Другой хищник одним прыжком очутился возле охотников. Тогда произошло что-то невообразимое… Человеческие крики слились с ревом зверя, и завязалась смертельная схватка. Снова грохнул выстрел, пронзительный рев разодрал тишину, — и все смолкло. Пораженные зрители могли лишь угадывать жуткие подробности разыгравшейся трагедии; они пришли в себя только при появлении первого охотника, к которому дружно бросились с расспросами.
— Вот видите, — сказал тот весело, — что значат две кентуккийские винтовки и нож в опытных руках!
Сперва темнота мешала путешественникам разглядеть что-либо, но вскоре они разглядели трупы двух громадных ягуаров, распростертые на земле, и второго охотника, обмывавшего глубокую царапину начинавшуюся у него за ухом, пересекавшую плечо и кончавшуюся на груди.
— Во всяком случае, — беззаботно заметил он, — нож гораздо надежнее когтей, можете сами убедиться!
Действительно, несмотря на то что полученная им рана была довольно глубока, во всяком случае, она не могла сравниться с ударом ножа, вспоровшего брюхо ягуару, у которого вывалились все внутренности. Первый же ягуар был сражен наповал: пуля угодила ему прямо между глаз.
— Нет ли поблизости какой-нибудь гасиенды, — спросил Дормёр, — где можно было бы продать пару великолепных тигровых шкур и шкуру пумы?
— Как не быть! — отвечал Бенито. — Мы как раз направляемся на гасиенду Дель-Венадо; она находится в семнадцати милях отсюда. Там у вас, наверное, купят все три шкуры по крайней мере по пяти пиастров, да, кроме того, еще дадут по десяти пиастров премии за каждого убитого зверя.
— Что ты думаешь об этом, приятель? Махнем-ка мы туда? — обратился один охотник к другому.
— Пожалуй, ведь сорок пять пиастров с земли не поднимешь, только сперва малость вздремнем, а утром двинемся к этой гасиенде! — отвечал второй охотник. — Думаю, что мы доберемся до нее раньше вас, — продолжал он, обращаясь к группе путешественников, — если вам не посчастливится поймать ваших лошадей, из которых, кажется, здесь ни одной не осталось.
— Не беспокойтесь о нас, — возразил старый вакеро, — мне не впервой приходится иметь дело с лошадьми, разбежавшимися от страху по лесу. Я еще не забыл своего старого ремесла; как только взойдет солнце, они все будут тут, а теперь, с позволения дона Эстебана, я возьму с собой своих товарищей и тотчас же отправлюсь на их поиски!
Тем временем путешественники оправились от страха и принялись снова разводить огонь, поскольку время близилось к полуночи. Затем слуги приступили к приготовлению прерванного ужина, и все вошло в обычную колею. Огонь весело потрескивал, от жарившегося барана несся приятный, раздражающий аппетит запах.
Не желая оставаться неблагодарными по отношению к двум храбрецам, оказавшим поистине неоценимую услугу, дон Эстебан и сенатор велели подозвать их к себе.
— Подойдите ближе, друзья! — проговорил сенатор. — Мы оценили по достоинству ваше мужество! Оно выше всяких похвал; разделите же наш скромный ужин и выпейте по стакану доброго каталонского вина. Оно подкрепит вас после тяжких трудов!
— Пустое! — промолвил старший охотник, подойдя к костру. — Велика ли заслуга прихлопнуть двух несчастных тигров? Другой дело, выйди мы победителями из битвы с индейцами команчами или сиу, об этом стоило бы потолковать! Во всяком случае, кусок жаркого хорош во всякое время: и до и после битвы. Иди-ка сюда, Дормёр! — добавил он.
— А вы, молодой человек, — обратился в свою очередь дон Эстебан к Тибурсио, все еще стоявшему поодаль. — Не желаете ли воспользоваться нашим гостеприимством вместе с этими достойными людьми?
Тибурсио молча принял приглашение испанца и подошел ближе к костру; в первый раз его лицо, освещенное костром, предстало перед взором дона Эстебана, который буквально пожирал его глазами.
Действительно, лицо Тибурсио Арельяно оказалось достойным внимания. Несмотря на то что в данную минуту оно выражало спокойную грусть, все в нем тем не менее обличало сильную и страстную натуру, тонкий нос с подвижными ноздрями, черные огненные глаза под густыми бровями, бледный цвет кожи, казавшийся матовым на фоне почти черной бороды, а главное, надменно приподнятая верхняя губа. Темно-каштановые вьющиеся волосы обрамляли его высокий лоб; он был высок и строен, широкие плечи и белые руки выражали силу, свойственную европейской расе. Выражение же грусти на лице несколько смягчало светившуюся в глазах неукротимую дикость потомка великой расы, заброшенного судьбой в пустыни Мексики.
