом) и бросил в картонную коробку.
— Лет сорок назад я приехал на эту стоянку трейлеров, тогда здесь яблоку негде было упасть. Трейлеры стояли четкими прусацкими рядами, блестели под солнцем. Тогда еще никаких озоновых дыр не было. Они были новшеством, как спутник в космосе. Конечно, Райские Кущи уже тогда стали сонной дырой, прямо в летаргию впадали, но я не думал, что городишко настолько опустится. Год от года мельчал, хотя, казалось, куда уж мельче. Ссыхался, как мумия.
— Вы тут родились? Джек кивнул:
— Да. Прыгнул прямо в руки финской акушерки, звездной ночью, под молодой луной. Так, по крайней мере, говорила мама. Пару лет прожил в Силвер-Сити. Служил на военном флоте, потом в торговом. Учился в университете Феникса по «солдатскому биллю» — пока не прознали мое происхождение и не выперли. После одной неувязочки вернулся в Бельгию.
— Спекуляции.
— Слыхал, значит? Эдвин кивнул.
— Академическая карьера пошла коту под хвост. Досадно, конечно, мне ведь нравилось учиться. Любил читать, размышлять. Любил крутить мысли в голове, смотреть на них с разных сторон, с каких только мог. Я изучал физику, бухгалтерское дело, литературу, философию и много чего еще. Брался за любой предмет, который мне нравился.
— И в конце концов оказались здесь, в этой жалкой дыре. Почему? Как так получилось?
— Ты не смотри, что я скромный отшельник. Я за свою жизнь сделал больше, чем ты бы за десять. Воевал в Бангкоке и Гуаякиле. Меня искалечили и как небоеспособного отправили в Австралию. Я пил с королями и шутами, аферистами и красотками. Побывал во всех часовых поясах и почти на каждом континенте. Я даже не помню, откуда у меня некоторые шрамы. Я валялся пьяным в трущобах и на тропических курортах. Ездил автостопом, снимал чужих жен, навил петель вокруг земного шара больше, чем Магеллан. Но всегда возвращался сюда. Тут мой дом. — Он оглядел темную душную каморку. — Всегда возвращаюсь. Я вроде заключенного, которого отпускают на день под честное слово.
К этому времени Эдвин уже проскользнул к кухонному столику и даже ненароком сдвинул дуло Джековой винтовки на другой край. Сев у столика, он небрежно положил руку на ногу, подергал липучку, дотронулся до пистолета. Просто проверить. Коснулся рукояти, гладкой и манящей.
— Вы не ответили на мой вопрос: как вам удалось вывести формулу счастья? Вряд ли в Тибете, я полагаю.
Джек рассмеялся:
— Я говорил, что в Тибете? По-моему, в Непале. Впрочем, какая разница.
Эдвин подался вперед и понизил голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71