– Придется пить кофе внутри, – сказал Эндрюс.
– Вы находите забавным, что люди стреляли в человека на мотоциклетке, проезжавшего по лесу. Мне это представляется ужасным, ужасным, – сказала Жанна.
– Посмотрите, вот и дождь!
Они вбежали в ресторан и сели за столик около окна, наблюдая, как пляшут и сверкают дождевые капли на зеленых железных столах. Запах мокрой земли и похожий на грибной запах прелых листьев проникал вместе с сырым воздухом через открытую дверь. Лакей закрыл стеклянные двери и запер их.
– Он хочет удержать весну. Это ему не удастся, – сказал Эндрюс.
Они улыбнулись друг другу поверх кофейных чашек. Между ними снова протянулась симпатия.
Когда прошел дождь, они пошли гулять по влажным полям; они шли по узкой тропинке, покрытой светлыми лужами, в которых отражались голубое небо и белые и янтарные облака; они шли под руку, прижимаясь друг к другу всем телом. Они чувствовали себя очень утомленными, сами не зная отчего, и часто останавливались для отдыха, прислоняясь к сырым стволам деревьев. Около пруда, бледно-голубого, янтарного и серебряного от отраженного в нем неба, они нашли под большим буковым деревом пучок диких фиалок. Жанна с жадностью сорвала их и смешала с маленькими розоватыми на краях маргаритками в туго стянутый букет. На пригородной железнодорожной станции они молча сидели рядом на скамейке, по временам нюхая цветы и настолько погрузившись в томную усталость, что едва могли собраться с силами, чтобы влезть в вагон третьего класса, переполненный публикой, возвращавшейся домой после дня, проведенного за городом. У всех были фиалки, крокусы, цветки, покрытые почками. В их чопорных, городских платьях удержался аромат влажных полей и прорастающих лесов. Все девушки вскрикивали и цеплялись руками за мужчин, когда поезд проходил через туннель или под мостом. Что бы ни случилось, все смеялись. Когда поезд прибыл на станцию, они покинули его неохотно, точно чувствовали, что с этой минуты опять начнется их будничная, трудовая жизнь. Эндрюс и Жанна прошли по платформе, не прикасаясь друг к другу. Пальцы у них были запачканные и клейкие; они трогали почки и давили молодые сочные листья и стебли трав. Городской воздух казался спертым, и в нем нечем было дышать после душистой влажности полей.
Они пообедали в маленьком ресторане на набережной Вольтера, а потом медленно пошли по направлению к площади Сен-Мишель, чувствуя, как вино и теплота пищи наполнили новыми силами их усталые тела.
Эндрюс обнял Жанну рукой за плечи, и они беседовали тихими, интимными голосами, почти не шевеля губами и долго рассматривая мужчин и женщин, сидевших на скамейках обнявшись, и проходящие мимо пары юношей и девушек, которые тихо разговаривали, как они, и прижимались друг к другу всем телом, как они.
– Сколько здесь любовных пар! – сказал Эндрюс.
– А мы – любовная пара? – спросила Жанна со странным смешком.
– Я хотел бы знать… Были вы когда-нибудь безумно влюблены, Жанна?
– Не знаю. В Лионе у нас был мальчик, Марселей. Но я была тогда маленькой дурочкой. Последние известия от него мы получили из Вердена.
– А много было у вас… таких, как я?
– Как вы сентиментальны! – воскликнула она, смеясь.
– Нет. Я хотел знать. Я так мало знаю жизнь, – сказал Эндрюс.
– Я развлекалась, как могла, – сказала Жанна серьезным тоном. – Но я не легкомысленна. Мне очень мало мужчин нравилось. Поэтому у меня было очень мало друзей… Хотите называть их любовниками? Любовники бывают только на сцене, у замужних женщин. Все это очень глупо.
– Еще не так давно, – сказал Эндрюс, – я мечтал о романтической влюбленности; о пажах, влезающих, цепляясь за плющ, на стены замков; о пламенных поцелуях на балконах при лунном свете.
– Как в Комической опере! – воскликнула Жанна, смеясь.
– Все это было очень глупо. Но даже теперь я требую от жизни гораздо больше, чем она может дать.
Они наклонились над парапетом й стали прислушиваться к быстрому плеску реки, то тихому, то громкому; отражения огней противоположного берега извивались в ней, как золотые змеи.
Эндрюс заметил, что кто-то стоит сзади них. Слабое зеленоватое сияние фонарей на набережной дало ему возможность узнать хромого юношу, с которым он разговаривал много месяцев тому назад на Монмартре.
– Интересно, узнаете ли вы меня? – сказал он.
– Вы – американец, который был в ресторане на площади Тертр. Не помню когда, но это было давно.
Они обменялись рукопожатиями.
– Но вы одни, – сказал Эндрюс.
– Да, я всегда один, – сказал хромой юноша твердо. Он снова протянул руку.
– До свиданья, – сказал Эндрюс.
– Счастливо! – сказал хромой юноша.
Эндрюс слышал, как его костыль стучал по панели, когда он шел вдоль набережной.
– Жанна, – внезапно сказал Эндрюс, – вы пойдете ко мне, правда?
– Но с вами живет приятель?
– Он уехал в Брюссель. Он не вернется до завтра.
– Что ж, надо расплачиваться за обед, – лукаво сказала Жанна.
– Боже мой, нет! – Эндрюс закрыл лицо руками.
Песня реки, переливавшейся через устои моста, наполняла его слух. Ему безумно хотелось заплакать. От едкого желания, похожего на ненависть, дрожало его тело, руки болели от стремления сжать ее руки.
– Идемте! – сказал он грубо.
– Я не это хотела сказать, – проговорила она мягким, усталым голосом. – Вы знаете, я не очень приятная особа.
Зеленоватый свет фонаря озарил контур ее щеки, когда она подняла голову, и заблестел в ее глазах. Нежная, сентиментальная грусть внезапно овладела Эндрюсом. Он почувствовал то, что испытывал крошечным ребенком, когда мать рассказывала ему негритянские сказки, и он сознавал, что беспомощно уносится потоком ее нежного голоса, повествующего ему, – уносится к чему-то неизвестному и очень грустному, не зависевшему от него.
Они снова пошли дальше, мимо Нового моста к сиянию площади Сен-Мишель. Три имени пришли Эндрюсу в голову: Арсиноя, Берениса, Артемизия. Он на несколько минут задумался над ними, а потом вспомнил, что у Женевьевы Род большие глаза, широкий, гладкий лоб и твердо очерченные тонкие губы женщин на портретах, нашитых на мумиях в Фаюме. У этих патрицианок Александрии не было этих каштановых волос с мерцанием красной меди, но они могли так выкраситься.
– Отчего вы смеетесь? – спросила Жанна.
Потому что жизнь такая глупая штука.
Может быть, вы хотите сказать, что люди глупы? – сказала она, смотря на него искоса.
– Вы правы.
Они шли молча, пока не подошли к дому Эндрюса.
– Поднимитесь раньше и убедитесь, что там никого нет, – сказала Жанна деловым тоном.
Руки Эндрюса похолодели. Он чувствовал, как колотилось его сердце, когда он поднимался но лестнице.
Комната была пуста. Дрова были приготовлены в маленьком камине. Эндрюс поспешно вытер стол и толкнул ногой под постель грязную одежду, валявшуюся кучей в углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114