Оказалось, — продолжал гамбузино, — что трофеями грозных охотников были одиннадцать мертвых апачей, распростертых на земле, и две захваченные лошади.
— Честь им и слава, отважным незнакомцам! — искренне восторгался дон Августин, между тем как дочь его с разгоревшимся румянцем, с блестящими глазами хлопала в ладоши:
— Боже мой! Такой молодой и такой храбрый!
Розарита относила свои похвалы к молодому незнакомцу, имя которого она, быть может, уже угадывала с присущей женщинам проницательностью.
— Но вы узнали, наконец, как их зовут? — робко спросила молодая девушка.
— Старший носит прозвище Красный Карабин, второй носит имя Хосе, что касается молодого человека…
Гайферос, казалось, старался припомнить имя молодого охотника, не замечая как будто тревоги, которую выдавали в молодой девушке ее тяжело поднимавшаяся грудь, бледность и блеск глаз.
По сходству судьбы Тибурсио с судьбой этого молодого человека она уже не сомневалась более в тождестве этих двух лиц и собиралась теперь с силами, чтобы не вскрикнуть от радости и счастья, услышав его имя.
— Что касается молодого человека, — продолжал гамбузино, — то его зовут Фабиан!
Услышав ничего не говорившее ей имя, обманувшаяся в своих ожиданиях Розарита тоскливо прижала руку к сердцу и едва смогла прошептать побледневшими губами:
— Фабиан!
Рассказ гамбузино был прервал слугой, пришедшим доложить гасиендеро, что капеллан просит его на минуту к себе по неотложному делу.
Дон Августин оставил зал, обещая скоро вернуться. Гайферос и молодая девушка остались наедине.
С радостью, которую едва мог скрывать, смотрел гамбузино на растерянную и трепещущую девушку.
Какое-то тайное чувство говорило ей, что Гайферос сообщил еще не все.
И в самом деле, гамбузино, обратившись к ней, тихо произнес:
— Фабиан носил другое имя, сеньорита. Хотите, я назову его, пока мы одни?
Розарита побледнела.
— Другое имя? Назовите его, сеньор! — взмолилась она дрожащим голосом.
— Он в здешних местах известен как Тибурсио Арельяно!
Радостный возглас вырвался из груди Розариты.
Поднявшись, она подошла к счастливому вестнику и благодарно сжала его руку.
— Благодарю, благодарю вас, сеньор! Сердце мне уже давно подсказало его имя!
Нетвердыми шагами перешла она зал и опустилась на колени перед изображением Мадонны.
— Тибурсио Арельяно, — продолжал гамбузино, — с нынешнего дня опять становится Фабианом. Это последний отпрыск графов де Медиана, благородной и могущественной фамилии Испании!
Молодая девушка молилась и, казалось, не слышала слов гамбузино.
— Огромное богатство, славное имя, титулы, почести — вот что положит он к ногам своей избранницы!
Донья Розарита продолжала горячо молиться, не оборачивая головы.
— Однако в сердце дона Фабиана де Медиана по-прежнему живет та, что пленила сердце Тибурсио Арельяно!
Розарита прервала молитву.
На этот раз девушка и не подумала возобновить свою молитву. Она оплакивала Тибурсио, бедного и неизвестного Тибурсио, а не Фабиана, графа де Медиана. Только это имя звучало в ее душе. Почести, богатства, титулы — что они для нее? Тибурсио жив и по-прежнему любит ее: разве этого не довольно?
— Если вам угодно будет прийти сегодня вечером к пролому в стене гасиенды, где он некогда расставался с вами с отчаянием в сердце, то вы найдете его там. Вы помните место, о котором я говорю?
— О, Боже мой! — прошептала девушка. — Еще бы не помнить, ведь я хожу туда каждый вечер!
И, не вставая с колен, Розарита снова углубилась в молитву.
С минуту гамбузино смотрел на это прелестное создание, стоявшее на коленях, на ее спустившееся до талии ребозо, на ее обнаженные плечи, с которых скользили и падали на пол вьющиеся локоны. Затем он бесшумно вышел из зала, оставив Розариту наедине с Богом.
XXI. СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
Вошедший дон Августин застал Розариту продолжавшей стоять в одиночестве на коленях и остановился, ожидая, пока она кончит молиться. Гасиендеро был настолько поглощен полученным известием о смерти дона Эстебана, что, естественно, придал молитве дочери иное истолкование, чем она имела в действительности. Он думал, что молодая девушка так горячо молится за упокой души того, о таинственной кончине которого они только что узнали.
— Я распорядился, — сказал он, обратившись к дочери, — чтобы капеллан ежедневно в течение года служил заупокойную мессу по дону Эстебану, так как этот достойный человек упоминал о правосудии Божием, свершившемся в пустыне. Его слова были исполнены глубокого смысла, а вид, с каким он произнес их, не оставляет более у меня никакого сомнения в их истине.