«Какое удивительное сходство в лице и осанке с доном Хуаном де Медиана! — невольно подумал дон Эстебан, но ни одним движением не выразил своих мыслей, скрытых под маской холодного равнодушия. — Бесспорно, он его сын!»
Лицо Тибурсио произвело не меньшее впечатление еще на одного человека, увидевшего его при ярком свете костра. Он невольно вздрогнул и зажмурил глаза, будто ослепленный молнией. Он готов был броситься к нему, но сдержал свой порыв и не тронулся с места, вероятно, удостоверившись в своей ошибке.
Это был старший их охотников; его глаза продолжали с сочувствием следить за Тибурсио, который, видимо, нравился ему более всех окружающих. От его внимательного взгляда, быстро переходящего с одного на другого, не ускользнул ни один из путешественников, расположившихся вокруг огня, видимо, он привык наблюдать людей.
— Да что же это ты, Дормёр? — неожиданно воскликнул он, обращаясь к своему товарищу. — Можно подумать, ты чего-то стесняешься! Покажи, что ты умеешь держать себя в обществе!
Второй охотник волей-неволей вынужден был присоединиться к обществу, он подошел несвязно бормоча: «Конечно… я… все незнакомые лица…» — и незаметно надвинул на глаза меховую шапку, а из рваного платка, которым перевязал себе плечо и шею, устроил нечто вроде маски, из-под которой можно было увидеть только его рот с большими крепкими зубами отличного едока. Однако и эти предосторожности не совсем удовлетворили его, и он, подобно Одиссею перед Эвриклеей, уселся вдали от очага, чтобы таким образом оставаться в тени.
— Что, на вашей родине много таких рослых и сильных людей, как вы? — спросил сенатор у старшего охотника, который уплетал за двоих.
— В Канаде никто бы не обратил внимания на мой рост; да вот спросите хотя бы Дормёра!
— Сущая правда! — пробормотал тот.
— Разве вы не земляки? — продолжал расспрашивать сенатор.
— Дормёр родом из…
— Из штата Нью-Йорк! — поспешно закончил Дормёр, канадец же бросил на приятеля удивленный взгляд, но не счел нужным опровергнуть его слова.
— И кто же вы по профессии?
— Лесные бродяги, — ответил канадец. — Мы бродим по лесам, лишь бы не жить в городской тесноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
— Вот видите, — сказал тот весело, — что значат две кентуккийские винтовки и нож в опытных руках!
Сперва темнота мешала путешественникам разглядеть что-либо, но вскоре они разглядели трупы двух громадных ягуаров, распростертые на земле, и второго охотника, обмывавшего глубокую царапину начинавшуюся у него за ухом, пересекавшую плечо и кончавшуюся на груди.
— Во всяком случае, — беззаботно заметил он, — нож гораздо надежнее когтей, можете сами убедиться!
Действительно, несмотря на то что полученная им рана была довольно глубока, во всяком случае, она не могла сравниться с ударом ножа, вспоровшего брюхо ягуару, у которого вывалились все внутренности. Первый же ягуар был сражен наповал: пуля угодила ему прямо между глаз.
— Нет ли поблизости какой-нибудь гасиенды, — спросил Дормёр, — где можно было бы продать пару великолепных тигровых шкур и шкуру пумы?
— Как не быть! — отвечал Бенито. — Мы как раз направляемся на гасиенду Дель-Венадо; она находится в семнадцати милях отсюда. Там у вас, наверное, купят все три шкуры по крайней мере по пяти пиастров, да, кроме того, еще дадут по десяти пиастров премии за каждого убитого зверя.
— Что ты думаешь об этом, приятель? Махнем-ка мы туда? — обратился один охотник к другому.
— Пожалуй, ведь сорок пять пиастров с земли не поднимешь, только сперва малость вздремнем, а утром двинемся к этой гасиенде! — отвечал второй охотник. — Думаю, что мы доберемся до нее раньше вас, — продолжал он, обращаясь к группе путешественников, — если вам не посчастливится поймать ваших лошадей, из которых, кажется, здесь ни одной не осталось.
— Не беспокойтесь о нас, — возразил старый вакеро, — мне не впервой приходится иметь дело с лошадьми, разбежавшимися от страху по лесу. Я еще не забыл своего старого ремесла; как только взойдет солнце, они все будут тут, а теперь, с позволения дона Эстебана, я возьму с собой своих товарищей и тотчас же отправлюсь на их поиски!
