Это было уже вечером. Складные ставни были спущены на окнах кафе. Кепка Эндрюса промокла, вода струилась у него по лбу и вдоль переносицы, попадая ему в глаза. Ноги вымокли, и он чувствовал, как расширялись мокрые пятна на его коленях, куда попадала вода, стекавшая с куртки. Перед ним расстилалась широкая, темная улица, иногда поблескивало зеленоватое отражение фонаря. Когда он проходил, шлепая большими шагами по лужам, он вдруг заметил, что идет вровень с женщиной под зонтиком, стройной особой, спешившей маленькими решительными шагами к бульвару. В нем внезапно загорелась безумная надежда. Ему вспомнился маленький пошлый театр и резкий свет рефлекторов. Сквозь косметику и пудру девичья золотисто-смуглая кожа сияла таким здоровым блеском, что он подумал о широких, прожженных солнцем холмах и о танцующих фигурах на греческих вазах. С тех пор как он ее видел, два вечера назад, он больше ни о чем другом не думал. Он с лихорадочной энергией постарался узнать ее имя. «Найя Селикова»! В нем вспыхнула безумная надежда, что девушка, рядом с которой он идет, та самая, чьи стройные ноги двигались на бесконечном барельефе в его мыслях. Он взглянул на нее глазами, затуманенными дождем. Какой он осел! Конечно, это не могла быть она. Было слишком рало. Она в эту минуту на сцене. Другие голодные глаза пожирают ее стройную фигуру, другие руки дрожат от желания погладить ее золотисто-смуглую кожу. Шествуя под упорным ливнем, который колол ему лицо и уши и стекал маленькой холодной струйкой по его спине, он почувствовал, как его охватило внезапное головокружение от желания. Его руки, опущенные на самое дно карманов, судорожно сжимались. Ему показалось, что он умирает, что его пульсирующие артерии должны сейчас лопнуть. Бисерные занавеси дождя шуршали и звенели вокруг него, возбуждая его нервы, заставляя его кожу болеть и гореть. В клокотании воды в канавах и водосточных трубах он способен был вообразить себе оркестры, играющие чувственную музыку. Лихорадочное возбуждение его чувства начало создавать бешеные ритмы в его ушах.
– Ах, этот бедный солдатик! Как он промок, бедняжка! – прозвучал около него тонкий, дрожащий голос.
Он обернулся – девушка предлагала ему поделиться зонтиком.
– О, это американец! – сказала она, еще словно говоря сама с собой.
– Благодарю вас, не стоит.
– Как не стоит? Не церемоньтесь!
Он встал под зонтик рядом с ней.
– Только вы должны позволить мне держать зонтик!
– Пожалуйста.
Принимая из ее рук зонтик, он поймал ее взгляд и сразу перестал доискиваться.
– Вы ведь девушка из «Пляшущей Крысы»?
– А вы сидели за соседним столом с товарищем, который все пел.
– Как забавно!
– А тот-то! Вот весельчак! Страсть смешной! – Она расхохоталась; ее голова, втиснутая в маленькую круглую черную шляпу, качалась сверху вниз под зонтиком.
Эндрюс также засмеялся. Когда они переходили через бульвар Сен-Жермен, таксомотор чуть было не переехал их и брызнул на них огромным комком грязи. Она уцепилась за его руку и остановилась, покатываясь от смеха.
– Вот ужас-то, вот ужас! – восклицала она.
Эндрюс смеялся не переставая.
– Но держите же зонтик как следует. Вы позволяете дождю мочить мою лучшую шляпу, – сказала она.
– Вас зовут Жанна? – сказал Эндрюс.
– Нахал! Вы слышали, что мой брат меня так называл? Он вернулся на фронт в ту же ночь, бедный мальчик. Ему только девятнадцать… Он очень умный… О, как я счастлива теперь, что война кончена!
– Вы старше его?
– На два года… Я – глава семьи… Это высокое положение.
– Вы всегда жили в Париже?
– Нет, мы из Лиона… Это из-за войны.
– Вы беженцы?
– Не называйте нас так. Мы работаем! Эндрюс засмеялся.
– Вы далеко идете? – спросила она, заглядывая ему в лицо.
– Нет, я живу в этих краях. Меня зовут так же, как вас.
– Жан? Как смешно!
– Вы куда идете?
– На улицу Декарта.
– Я живу около вас.
– Но вы не должны заходить. Наша швейцариха – просто тигрица. Этьен называет ее Мадам Клемансо. Мой брат социалист, он наборщик в «Юманите».
– Правда? Я часто читаю «Юманите».
– Бедный мальчик, он прежде клялся, что никогда не поступит в армию. Он думал отправиться в Америку.
– Теперь это ему бы не помогло, – с горечью сказал Эндрюс. – А вы чем занимаетесь?
– Я? – Угрюмая горечь чувствовалась в ее тоне. – Зачем вам это сообщать? Я работаю у портнихи.
– Как Луиза.
– Вы слышали «Луизу»? О, как я плакала!
– Почему это навело на вас такую грусть?
– Сама не знаю… Но я еще изучаю стенографию… Вот мы и дошли…
Огромная масса Пантеона туманно высилась перед ними сквозь дождевую завесу. Дальше была чуть заметна башня церкви Сент-Этьена-дю-Мои. Дождь ревел вокруг них.
– О, как я промокла! – сказала Жанна.
– Послушайте, «Луиза» идет послезавтра в Комической опере. Хотите пойти со мной?
– Нет, я буду слишком много плакать.
– Я также заплачу.
– Но это не…
– Это перемирие, – прервал ее Эндрюс.
Они оба засмеялись.
– Ну хорошо. Подождите меня в кафе в конце бульвара Сен-Мишель в четверть восьмого. Но вы, вероятно, не придете?
– Клянусь, что приду! – пылко воскликнул Эндрюс.
– Увидим.
Она быстро повернула в улицу около церкви. Эндрюс остался один среди проливного дождя и бурного клокотания водосточных труб. Он чувствовал себя спокойным и усталым. Когда он добрался до своей комнаты, он заметил, что у него в кармане не было спичек. Свет не проникал в окно, через которое доносился свистящий шум дождя на дворе. Он споткнулся о стул.
– Ты пьян? – раздался голос Уолтерса, задушенный одеялами. – Там, на столе, есть спички.
– Но где, к черту, стол?
Наконец его рука, шаря по столу, нащупала коробку спичек. Красный и белый огонек спички ослепил его; он замигал глазами; его ресницы были до сих пор увешаны дождевыми каплями. После того как он зажег свечу и поставил ее на стол, среди нотной бумаги, он начал срывать с себя платье, с которого текла вода.
– Я только что встретил очаровательную девушку, Уолтерс. – Эндрюс стоял голый около груды своей одежды и растирал себя полотенцем. – Ах! Как я промок! Но это самая очаровательная особа из всех, кого я встречал с тех пор, как я в Париже.
– Мне казалось, ты говорил, что хочешь оставить девушек в покое?
– Наверное, я сказал «девок».
– Ну, всякая девушка, которую можно подобрать на улице…
– Чепуха!
– Я полагаю, что они все в таком роде в этой проклятой стране. Боже, как отрадно мне будет взглянуть на славную, милую, здоровую американскую девушку!
Эндрюс ничего не ответил. Он потушил свечу и лег спать.
– У меня новое занятие, – продолжал Уолтерс. – Я работаю в конторе учебной команды.
– На кой это тебе черт? Ты ведь приехал сюда, чтобы слушать лекции в Сорбонне.
– Конечно! Я и посещаю теперь большую часть лекций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114