— Да упокоит Бог его душу, — отвечала Розарита, поднимаясь с колен, — и окажет ему милосердие, если он нуждается в нем!
— Да упокоит Бог его душу, — повторил растроганный гасиендеро. — Незаурядный был человек покойный дон Эстебан де Аречиза или, вернее, дон Антонио де Медиана, маркиз де Казарцел и герцог д'Армада, как ты должна наконец узнать.
— Медиана, говорите вы, батюшка? — удивилась девушка. — Так, выходит, его сын…
— О чем это ты говоришь? — спросил изумленный дон Августин.
— Ни о чем, батюшка, кроме того, что сегодня ваша дочь по-настоящему счастлива!
С этими словами донья Розарита обвила руками шею отца и, положив к нему на грудь голову, залилась слезами. Но это были слезы радости, к которым не примешивалось ни капли горечи. Они падали с ресниц девушки, подобно росе, падающей по утрам с пурпуровых колокольчиков мексиканского жасмина.
Мало знавший женское сердце, гасиендеро не подозревал, какое удовольствие порой доставляют слезы женщине, и решительно не понимал, о каком счастье идет речь. Он спросил об этом дочь, но та, с улыбкой на устах и еще с влажными глазами, отвечала уклончиво:
— Завтра я все вам расскажу, батюшка!
Честный гасиендеро действительно нуждался в разъяснении, поскольку не понимал, что происходит с дочерью.
— Нам надо исполнить еще одну обязанность, — сказал он. — Последним желанием дона Антонио, высказанным им при расставании со мной, было — видеть тебя замужем за сенатором Трогадуросом. Повинуясь его желанию, я решил не откладывать больше этого брака. Ты ничего не имеешь против этого, Розарита?
При этих словах, напомнивших ей о ненавистном обязательстве, о котором она старалась позабыть, девушка вздрогнула и вдруг залилась горючими слезами.
— Очень хорошо, — произнес с улыбкой гасиендеро. — Это от счастья, не правда ли?
— От счастья? — с горечью повторила Розарита. — О, совсем нет, батюшка!
Дон Августин был совершенно сбит с толку этим противоречием. Надо и то сказать, что в течение своей жизни он больше занимался отгадыванием хитростей индейцев, чем наблюдением над женским сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
— Честь им и слава, отважным незнакомцам! — искренне восторгался дон Августин, между тем как дочь его с разгоревшимся румянцем, с блестящими глазами хлопала в ладоши:
— Боже мой! Такой молодой и такой храбрый!
Розарита относила свои похвалы к молодому незнакомцу, имя которого она, быть может, уже угадывала с присущей женщинам проницательностью.
— Но вы узнали, наконец, как их зовут? — робко спросила молодая девушка.
— Старший носит прозвище Красный Карабин, второй носит имя Хосе, что касается молодого человека…
Гайферос, казалось, старался припомнить имя молодого охотника, не замечая как будто тревоги, которую выдавали в молодой девушке ее тяжело поднимавшаяся грудь, бледность и блеск глаз.
По сходству судьбы Тибурсио с судьбой этого молодого человека она уже не сомневалась более в тождестве этих двух лиц и собиралась теперь с силами, чтобы не вскрикнуть от радости и счастья, услышав его имя.
— Что касается молодого человека, — продолжал гамбузино, — то его зовут Фабиан!
Услышав ничего не говорившее ей имя, обманувшаяся в своих ожиданиях Розарита тоскливо прижала руку к сердцу и едва смогла прошептать побледневшими губами:
— Фабиан!
Рассказ гамбузино был прервал слугой, пришедшим доложить гасиендеро, что капеллан просит его на минуту к себе по неотложному делу.
Дон Августин оставил зал, обещая скоро вернуться. Гайферос и молодая девушка остались наедине.
С радостью, которую едва мог скрывать, смотрел гамбузино на растерянную и трепещущую девушку.
Какое-то тайное чувство говорило ей, что Гайферос сообщил еще не все.
И в самом деле, гамбузино, обратившись к ней, тихо произнес:
— Фабиан носил другое имя, сеньорита. Хотите, я назову его, пока мы одни?
Розарита побледнела.
— Другое имя? Назовите его, сеньор! — взмолилась она дрожащим голосом.
— Он в здешних местах известен как Тибурсио Арельяно!
Радостный возглас вырвался из груди Розариты.
Поднявшись, она подошла к счастливому вестнику и благодарно сжала его руку.
— Благодарю, благодарю вас, сеньор! Сердце мне уже давно подсказало его имя!