Тем временем путешественники оправились от страха и принялись снова разводить огонь, поскольку время близилось к полуночи. Затем слуги приступили к приготовлению прерванного ужина, и все вошло в обычную колею. Огонь весело потрескивал, от жарившегося барана несся приятный, раздражающий аппетит запах.
Не желая оставаться неблагодарными по отношению к двум храбрецам, оказавшим поистине неоценимую услугу, дон Эстебан и сенатор велели подозвать их к себе.
— Подойдите ближе, друзья! — проговорил сенатор. — Мы оценили по достоинству ваше мужество! Оно выше всяких похвал; разделите же наш скромный ужин и выпейте по стакану доброго каталонского вина. Оно подкрепит вас после тяжких трудов!
— Пустое! — промолвил старший охотник, подойдя к костру. — Велика ли заслуга прихлопнуть двух несчастных тигров? Другой дело, выйди мы победителями из битвы с индейцами команчами или сиу, об этом стоило бы потолковать! Во всяком случае, кусок жаркого хорош во всякое время: и до и после битвы. Иди-ка сюда, Дормёр! — добавил он.
— А вы, молодой человек, — обратился в свою очередь дон Эстебан к Тибурсио, все еще стоявшему поодаль. — Не желаете ли воспользоваться нашим гостеприимством вместе с этими достойными людьми?
Тибурсио молча принял приглашение испанца и подошел ближе к костру; в первый раз его лицо, освещенное костром, предстало перед взором дона Эстебана, который буквально пожирал его глазами.
Действительно, лицо Тибурсио Арельяно оказалось достойным внимания. Несмотря на то что в данную минуту оно выражало спокойную грусть, все в нем тем не менее обличало сильную и страстную натуру, тонкий нос с подвижными ноздрями, черные огненные глаза под густыми бровями, бледный цвет кожи, казавшийся матовым на фоне почти черной бороды, а главное, надменно приподнятая верхняя губа. Темно-каштановые вьющиеся волосы обрамляли его высокий лоб; он был высок и строен, широкие плечи и белые руки выражали силу, свойственную европейской расе. Выражение же грусти на лице несколько смягчало светившуюся в глазах неукротимую дикость потомка великой расы, заброшенного судьбой в пустыни Мексики.
«Какое удивительное сходство в лице и осанке с доном Хуаном де Медиана! — невольно подумал дон Эстебан, но ни одним движением не выразил своих мыслей, скрытых под маской холодного равнодушия. — Бесспорно, он его сын!»
Лицо Тибурсио произвело не меньшее впечатление еще на одного человека, увидевшего его при ярком свете костра. Он невольно вздрогнул и зажмурил глаза, будто ослепленный молнией. Он готов был броситься к нему, но сдержал свой порыв и не тронулся с места, вероятно, удостоверившись в своей ошибке.
Это был старший их охотников; его глаза продолжали с сочувствием следить за Тибурсио, который, видимо, нравился ему более всех окружающих. От его внимательного взгляда, быстро переходящего с одного на другого, не ускользнул ни один из путешественников, расположившихся вокруг огня, видимо, он привык наблюдать людей.
— Да что же это ты, Дормёр? — неожиданно воскликнул он, обращаясь к своему товарищу. — Можно подумать, ты чего-то стесняешься! Покажи, что ты умеешь держать себя в обществе!
Второй охотник волей-неволей вынужден был присоединиться к обществу, он подошел несвязно бормоча: «Конечно… я… все незнакомые лица…» — и незаметно надвинул на глаза меховую шапку, а из рваного платка, которым перевязал себе плечо и шею, устроил нечто вроде маски, из-под которой можно было увидеть только его рот с большими крепкими зубами отличного едока. Однако и эти предосторожности не совсем удовлетворили его, и он, подобно Одиссею перед Эвриклеей, уселся вдали от очага, чтобы таким образом оставаться в тени.
— Что, на вашей родине много таких рослых и сильных людей, как вы? — спросил сенатор у старшего охотника, который уплетал за двоих.
— В Канаде никто бы не обратил внимания на мой рост; да вот спросите хотя бы Дормёра!
— Сущая правда! — пробормотал тот.
— Разве вы не земляки? — продолжал расспрашивать сенатор.
— Дормёр родом из…
— Из штата Нью-Йорк! — поспешно закончил Дормёр, канадец же бросил на приятеля удивленный взгляд, но не счел нужным опровергнуть его слова.
— И кто же вы по профессии?
— Лесные бродяги, — ответил канадец. — Мы бродим по лесам, лишь бы не жить в городской тесноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198