Нетвердыми шагами перешла она зал и опустилась на колени перед изображением Мадонны.
— Тибурсио Арельяно, — продолжал гамбузино, — с нынешнего дня опять становится Фабианом. Это последний отпрыск графов де Медиана, благородной и могущественной фамилии Испании!
Молодая девушка молилась и, казалось, не слышала слов гамбузино.
— Огромное богатство, славное имя, титулы, почести — вот что положит он к ногам своей избранницы!
Донья Розарита продолжала горячо молиться, не оборачивая головы.
— Однако в сердце дона Фабиана де Медиана по-прежнему живет та, что пленила сердце Тибурсио Арельяно!
Розарита прервала молитву.
На этот раз девушка и не подумала возобновить свою молитву. Она оплакивала Тибурсио, бедного и неизвестного Тибурсио, а не Фабиана, графа де Медиана. Только это имя звучало в ее душе. Почести, богатства, титулы — что они для нее? Тибурсио жив и по-прежнему любит ее: разве этого не довольно?
— Если вам угодно будет прийти сегодня вечером к пролому в стене гасиенды, где он некогда расставался с вами с отчаянием в сердце, то вы найдете его там. Вы помните место, о котором я говорю?
— О, Боже мой! — прошептала девушка. — Еще бы не помнить, ведь я хожу туда каждый вечер!
И, не вставая с колен, Розарита снова углубилась в молитву.
С минуту гамбузино смотрел на это прелестное создание, стоявшее на коленях, на ее спустившееся до талии ребозо, на ее обнаженные плечи, с которых скользили и падали на пол вьющиеся локоны. Затем он бесшумно вышел из зала, оставив Розариту наедине с Богом.
XXI. СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
Вошедший дон Августин застал Розариту продолжавшей стоять в одиночестве на коленях и остановился, ожидая, пока она кончит молиться. Гасиендеро был настолько поглощен полученным известием о смерти дона Эстебана, что, естественно, придал молитве дочери иное истолкование, чем она имела в действительности. Он думал, что молодая девушка так горячо молится за упокой души того, о таинственной кончине которого они только что узнали.
— Я распорядился, — сказал он, обратившись к дочери, — чтобы капеллан ежедневно в течение года служил заупокойную мессу по дону Эстебану, так как этот достойный человек упоминал о правосудии Божием, свершившемся в пустыне. Его слова были исполнены глубокого смысла, а вид, с каким он произнес их, не оставляет более у меня никакого сомнения в их истине.
— Да упокоит Бог его душу, — отвечала Розарита, поднимаясь с колен, — и окажет ему милосердие, если он нуждается в нем!
— Да упокоит Бог его душу, — повторил растроганный гасиендеро. — Незаурядный был человек покойный дон Эстебан де Аречиза или, вернее, дон Антонио де Медиана, маркиз де Казарцел и герцог д'Армада, как ты должна наконец узнать.
— Медиана, говорите вы, батюшка? — удивилась девушка. — Так, выходит, его сын…
— О чем это ты говоришь? — спросил изумленный дон Августин.
— Ни о чем, батюшка, кроме того, что сегодня ваша дочь по-настоящему счастлива!
С этими словами донья Розарита обвила руками шею отца и, положив к нему на грудь голову, залилась слезами. Но это были слезы радости, к которым не примешивалось ни капли горечи. Они падали с ресниц девушки, подобно росе, падающей по утрам с пурпуровых колокольчиков мексиканского жасмина.
Мало знавший женское сердце, гасиендеро не подозревал, какое удовольствие порой доставляют слезы женщине, и решительно не понимал, о каком счастье идет речь. Он спросил об этом дочь, но та, с улыбкой на устах и еще с влажными глазами, отвечала уклончиво:
— Завтра я все вам расскажу, батюшка!
Честный гасиендеро действительно нуждался в разъяснении, поскольку не понимал, что происходит с дочерью.
— Нам надо исполнить еще одну обязанность, — сказал он. — Последним желанием дона Антонио, высказанным им при расставании со мной, было — видеть тебя замужем за сенатором Трогадуросом. Повинуясь его желанию, я решил не откладывать больше этого брака. Ты ничего не имеешь против этого, Розарита?
При этих словах, напомнивших ей о ненавистном обязательстве, о котором она старалась позабыть, девушка вздрогнула и вдруг залилась горючими слезами.
— Очень хорошо, — произнес с улыбкой гасиендеро. — Это от счастья, не правда ли?
— От счастья? — с горечью повторила Розарита. — О, совсем нет, батюшка!
Дон Августин был совершенно сбит с толку этим противоречием. Надо и то сказать, что в течение своей жизни он больше занимался отгадыванием хитростей индейцев, чем наблюдением над женским сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198